– Что?.. – подавился вопросом опрокинутый, вздернутый Джонни.
– Хочешь знать, что происходит, железяка?.. – Рон накинул аркан на правую руку робота; левую руку поймал ржавым капканом, привязанным к длинной палке. – А ничего особенного... – Он натянул веревку, насколько мог, привязал свободный конец к скобе, торчащей из стены. – Я тебя четвертую, разделаю, распотрошу... – Палку с капканом Рон медной проволокой примотал к трубам. – Я ненавижу таких как ты.
– Но я ничего не сделал... – Джонни слабо трепыхался. Ему никогда раньше не приходилось висеть вниз головой, и сейчас ему казалось, что весь мир перевернулся. – Я – друг.
– Вы всегда называете себя друзьями... – Рон шагнул в сторону, наклонился, поднял тяжелое кайло. – Вы говорите, что хотите сделать как лучше... – Он перехватил отполированную рукоять, сплюнул на бетонный пол. – Говорите, что заботитесь о моем благе... – Он тяжело дышал, глаза его сузились, как у снайпера, выбирающего жертву. – Говорите, что лучше меня знаете, что мне надо. И следите, следите, следите. Ненавижу!..
Первый удар пришелся роботу в висок. Взвизгнув, смялся металл черепа, посыпалась стеклянное крошево разбитого глаза, вязкое масло – словно загустевшая мертвая кровь – тонкой ниточкой черкнуло пол, нарисовав на нем черный иероглиф.
– Я знаю, ты работаешь на них. Они смотрят на меня твоими глазами. Они слышат меня твоими ушами. Ненавижу!..
Второй удар выбил Джонни решетку динамика. Шмотком мяса отлетела к верстаку оторвавшаяся силиконовая губа. Белая пена залила развороченный рот.
– Ты вещь. Наша вещь. Что хочу, то и сделаю. А ты не смей делать то, что я ненавижу!..
Третий удар вспорол жестяной бок, вывалил наружу требуху проводов и шлангов.
– Я хоть иногда хочу быть собой... Я хоть иногда хочу быть один...
Рон, тяжело дыша, отложил кайло. Руки его дрожали, уголок рта подрагивал.
– Уж извини, железяка. Тут уж или я, или ты...
Он взял с полки дисковую пилу и воткнул вилку в розетку удлинителя.
У него было запасено еще много инструментов.
– А где Джонни? – спросила бабушка Ангелина, удивившись тому, что у калитки ее встретил не робот, а внук.
– Пошел в магазин. И пропал. – Рон выглядел встревоженным. – Вот уже полчаса как должен был вернуться. – Он посмотрел в конец улицы, словно действительно ожидал там увидеть Джонни. – Может, случилось что?
Они направились по тропинке к дому, то и дело оглядываясь.
– У нас же все есть, – недоумевала бабушка Ангелина. – Он же вчера весь холодильник забил.
– Он хотел что-то особенное купить. Сюрприз сделать.
– Это так на него похоже... Он ведь вернется, правда? – бабушка Ангелина остановилась перед крыльцом и с надеждой посмотрела на внука.
– Конечно, вернется, – заверил ее Рон и осторожно взял за руку.
Три недели она почти не спала, прислушивалась к каждому шороху на улице, подолгу сидела у окна, часто выходила на улицу, иногда забывая одеться, стояла, держась за невысокий забор. У нее пропал аппетит, к ней вернулись забытые болячки – бабушка Ангелина стремительно возвращалась в свой возраст.
А Рон делал вид, что занят поисками.
– В магазине его не было, – докладывал он. – Соседи тоже ничего не видели...
– Может, заявить в полицию?
– Я уже это сделал...
Полицейские приехали на обычном такси. Они были похожи на обожравшихся охотничьих псов, у них были ленивые умные глаза и слюнявые вялые рты. Рон запретил Ангелине разговаривать с ними, он отвел их в сторону, и долго объяснял, агрессивно жестикулируя, что у старушки пропал кот Джонни, и она сейчас немного не в себе, а кот был породистый, возможно, он не просто сбежал, а его увели, украли, и было бы неплохо его вернуть, ведь таких котов немного, он почти чемпион, а бабушка в нем души не чает, чуть ли не за члена семьи считает, почти что за человека, иногда даже заговаривается...
– Они сказали, что роботов часто воруют, – отчитывался Рон, когда полицейские убрались. – Находятся умельцы, которые их перепрограммируют.
– Но он живой?
– Живой, – соглашался Рон, хотя точно знал, что Джонни мертв.
Джонни никогда не был живым.
– Может, все же, он вернется?
– Все может быть. Могло так получиться, что у него в мозгу что-то замкнуло, и он просто заблудился... Как знать...
Шли дни, и бабушка Ангелина постепенно стала привыкать к тому, что Джонни больше нет рядом. Но иногда она надолго уходила в свои мысли, цепенела, вздыхала тяжело, и Рон знал, о чем она сейчас думает, что вспоминает.
Шли недели – Джонни не возвращался, а бабушка Ангелина все еще его ждала. И бывали моменты, когда Рон, глядя на нее, жалел о том, что он сделал.
И злился...
А потом кончилась зима.
А потом было лето.
– Вряд ли Джонни вернется, – сказала она однажды, и Рон вздрогнул. Он не ожидал услышать это.
– Прошло слишком много времени, – сказала она задумчиво и посмотрела на ходики. Она уже давно не видела ни стрелок, ни цифр, но последнее время она стала замечать, что не может разглядеть и циферблат.
Ее зрение ухудшалось.
– Наверное, я скоро совсем ослепну, – вздохнула бабушка Ангелина. – А потом умру... Как жаль, что роботам нельзя ходить в церковь. Значит, мы не встретимся и на небесах...
Рон молчал.
– А может быть я умру раньше, чем ослепну. Это было бы хорошо.
– Ты проживешь еще долго. – Он погладил ее руку, и вспомнил, как это делал Джонни. – С тобой все будет хорошо.
Она улыбнулась ему:
– Спасибо... Я так рада, что ты нашелся. Что ты сейчас рядом. Я так этого ждала. Много-много лет...
Рон смутился. Спросил неуверенно, тихо:
– А ты... ты ждала меня так же, как ждешь его?
Она не услышала.
Но Рон знал ответ. И злился.
Злился на себя.
Лето прошло незаметно.
Осень тянулась долго.
А потом высыпал снег, и время застыло совсем.
Бабушка Ангелина лежала в постели и тихо болела. Она совсем ослабела; иногда казалось, что ей не
