бросился наутек, назад в деревню, к родной хозяйской избе.
Феликс направился в другую сторону, к часовне.
Днем — то есть уже вчера — он побывал здесь, осмотрел все еще раз тщательнейшим образом, вплоть до подвала, куда можно было проникнуть через любую из дыр провалившегося пола. Ничего подозрительно, только кучи трухлявых досок по углам да следы детских ног — позже выяснилось, что деревенские мальчишки облюбовали подполье для игры в Дениса Давыдова и Наполеона…
Но вот что здесь понадобилось этому итальянцу? Стоит перед часовенкой, запрокинув голову, заложив руки за спину, будто любуясь освещенным луной ветхим строением.
Феликс замедлил шаг. Что он здесь делает? Среди ночи заинтересовался старинной архитектурой, деревянным зодчеством?
Одет итальянец был странновато — в английский костюм. Клетчатый жакет нараспашку, с кожаными плечами и заплатами на локтях, под ним заправленный в ворот сорочки шейный платок, на руках черные перчатки, на голове — не менее английское кепи, из-под которого сзади серебристым инеем поблескивали собранные в хвост кудри. Феликс почему-то передернулся, думал увидеть на экстравагантном иностранце еще и штиблеты — но, слава богу, тот был в сапогах.
Постояв перед часовней, итальянец не спеша, будто прогуливаясь, двинулся к лесу. Едва приметной тропинкой спустился в овраг, тенью проскользнул в густой малинник; в плотном мраке деревьев поднялся по крутому склону, пересек луг, едва не по пояс утопая в высоком клевере, изредка останавливаясь, чтоб, наклонившись над особо крупным цветком, вдохнуть сладкий аромат…
Феликс следовал за ним. Не замечая, что в перелеске ожег руку хлесткой крапивой, в малиннике оцарапал щеку, — все его внимание сосредоточилось на маячившей впереди фигуре.
Миновав луг, вновь углубились во мрак леса. Свет луны скупыми пятнами проникал под кроны, и Феликс забеспокоился. Итальянец двигался бесшумно и быстро, точно рысь, словно не замечая царящей вокруг ночи…
В один миг Феликс потерял его из вида. Оглядываясь по сторонам, всматриваясь в синюю темноту, прошел еще немного вперед.
Среди чернеющих стволов заблестело озеро — не русалочье, другое, поменьше, но еще глубже. С высокого берега открывалась чудесная панорама на круглое, точно чашка, зеркало воды, обрамленное лесистыми холмами. В вышине, запутавшись в ветвях вековых сосен, сияла снежно-сахарная краюшка луны. А с другого края, над кучерявыми шапками могучих дубов, занималась заря — пока еще тонкой золотистой полоской разлившись по горизонту.
Но итальянца не видно, как сквозь землю…
— Заблудились? — раздалось над ухом.
Феликс сдержался, чтоб не отскочить назад, только дернулся, развернулся.
Перед ним стоял итальянец — сложив руки на груди, глаза из-под козырька искрятся весельем, в уголках губ затаилась насмешливая ухмылка.
— О, scusami![31] Я, кажется, вам помешал? — сказал нахальный тип, приветливо склонив голову и тронув затянутыми в перчатку пальцами козырек кепки. — Доброе утро! Хотя еще ночь, но «спокойной ночи» желать при встрече как-то нелепо. Вы, кажется, за мной следили? Весьма польщен оказанной честью. Еще раз прошу прощения, просто не смог сдержать любопытства. Позвольте спросить, чем обязан подобным вниманием?
— Тоже прошу извинить… Но куда пропал ваш акцент? — спросил Феликс первое, что пришло на ум, — лишь бы не стоять молча столбом.
— Акцент? — удивился маркиз, — Знаете ли, синьор, иногда он нужен, иногда мешает. Многим может показаться подозрительным иностранец с безупречным произношением. И вправду, вряд ли возможно хорошо изучить чужой язык, вращаясь в обществе, где все стараются изъясняться на любых наречиях Европы, только не на своем родном. Но скажу без ложной скромности, лично мне хватило полугода — сложность вашего русского языка преувеличивают, не слишком-то сильно он отличается от прежнего, славянского… Но ваше лицо кажется мне знакомым. Нам раньше не доводилось встречаться?
