Да, но я человек не агрессивный, я человек созерцательного типа. А за Наташей тянулась целая цепочка других загадок. Например, мой непосредственный начальник Алеша Мильруд, который уверял, что он мой лучший друг, в деле с Наташей вел себя очень странно. Если Наташа заманивала меня в Америку, то Алеша как бы подталкивал меня в спину. Если со стороны Наташи это была подлость, то со стороны Алеши это было предательство - и служебное преступление. В ЦРУ такие фокусы не любят.
При расследовании любого преступления, нужно поставить такой вопрос: кому это было нужно? За последний год КГБ делал несколько попыток убрать меня из Мюнхена. Вплоть до агентов из советской зоны, которые должны были похитить меня, но которых арестовала немецкая полиция. Дело было серьезное, и об этом даже писали в газетах.
Итак, то что не удалось КГБ, удалось Наташе Мейер. Но при помощи Алеши Мильруда. Оглядываясь назад, я вспоминаю всякие мелочи, на которые я раньше не обращал внимания. Ну, вот такая мелочь. Когда жена Алеши узнала, что я обручился с Наташей, она меня спрашивает:
- А вы Наташу хорошо знаете? - и смотрит мне внимательно в глаза.
- Конечно, - говорю я.
- Смотрите, вы должны ее хорошо знать! - говорит Алешина жена и в ее голосе явно звучит предостережение - и этот настороженный взгляд. Но тут Алеша подошел и увел жену, словно опасаясь, что она наговорит лишнего. У этих психов особая чувствительность, своего рода флюиды.
Похоже, что жена Алеши знала, что Наташа лесбиянка. Но сама она Наташу не знала, и это мог ей сказать только Алеша. А от меня Алеша это скрывал. Все это мелочи, но из таких мелочей складывается жизнь человека. Из-за этих мелочей я очутился в Америке. Иначе пил бы я себе пиво в Мюнхене.
А за одну мелочь цепляется вторая мелочь. В ноябре 1955 года начальство в Вашингтоне поручило Алеше, чтобы он встретился со мной и разузнал подробности насчет попытки КГБ похитить меня в Мюнхене. Встретились мы в ресторанчике на Лексингтон авеню, рядом с ньюйоркской квартирой ЦРУ. Посидели мы, поболтали, а под конец я спрашиваю моего бывшего начальника:
- Алеша, скажи, а ты знал, что Наташа Мейер лесбиянка?
Боже, что тут произошло с Алешей! Он поперхнулся кофе, расплескал кофе по столу, молча вскочил, высыпал мелочь за кофе и буквально убежал из ресторанчика. Больше я Алешу никогда не видел. Вот вам и мой лучший друг.
Забавно, что реакция Алеши была в точности такая же, как у Бармина, начальника 'Голоса Америки', который пытался уколоть меня тем, что Наташа мне отказала. Когда же я сказал, что 'ваша Наташа' лесбиянка, Бармина чуть не хватил удар, он подавился своей яичницей со шпинатом, вскочил и убежал. Теперь та же история повторяется с Алешей. А закон здесь такой: дегенераты не выдерживают прямых разговоров насчет дегенерации - и они всегда инстинктивно покрывают друг друга.
Так закончилась моя карьера в качестве штатного агента ЦРУ. Точка.
Весной 1957 года я получил приглашение на Гаагский конгресс солидаристов Национально-Трудового Союза НТС, очередная пропагандная акция ЦРУ Перелет в Европу и все расходы оплачивает НТС, то бишь ЦРУ. Видно, мои старые знакомые в Вашингтоне вспомнили про меня. Так почему не проветриться? А из Гааги я слетаю в Мюнхен, проведаю моих бывших соратников по ЦОПЭ.
В самолете ко мне подсел Кока Болдырев, представитель НТС в Вашингтоне. Это с его дочкой Лекой лесбиянит теперь моя капризная невеста Наташа Мейер. Все старые знакомые, почти родственники. Кока болтает о том о сем, а потом говорит:
- Вот был я недавно в Италии, по делам НТС. А потом мы заехали в Помпею. Это город, который был уничтожен при извержении Везувия, якобы за какие-то грехи. Теперь там музей и есть там специальная комната, куда пускают только по специальному разрешению. Там собраны очень интересные статуэтки, которые изображают все те грехи, из-за которых погибла эта Помпея. Вы там не были?
- Нет.
- Очень интересно. Там педерастия всех сортов. И маленькие мальчики. И маленькие девочки, - Кока довольно хихикает. - И спереди, и сзади. И с животными тоже. Очень богатая коллекция. Очень рекомендую посмотреть.
