ГЛАВА 4
Андрей за весь день так и не обратил внимание на то, что Лена ни разу не позвонила. Последние несколько месяцев она уже начала выходить из дому не только для того, чтобы погулять с Сонечкой, но и по делам. Валера вел ее магазин, в общем, пристойно, но поскольку ничего не понимал в материале и был просто дипломированным торговцем, то занимался только продажами. Полки постепенно пустели.
Дорин, как мог, пополнял товарный запас, но ему тоже не хватало знаний и опыта. Он перенес часть книг (в которых он разбирался лучше Лены) из своей лавочки в большую галерею жены и тщательно следил за тем, чтобы шкаф был наполнен качественным и хорошо смотрящимся товаром. Но этот шкаф был каплей в трех огромных торговых залах Лениного магазина. Салон требовал настоящего хозяина, а не «дипломированного менеджера», и Андреевская, понимая это, старалась распределить свое время между дочерью и любимым делом, пытаясь наладить все так, чтобы никто не страдал.
Но где бы она ни была – в галерее, дома или на выезде, два-три раза в день супруги обязательно перезванивались. Причем Лена, прекрасно понимая, что время антикварного дилера может быть до отказа наполнено суетой, не обижалась, когда Дорин не звонил, а набирала его сама и терпеливо перезванивала, если он был занят.
И сегодня у Андрея был именно такой день. Глеб Аверьянович принес телефон Романа Антоновича, владельца библиотеки многотомников, и потребовал, чтобы Дорин позвонил в его присутствии. Если телефон действующий и библиотека на месте, старый зануда хотел получить десять процентов от продажи. Именно так, не от покупки, что было бы естественно, а от продажи. На вопрос Андрея, почему вдруг такая перемена в правилах игры, Фишерович объяснил, что понимает, как Дорин опустит хозяев библиотеки (по сведениям Глеба Аверьяновича, сам Роман Антонович умер, и коллекцией ныне распоряжаются вдова и дочь). С другой стороны, он, Фишерович, понимает, как в нынешнее время, когда в моде ив спросе не «настоящие книги», а золотые корешки, он, Андрей, засадит клиенту такое великолепное собрание. Вот поэтому…
Дорин в ответ рассказал анекдот про старого еврея, который поймал золотую рыбку, и она обещала ему, как и положено, исполнить три его желания за ее свободу. Тогда еврей сказал: «Особняк в Барвихе трехэтажный на двадцать комнат, пентхаус пятнадцатикомнатный в новом доме в пределах Садового кольца, счет на миллиард долларов в швейцарском банке – это раз…»
Фишерович посмеялся своим гнусным смешком, но в ответ сказал, что там, в коллекции Романа, есть предметы, от которых и он бы не отказался сегодня, и условие свое оставляет прежним. Тогда Дорин вежливо попросил его выйти вон и постараться позабыть дорогу в магазин. Пачки с пресловутыми «Рассказами старого собирателя» Андрей обещал честно сложить у дверей своего магазина и даже не бросать в лужу.
Не то чтобы ему жалко было дать старику больше денег. Дело даже и не в том, что это было бы не по правилам. Просто подобную сделку, которую предлагал Фишерович, можно было проворачивать только с проверенным и терпеливым человеком. Потому что библиотека только покупается одномоментно, а продается долго и по частям. Представив себе, как милейший Глеб Аверьянович каждый день звонит и интересуется, что именно продал Дорин и за сколько, недоверчиво выслушивает ответ и горько сетует, что такими темпами тот с ним до конца жизни не расплатится, Андрей передернул плечами и вежливо показал старику на дверь.
Тогда Глеб Аверьянович опять гнусно захихикал и сообщил, что все предыдущее было просто шуткой. Он протянул Дорину листок с номером телефона и, сказав, что, не смотря ни на что, верит, что он его не обманет, отбыл наконец восвояси.
Вся эта эпопея длилась почти два часа, потому что вчера, видимо, вышла реклама в газете, и сегодня с самого утра телефон разрывался от звонков людей, желающих быстренько, но за немалые деньги продать Андрею всякий хлам, который они считали антиквариатом. Некоторые приезжали без звонка, чем немало озадачили Дорина, которому казалось (он, правда, уверен в этом не был, потому что сам текст передавала в редакцию Марина), что адреса в объявлении он не указывал.