Рассуждая, Винченце постепенно надвигался на Феликса, оттесняя того назад — пока буквально не прижал спиной к толстому стволу сосны. Приблизившись вплотную, встал, положив ладонь на шершавую кору — клетчатый манжет вскользь коснулся шеи. Феликс почувствовал себя неуютно.
— Mi dica, per favore[32], это не вас ли я вчера принял за стражника? — прищурился он, точно с такого ничтожного расстояния с трудом мог его узнать. — Ну надо же, так обознаться!.. Или в вашем округе особые порядки и в ночное дежурство выпускают недоучившихся школяров?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — произнес Феликс, готовый сам удивиться, как спокойно прозвучал его голос.
— Ну да, у вас тут странные обычаи, но не настолько, чтоб отправлять в дозор мальчиков- хористов, — проворчал Винченце, вцепившись взглядом в зрачки собеседника. — Зачем же вы преследуете меня, синьор монах? Что вам от меня нужно, чтоб ходить по пятам каждую ночь? Сегодня, вчера, третьего дня на берегу у русалок!.. Не удивляйтесь, ваше присутствие невозможно не заметить. От вас за версту ладаном несет, как от свежеотпетого покойника… Cosa vuole da me?[33]
Зачем я вам сдался? Никаких законов не нарушал, никого не потревожил своим присутствием. Ничего себе не позволяю, соблюдаю все правила поведения и даже приличия. Non ho nulla da rimproverarmi, ho la coscienza pulita![34]
Так чего вам от меня всем понадобилось?! — воскликнул он в сердцах, стукнув кулаком о дерево.
Отступил наконец от сосны, нервно прошелся взад-вперед, разглядывая свои перчатки. Не заметив, он всей ладонью размазал по коре струйки свежей, прозрачной как слезы, душистой смолы. Тонкая замша была погублена безвозвратно…
— Своим появлением вы испугали… — осторожно начал Феликс, поспешно отойдя от сосны на открытое, более безопасное место. Но маркиз перебил:
— Кого напугал? Ту девицу? Куда как загадочная особа! Я всего лишь хотел вернуть потерянную ею безделицу — и вовсе не собирался вмешиваться в ваши странные обряды!
— Что вы делали у часовни?
— Наслаждался видом достопримечательности! — заявил Винченце. Стянув с рук перчатки, похлопывал ими по бедру в раздражении, не спуская горящих глаз с Феликса. — Люблю, понимаете, посмотреть на работу старых мастеров. Подумать только — вот уж два века стоит, и время над ней не властно! Все вокруг изменилось: люди другие, селение переместилось с берега на берег, леса поредели. Да что говорить — даже река изменила русло! А часовня на прежнем месте, как была. Удивительно, dico bene?[35]
Умели раньше строить.
— Но почему ночью?
— Perche no?[36]
Вы зануда, синьор монах! — вздохнул он. — Днем палит солнце, а я не выношу жары. И просто обожаю северные летние ночи. Нуда, вы понятия не имеете, как вам повезло. Вам кажутся слишком обыденными эта прохладная синева, этот серебристый воздух, хрустальная роса на травах… А где-нибудь в джунглях ночью вот так не погуляешь — тут же лбом налетишь на баобаб. Нынче ночи так коротки, что небеса даже почернеть толком не успевают. В этом вся и прелесть… И все неудобство, — добавил он уж совсем не мечтательным тоном.
— Позвольте, но что…
— Chiuso![37] Довольно на сегодня вопросов! — остановил его Винченце раскрытой ладонью. Феликсу этот жест показался несколько театральным. Подняв руку, Винченце, склонив голову, застыл на миг, точно задумавшись или прислушиваясь к предрассветной тишине… Но неожиданно звонко щелкнул пальцами — ровно у него перед носом. Феликс отпрянул — глаза ослепила внезапная вспышка нестерпимого света, в ушах зазвенело. Он невольно заслонил лицо руками…
Через мгновение, привыкнув к сиянию, смог осмотреться и понять… что слепящая вспышка — это неожиданно выскочившее на небосвод солнце, а оглушительный гомон вокруг — всего лишь пение