- Вот, вот, - думаю я. - Потому у тебя и дочка лесбиянка. Гаагский конгресс проходил в дешевеньком отеле, где неподалеку был квартал красных фонарей, район легальной проституции. Прохожу я как-то мимо, а оттуда выскакивают Кока Болдырев и Володя Самарин, бывший редактор НТС-овского журнала 'Грани'. Поддергивают они штаны и хихикают:
- Мы у этих проституток спрашиваем: 'А как тут у вас насчет мальчиков?' - говорит Кока.
- Мальчиков, говорят, нельзя, - усмехается Самарин. - Но мы вам сделаем минет не хуже мальчиков.
Они думают, что это тот Климов, которого они знали раньше. Но теперь это другой Климов. Теперь во мне заговорила казачья кровь - и теперь я следователь по особо важным делам при атамане Всевеликого Войска Донского.
- Боже, - думаю я, - значит, и Самарин тоже такой.
В помещения Конгресса НТС встречаю я Игоря Кронзаса, моего бывшего вице-президента ЦОПЭ и специалиста по гибели НТСовских парашютистов. Того самого, который вместе с полковником Поздняковым настойчиво приглашал меня половить рыбку на советской границе, ночью, костер разведем, и ящик водки будет. Так упрашивали и уговаривали, что это было очень странно и неестественно. А когда рыбка не клюнула, вскоре немецкая полиция арестовала в Мюнхене агентов из советском зоны, которые должны были меня похитить. Вместе с Кронзасом и Поздняковым.
Кронзас радостно трясет мне руку, как будто он встретил богатого американского дядюшку. На лице, как прилепленная, вечная улыбочка. Фальшивая улыбочка.
В зале заседаний Конгресса, чтобы подчеркнуть революционную работу НТС, на боковой стене висят портреты НТСовских парашютистов, которые засыпались в СССР. В траурных рамках. А под ними прогуливается с улыбочкой человек, который их засыпал - Игорь Кронзас.
Над столом президиума Конгресса висит портрет главного героя НТС д-ра Трушновича. Тоже в траурной рамке. А под этим портретом главный доклад делает глава НТС Романов, всем известный педераст, о чем прекрасно знает и ЦРУ, и КГБ. Но ведь перед смертью д-р Трушнович воевал не так с советской властью, как с педерастом Романовым. Однако убрали не Романова, а д-ра Трушновича. Странно все это. Какие-то лисьи игры между ЦРУ и КГБ.
А я смотрю на все это и чувствую себя в положении человека, который знает слишком много. Здесь лучше держать глаза и уши открытыми, а рот закрытым.
Позже в 'Новом русском слове' Ю. Косин пишет о работе контрразведчика так: 'Его главное, иногда единственное оружие - звериный нюх на все подозрительное и цепкий взгляд, направленный на ничтожные детали и несоответствия'/НРС - 4.12. 85/. Вот я и оказался в положении такого контрразведчика. Слишком много кругом всяких странностей.
После окончания Гаагского конгресса я сел в самолет и полетел в Мюнхен. Теперь уже за свой собственный счет. Хочу еще разок на месте проверить работу моего бывшего ЦОПЭ.
В математике есть такая теория вероятностей, которая применяется для математического анализа. Это учение о законах, которым подчиняются так называемые случайные явления. Основной принцип: чем больше известных данных, тем больше вероятность правильно решить неизвестные явления. В том числе и преступления. Вот затем я и полетел в Мюнхен.
Когда-то в далеком детстве, когда мне было лет пять, мы, мальчишки, занимались своего рода спортом - ловили тарантулов. Это большие мохнатые и ядовитые пауки, которые живут в земле в глубоких вертикальных норках. Мы брали крепкую суровую нитку, на конец ее закатывали черную смолку в форме пули. Затем запускали смолку в норку и подергивали нитку. Смолка постукивает тарантула по спине, дразнит его, и он со злости кусает ее своими ядовитыми зубами, которые вязнут в смоле. Теперь осторожно тащи его наверх.
Все мы босиком и в коротких трусиках. А тарантулы ядовитые и иногда они срываются со смолки. Расставишь ноги пошире и тащишь ядовитую тварь наверх. Потом палочкой засовываешь тарантула в стеклянную банку с крышкой. Когда наловим их штук 10-20, относим банку в аптеку. Там из тарантулов делают противоядие, а мы чувствуем себя героями.