Таким образом, за то время, пока Фишерович разрушал ему мозг, Андрею пришлось отбиться от двух погнутых самоваров, примерно десяти икон «деревенских писем», одной керосиновой лампы и недобитого кузнецовского сервиза «в голубой цветочек». Слава богу, никто не принес книг, а то бы комментарии милейшего Глеба Аверьяновича, которыми тот сдабривал каждую появляющуюся из пакетов и сумок вещь, наполнили бы помещение таким ядом, что пришлось бы закрывать магазин.
Буквально через десять минут после ухода старого зануды его пост занял житель дальнего зарубежья с замечательной фамилией Ангельчик. Как объяснял всем желающим и нежелающим сам Абрам Исаакович, слово это не имело никакого отношения к ангелам, а просто свидетельствовало о том, что его давние предки были выходцами из Англии. По этой или по какой-то другой причине Ангельчик, лет двадцать пять назад покинув Россию, обосновался в Лондоне, где немного приторговывал антиквариатом. Понимал он в нем немного, еще меньше Дорина, немного путал Бебеля и Бабеля, что не мешало ему обо всем на свете рассуждать с апломбом и использовать длинные и непонятные слова.
Андрей с удовольствием прогнал бы его сегодня, тем более что поток сдатчиков к обеду не уменьшился, а возрос, но, памятуя о редкой способности Абрама Иосифовича быть «санитаром леса», то есть найти и купить какой-нибудь совершенно невообразимый мусор, делать этого было нельзя. В прошлый раз он умудрился приобрести огромный серебряный кальян, который славный лондонец почему-то называл «ориенталистским». Кальян чудовищной работы, но сделан был действительно где-то в Египте или на Ближнем Востоке в начале двадцатого века. А где еще делать кальяны – в Австралии?
По мнению Дорина, предмет был настолько страшным и грубым, что стоить он должен был как лом по весу серебра, то есть около двухсот долларов просто за металл. Но принесли его друзья родственников знакомых, которые считали, что владеют немыслимым сокровищем, и еле-еле согласились поставить на него тысячу восемьсот долларов – на руки, соответственно, тысячу четыреста.
За почти два года своего антикварного дилерства Дорин видел хорошие и дорогие кальяны, но этот к ним явно не принадлежал и «украшал» его лавку больше года, пока не пал жертвой господина Ангельчика. Андрей потом видел «свой» кальян в аукционнике с жалким эстимейтом в пятьсот фунтов, но и за эти деньги он продан не был. Однако Абрама Исааковича такие поражения не останавливали, и он аккуратно переводил добро на полное барахло. Поэтому гнать такого клиента было нельзя – у Дорина было не очень много друзей и родственников, но знакомые вне антикварной тусовки имелись в некотором количестве, и периодически они грузили его чем-то немыслимым.
На этот раз Ангельчик ничего не купил, возможно, был не в духе. Во всяком случае, предложения его по некоторым предметам были откровенно хамскими и к рассмотрению не годными. Однако общение с ним, разбавленное визитами москвичей, которым срочно понадобились деньги на рассаду и полиэтилен для теплиц, отняло еще почти два часа.
Пауза после ухода Абрама Исааковича, пауза, за которую Дорин успел отзвонить и договориться с дочерью Романа Антоновича о визите к ней завтра, очень быстро закончилась. В дверь магазина ввалилась явно сумасшедшая старуха, сопровождаемая здоровенным угрюмым парнем, не то сыном, не то внуком. В руках у парня был огромный, но, судя по всему, легкий баул.
Дама довольно долго распространялась о том, что она все прекрасно понимает, что ее не проведешь, и при этом подмигивала Дорину, у которого и так ныло под ложечкой при воспоминании о сегодняшнем утре и том бреде, который ему выдал Фишерович о вчерашней телепередаче. Андрей отложил все разборы полетов на завтра: он точно знал, что ни в каком ночном клубе отродясь не был и в голом виде с голыми стриптизершами не танцевал, но все равно гадкий осадок оставался весь день. Сдатчики, скорее всего, поздним вечером телевизор не смотрели, а готовились к рабочему дню, и никто Андрею больше не подмигивал. До этой самой старухи.
– Я вам принесла совершенно уникальную вещь. Она была привезена в начале века моим дедушкой с Русско-японской войны и стоит не меньше двухсот пятидесяти тысяч долларов.
Дорин с тоской смотрел на то, как парень начал извлекать из баула что-то большое и мягкое. «Ковер? Платье с фижмами? Вышитая буддийская танка? Но их такого размера, кажется, не бывает…»
Но фантазии Андрею не хватило. Старуха торжественно развернула на прилавке побитую молью и истертую шкуру какой-то огромной кошки, то ли ягуара, то ли леопарда.
– Вот, любуйтесь… – снисходительно разрешила она.
