же, как перевалишь через Байдарак на Северный Ямал. Они говорили: дорогу надо гонять 20 снов[82]. Мы гоняем ее вот уже месяц, но разве в этой темнотище...
Говоривший захлебнулся и замолчал. В шалмане ветров бесновался снег.
— Этот старикан, ребятки... — начал было снова человек, но неистовый порыв подхватил его и бросил в снег. Человек ударился головой о нарту, но не унимался: — Этот чортов старикан, ребятки, очевидно, справляет нынче какой-то праздник, оттого так и беснуется. Мало ему того, что рука у меня отморожена, так он еще дерется. Старый смутьян. Может, он запретит мне и мою любимую песню?
И, сидя в сугробе, он начал петь:
Но вскоре смолк: ныла отмороженная рука.
— Надо здорово торопиться, надо искать факторию, — добавил человек.
Ребятки — девять упряжных псов — молчали. Каюр[83] подполз к ним и здоровой рукой стал сдирать с морд собак настывший от дыхания лед. Это была ласка. Собаки, зябко взвизгивая, жались к хозяину. Разговор возобновился:
— Белый, — обратился каюр к передовому. — Послушай, собака. Я ведь знаю — ты обижаешься на меня и негодуешь за этот кусок льда, который мы волочим вот уже почти тысячу километров на какую-то «Грешную реку». Поймите, собаки, это — почта зимовщикам. Почта! Им там каждое, — самое смешное, глуповатое, — письмо ценнее моей отмороженной руки. Одно слово «милый» дороже всех семи наших жизней. Помнишь, Белый, как ходили мы с тобой на остров Покинутый? Помнишь, тогда мы на Большом Ямале двести семьдесят дней спали в снегу, только я да ты — вожак упряжки, и больше никого не видели вокруг. Тогда весной как хотел ты встретить свору своих собратьев, услышать лай... Да, но где же эта «Грешница»?
Громоздкий, истрепанный граммофон стоял на столе и издевательски выхрипывал что-то нудное, тягучее. Жалкая, облезлая, некогда зеленая с лазурными отводьями, труба граммофона пыталась добросовестно передать «Осенний сон». Передача получалась весьма отдаленная от вальса: пластинка была заиграна до конца, а за неимением иголки в мембрану вставлена была простая булавка.
Пластинка осталась только одна. Остальные стали жертвами любознательности кочевников-ненцев, приезжавших на факторию. Услышав музыку и человеческую речь пластинок, ненцы долгим упорным расследованием обязательно хотели установить, кто сидит в черном кругу и шаманит. Они брали пластинки, гнули их, пробовали на зуб, резали ножами, плевали, стараясь «стереть говорку». Уцелела только одна пластинка. Она давно надоела, но что поделаешь, если под руками не было больше ничего, что бы напоминало о другой жизни — с музыкой, театрами, улыбками...
Вальс носился в воздухе, успокаивал и раздражал. К горлу подкатывался комок какой-то глубокой необъяснимой обиды, истошной тоски по людям и одиночества.
Борис встал, взял за лапы огромного пса, лежавшего у порога, и закружился по комнате...
— Перестань, слюнтяй! — истерично закричал с койки другой зимовщик. — Ты же сам идешь к сумасшествию, дурак! Сколько раз ты пророчил эту участь мне — больному, а теперь я вижу, что...
Вдруг входная дверь звонко хрустнула и широко открылась. Вместе с клубами холодного воздуха в комнату вошел высокий, с голубыми глазами незнакомец с большим куском льда в руках. Весь вид человека, в истерзанной, задымленной одежде, с грязным лицом от пота и гари чадных костров в снегу, обросший взъерошенной щетиной волос, говорил о трудном пути и страшной усталости.
В первую минуту внезапного вторжения незнакомца в маленькую комнату фактории обитатели ее оцепенели. Борис отпустил собаку, она подошла к вошедшему, обнюхала его оленью малицу и, обнаружив запах своры, глухо, но дружелюбно зарычала. Незнакомец протянул к ней руку, но, опустив ее на головку собаки, внезапно застонал. Тут только оба зимовщика заметили, как странно — одной рукой — держал человек громоздкий, неудобный лед.
— Рука! Что с вашей рукой, товарищ? — громко закричал с койки больной.
Услышав вопрос товарища, Борис подскочил к граммофону и резко схватился за вертящийся круг. Хрип прекратился, и в то же мгновенье в комнате раздался звонкий хруст. Лопнула последняя пластинка. Но Борис вздохнул по этому поводу, пожалуй, даже с облегчением. Ему казалось, что в эту минуту музыка оскорбляет гостя.
Вошедший не удивился, только чуточку кверху поднялась одна бровь да глаза его стали блестящими, жесткими, когда он вздохнул в себя затхлый, тяжелый запах комнаты. Он быстро оглядел грязную, неубранную комнату и ее хозяев, едва заметно улыбнулся, прихрамывая прошел к столу и, сбросив лед на стол (лед зазвенел), проговорил:
— Почта для фактории «Грешная река». Сюда ли я попал?
Получив утвердительный ответ, гость внезапно смяк, упал на стул и сказал:
— Ледяной воды для руки, зубную щетку, спирту и... там голодные ребятки, — поднял здоровую руку, чтобы махнуть на дверь, но рука на полдороге бессильно упала вниз.
Незнакомец спал.
У фактории лежала выбитая из сил свора собак и тоже видела сны...
Запеть захотелось сразу же, как только он проснулся: не ныла рука, тело отдыхало и было удивительно тепло после постоянного пребывания в снегу. Он проснулся, но глаз еще не открывал. Сладостная истома хозяйничала во всем организме, соскучившемся о покое. Теперь он спал раздетым на мягкой постели, забинтованная рука успокаивающе зудилась, а за спиной жарко-жарко гудела «буржуйка».
Прислушался...
— Я этому тюленю набью физиономию, когда он встанет. Слышишь, Борис, честное слово, набью. Нет, каково! — целый угол у «Известий» оторвал и потерял, а?
— Сколько раз писал своим: никогда не пишите мне письма на Север чернилами или химическим карандашом. Этот морж где-то искупался сдуру, а теперь изволь разбери, что написано. Сплошная фиолетовая размазня. Тоже мне купальщик: в феврале в Карском море. Побить его, конечно, стоит, Андрюша. Эту миссию я возьму на себя, а тебя — больную цынготную калошу — он быстро разорвет.
— Ну, чего ты орешь, как ишак, во всю мочь — он спит ведь.
— Однако встречают меня относительно любезно. Может, не просыпаться, пока цел? — улыбнулся незнакомец, потом быстро сел на кровати и спросил:
— Руку в воде держали? Терли зубной щеткой и спиртом? Как ребятки?
Он видит: хозяева сидят возле печки и занимаются необычайным делом. На раскаленной «буржуйке»
