Наставление безмолвствующим // Там же. С.224).
Святитель Игнатий Брянчанинов (XIX в.) предупреждает: «Христианские аскетические наставники заповедают не обращать особенного внимания на все вообще явления, представляющиеся чувствам душевным и телесным; заповедают соблюдать при всех вообще явлениях благоразумную холодность, спасительную осторожность» (Еп. Игнатий Брянчанинов. Соч. Т.2. СПб.1905. С.17). «Святые Отцы повелевают подвижнику молитвы при случающихся явлениях вне и внутри себя пребывать равнодушным к ним и не внимать им, не признавая себя достойным видения святого. Они завещавают, с одной стороны, не порицать явления, чтоб не подвергнуть порицанию святое, а с другой – никак не вверяться явлению, поспешно признав его истинным, чтоб не впасть в сеть лукавого духа» (Св. Игнатий. Собрание писем. М. – СПб. 1995. Письмо №290).
В настоящее время, когда разного рода мистицизм и всевозможные «чудеса» широкой рекой разливаются по всем странам мира (в США, напр., почти 70%% населения заявляют, что имели опыт экстрасенсорных восприятий, а 42% % общались с умершими), эти святоотеческие призывы особенно важно помнить.
Как в связи с этим относиться к утверждению о мироточении, благоухании, изменении ликов и даже оживлении «царской иконы» (См. Бог прославляет Своих святых. М.1999)? Во-первых, для церковного признания этого необходимо свидетельство правящего епископа, только который после соответствующего исследования заявленного факта имеет право говорить о его природе – Божественное ли это чудо или явление другого порядка. Пока же такового епископского удостоверения нет, вопрос для члена Церкви должен оставаться открытым.
Во-вторых, есть серьезные основания для сомнений в святости этих явлений. Очевидно, что самовольное, без благословения правящего епископа, без Собора объявление священником (или группой священников) кого-либо святым, есть акт открытого противления Церкви. Апостол пишет: «Бог не есть Бог неустройства, но мира. Так бывает во всех церквах у святых» (1Кор. 14;33). Отсюда, полагать, что в данном случае Господь творит чудо, способствуя страстям человеческим, более чем сомнительно.
Поэтому и икона – это образ канонически прославленного Церковью, а не самовольно кем-либо. Церковь же, пишет святой Игнатий Богоносец, там, где епископ, и без епископа никто не может делать что-либо относящееся к Церкви. Но если эта «икона» самочинная, то можно ли говорить здесь о чуде?
Не могут рассматриваться в качестве аргумента и случаи причисления к лику святых некоторых убиенных князей на Руси. Во-первых, прецедент – это не доказательство и тем более не правило. Во-вторых, сами эти факты в ряде моментов существенно отличны от трагедии 1918 года. Многие князья-страстотерпцы во имя избавления своего народа сознательно шли на мучительную смерть (напр., Михаил Тверской).
О жертвенности же и добровольности страданий Николая II, собиравшегося на период смуты в России уехать в Англию, говорить не приходится. Или, например, жизнь князей Бориса и Глеба была святой, чего нельзя сказать о последнем Государе. К тому же, св. Борис, имея дружину отца, вполне мог не только бороться, но и рассчитывать на победу, чего полностью был лишен Николай II после (а, возможно, уже и до) своего отречения.
Обращает на себя серьезное внимание и тот факт, что ни святой Патриарх Тихон, ни святой митрополит Петроградский Вениамин, ни святой митрополит Крутицкий Петр, ни святой митрополит Серафим (Чичагов), ни святой архиепископ Фаддей, ни архиепископ Иларион (Троицкий), который, без сомнения, вскоре будет причислен к лику святых, ни другие ныне прославленные нашей Церковью иерархи, новомученики, знавшие значительно больше и лучше, чем мы теперь, личность бывшего Царя – никто из них ни разу не высказал мысли о нем, как святом страстотерпце (а в то время об этом еще можно было заявить во весь голос).
Вызывает глубокое недоумение и пропагандируемая сторонниками канонизации ответственность за «тягчайший грех цареубийства, довлеющий над всеми народами России» (Обращение участников 3-й конференции «Царское дело и екатеринбургские останки» 8.12.1998) и призыв ныне живущих к покаянию в нем.
Разве не очевидно, во-первых, что грех – дело личной совести согрешающего, а не того, кто в нем не принимал никакого участия? Потому можно и нужно молиться за совершившего грех, но невозможно каяться вместо него. Ниневитяне каялись за свои грехи, а не за грехи своих праотцев.
Во-вторых, совершенно непонятно, почему народ повинен в убийстве именно Николая II, а не императоров Александра II, Павла I, Петра III, царя Федора Годунова, или Великих князей Сергея, Михаила и других, или святого царевича Димитрия, святой Елизаветы Федоровны, святых Бориса и Глеба, или …? В чем причина этой поразительной странности?
В-третьих, идея виновности народа за грех убийства Николая II не ведет ли к тому, что наши народы, в первую очередь русский, становятся главными преступниками, а действительные убийцы уходят в тень? И наконец, не способствует ли эта идея возникновению в народе болезненного комплекса виновности, вполне ложного, в том числе и потому, что в отличие от любого другого греха, который можно омыть покаянием, здесь никто не знает в чем и как должно каяться, чтобы очиститься от этого греха. (Интересно, что решит священник, если ему кто-либо покается в грехе убийства царя Федора Годунова или Николая II?).
Может быть, следует послушать пророка Иезекииля, который прямо говорит от лица Божия: «Вы говорите: „почему же сын не несет вины отца своего?' Потому что сын поступает законно и праведно, все уставы Мои соблюдает и исполняет их; он будет жив. Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается“ (Иезек.18;19-20).
Необходимо осмыслить и те последствия, которые может повлечь за собой канонизация бывшей августейшей семьи.
Первое. Сам вопрос о ней уже вызвал такое противостояние в церковной среде, в народе, которого в истории нашей Церкви еще не было. Уже вместо трезвого, серьезного обсуждения естественных в подобных случаях проблем в православных средствах массовой информации начались самые жесткие, совершенно не подобающие христианам высказывания перед лицом внешнего мира в адрес своих собратьев.
Это ли не соблазн для верующих и неверующих и не прямой подрыв авторитета Церкви, ее проповеди о любви? Возможная же канонизация при явном несогласии с ней очень многих (например, во время встречи митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия с учащимися Московских духовных школ 31 марта 1997 года выяснилось, что таковых приблизительно половина) способна еще серьезнее осложнить ситуацию в нашем обществе и разделить его еще по одному признаку, ибо многими данный акт будет воспринят как принуждение их совести к почитанию того, в ком они не видят ни должного примера христианской жизни, ни тем более святости.
Второе, «молитвы Царю-искупителю Государю Мученику… и первому предстоятелю Руси Небесной пред Престолом Вседержителя» свидетельствуют, что вопрос о канонизации бывшей царской семьи уже не только преступает границы канонические, но и начинает серьезно угрожать самому догматическому сознанию нашей Церкви. Возможная канонизация, без сомнения, будет прямо способствовать развитию этого
