процесса.
Память каждого, невинно, по человеческому рассуждению, пострадавшего всегда вызывает благоговейное почитание. Миллионы и миллионы таковых предстают сейчас нашему взору. Екатеринбургская трагедия является одной из самых известных. Всё это знаки, свидетельствующие о непостижимом для нас промысле Божием, ведущем каждого человека своим путем к вечной жизни. Но если, по Апостолу, «иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор.15;41), то какой славой здесь, на земле, достойно увенчать каждого из них – дело только соборного голоса Церкви.
Поэтому не станем предвосхищать его суждение, не поддадимся искушению выдать свое мнение за этот Голос. Остережемся прежде него и вместо него сами совершать «прославление». Пусть каждый лично (а не в храмах и на площадях) молитвенно почитает, кого считает достойным, но не вовлекает в это других и не возбуждает их, используя все возможные средства внушения, ибо подобное «прославление» не принесет пользы ни Церкви, ни поверившим, ни, безусловно, самим прославляемым.
В терпении умолкнем до Собора. Не будем провоцировать словом или делом нездоровые споры. Соблюдем мир. Ибо только таким шагом смирения перед соборным разумом Церкви мы истинно почтим память и последнего Государя, и всех невинных страдальцев нашей святой Руси.
Приложение 13. Нечистая сила
За роман «Нечистая сила» Валентин Пикуль стал (посмертно) первым лауреатом премии имени М.А. Шолохова. Вся премия была передана Антониной Пикуль (его женой) на нужды Соловецкого монастыря. Валентин Саввич шел к этому роману более десяти лет. Сколько было «перелопачено» материала! Не считая газетных и журнальных заметок, которых он просмотрел МНОГИЕ СОТНИ, список обработанной литературы ВКЛЮЧАЛ 128 (СТО ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ) НАИМЕНОВАНИЙ…
Каркали вороны в старинном парке. Вечерняя метель заносила тропинки… В тесной комнате Гатчинского замка, заставленной неуклюжей мебелью, ворочался, словно медведь в посудной лавке, громадный дядька с бородой, из которой проглядывало плоское лицо калмыцкого типа. Вот он протиснулся к столу и что-то начал писать. Перо кажется ничтожным в его большущей лапе с красными, будто ошпаренными кипятком, пальцами. Дверь в соседнюю комнату чуть приоткрыта и жена время от времени заглядывает в кабинет мужа. Пока все идет как надо: муж вершит делами государства, а она… она штопает его носки.
Речь идет об императоре Александре III.
Грубый и нетерпимый, яркий и выразительный. Боцманы Балтийского флота учились материться у этого императора; на флоте даже бытовало выражение «обложить по-александровски», а на докладе министра просвещения он как-то раз наложил историческую резолюцию: «Прекращай ты это образование!» Всю жизнь его глодала забота обставить свой быт как можно скромнее. Он обожал крохотные комнатенки и низкие потолки. Став императором, из Аничкова дворца он перебрался в Гатчинский замок, где безжалостно распихал свою семью по клетушкам лакейских антресолей.
– Даже рояля негде поставить, – жаловалась императрица.
Когда приехала погостить греческая королева Ольга, спать ее положили в большую ванну. Хорошо, что женщина была бедовая, с чувством юмора. Другая бы обиделась.
Александр III постоянно носил сопревший по швам мундир. Быстро полнея, он лично велел портным расставить свои рейтузы, чтобы в них вшили клинья. В крайности всегда есть доля безобразия. Императрица как-то получила фотографии от датских родственников и, показывая их мужу, она спросила:
– Сашка, можно я закажу для них дешевые рамочки?
– Ах, Мари! Тебе бы только деньги на пустяки тратить…
Фотографии королей и принцев пришпилили на стенках обычными канцелярскими кнопками. Как в казарме. Сколько бы ни навалили бумаг министры, император корпел над ними до глубокой ночи, считая себя обязанным изучить каждую бумажку. Недостаток образования царь восполнял примерным усердием (словно мелкотравчатый чиновничек, не теряющий надежд когда-нибудь выбиться в люди) и штаны его величества даже неприлично лоснились сзади, вытертые от этого прилежного сидения…
Дело в том, что к роли самодержца его никто не готовил, и смолоду Александр бесцельно толкался (не всегда трезвый) в передних отца. В цари готовили его брата Николая. Профессура вкладывала в него массу знаний. Николаю уже сыскали и самую красивую невесту в Европе, но в 1865 году он скончался от излишеств, и права престолонаследования механически перенесли на Александра, а с титулом цесаревича он унаследовал и невесту покойного брата – принцессу Дагмару Датскую, которая в крещении стала зваться Марией Федоровной…
Вот сейчас она сидит в соседней комнате и – мешает ему! Как раз пришло время хватить гвардейский «тычок» без закуски, а Машка торчит там и подсматривает, как бы муженек не выпил чего-либо. Отложив перо, император подкрадывается к буфету. Без скрипа отворяются заранее смазанные дверцы. Вот и вожделенный графин. Засим следует легкое, давно обдуманное наклонение его над рюмкой, но раздается предательское – буль-буль-буль. В дверях уже стоит жена со старым носком в руках.
– Ах, Сашка, Сашка, – говорит она с укоризной. – Зачем ты хочешь обмануть свою старую Мари? Ведь тебе нельзя пить…
Опьянение у него выражалось в одной привычке, которой он не изменял смолоду. Император ложился спиною на пол и начинал хватать за ноги проходящих людей, слегка и игриво их покусывая. В таких случаях камер-лакеи звали царицу, а она привычно говорила ему:
– Сашка, сейчас же иди спать… Ты пьян!
И самодержец всея Руси, Большая и Малыя, Белыя и Прочая, не шумствуя (и не стараясь доказать, что он трезвый), самым покорнейшим образом убирался в спальню. Гатчинский замок, и без того угрюмый, становился во мраке словно заколдован, а в ночи гулко цокали копытами лошадей лейб-казачьи разъезды…
Петербуржцы называли царя «гатчинским затворником», европейская пресса – «пленником революции». Надо признать, что этот самодержец с тяжелым воловьим взором умел ошарашить Европу! В острый момент политического кризиса, когда многие страны искали поддержки у России, он провозглашал тост: «Пью за здоровье моего единственного друга, короля Черногории, а иных друзей у России пока что нет».
Подобные выкрутасы не были пустозвонством. Царь был уверен в несокрушимой мощи своего государства, и, выпивая чарку за здоровье южных славян, одновременно напускал похмельную икоту на Габсбургов. Военный авторитет России стоял тогда очень высоко, и Европа смиренно выжидала, что скажут на берегах Невы…
