Кости благодаря двойному значению слов «кот» и «сука», их взаимной противоположности. Только Косте надо было быть очень осторожным, ведь все «суки» ненавидят «котов», особенно самого «Кота» — мессию.
Костя пошел за этим мужиком. Очень скоро мужик почувствовал, что за ним следят, он стал нервно оглядываться, ускорял шаги, но Костя не отставал, он был не так-то прост, он не упустит эту суку. Мужичок зашел в универмаг «Монопри», сделал какие-то покупки. Костя повсюду следовал за ним, держась на некотором расстоянии, так, будто он вел его на поводке. Наконец мужик дошел до дома, остановился у парадной, обернулся, и вдруг пошел прямо на Костю, что-то истерично крича ему по- французски. Костя был готов к подобной агрессии, ведь мужик был сукой, но он знал, что Кот не должен действовать грубо, прибегать к насилию, ибо вся его сила заключается в его грации и красоте, поэтому он повернулся и пошел прочь.
Он шел по каким-то узким улицам. Он вдруг вспомнил слова из русской сказки «идти, куда глаза глядят», да, вот именно, он должен «идти, куда глаза глядят».
Пьер очень любил испражняться и мочиться, у него это вызывало очень приятные ощущения. Иногда он голосом, дрожащим от нежности, спрашивал у своей жены:
— Ты знаешь глаголы испражняться и мочиться?
Она ничего не отвечала, а он шел в туалет, и там долго с наслаждением кряхтел. Когда-то давно он читал Коран, там было написано, что после того, как человек помочился или испражнился, он должен совершить омовение руками, вот почему в каждом арабском туалете стояла жестянка с водой. Пьер одно время тоже намеревался стать мусульманином, но потом пришел к выводу, что нет, не стоит, ведь там нет такого количества любви, как в православии.
Про евреев же в Торе написано, что они должны всячески почитать собственное тело, чаще подмываться и любыми путями делать деньги. Насчет тела он был согласен, хотя в чем-то это его раздражало, мыться Пьер не любил, а с деньгами и вовсе ничего общего иметь не хотел. Его отец был аристократом, и Пьер любил повторять, что деньги пачкают руки, это дерьмо, настоящие аристократы плюют на деньги. Пьер останавливался посреди улицы и смачно харкал на тротуар, потом громко испускал газы, тем самым подчеркивая свое презрение к поганым деньгам.
Об этом он писал и художникам из Москвы Ире и Володе, которые приехали к нему в гости. Ира и Володя были родителями Насти и Валеры, это была целая семья художников. Ирина и Володя приезжали к Пьеру уже три раза, один раз жили восемь месяцев, второй раз шесть, а когда они собрались приехать в третий раз, то Ирина предварительно позвонила из Москвы и сказала:
— Пьер, мы приедем на выставку на две недели! — и повесила трубку, а Пьер даже и не успел ничего сказать, он вообще стеснялся отказывать, он объяснял это тем, что плохо говорит по-русски, но по-французски на самом деле было то же самое.
Сначала Пьеру было с ними весело, к тому же они привезли ему водки и даже покупали еду, но постепенно они стали ему надоедать, он уже не мог видеть их рожи, каждое утро, каждый вечер они были в его доме. Особенно его раздражала Ирина, маленькая суетливая женщина, она всячески старалась угодить Пьеру, но тот озлоблялся все больше и больше. К тому же, у него в это время как раз жила его любимая, он спал с ней. Она даже снимала трусы, и он мог совокупляться с ней, когда хотел, и это его очень возбуждало, но к вечеру он уставал, правда, перед тем, как лечь в постель, он ел и пил красное вино, потому что ему нужны были силы — он говорил ей:
— Вы, женщины, всегда можете, а нам, мужчинам, необходимо зарядить свои батареи, — а когда девушка — ее звали Анна — хихикала, Пьер обижался и сопел. А Ирина и Володя постоянно были в кухне, они были там утром и вечером, утром Володя спускался на кухню, он мыл всю посуду, чистил плиту, варил кофе и курил. Пьер, лежа в постели, чувствовал сладковатый аромат табака, и необъяснимое отвращение поднималось в нем. В конце концов он оставил им записку «Вы уходите через неделю!» Они испугались, и на следующий день предложили ему деньги, двести франков. Пьер деньги взял, но ночью опять впал в состояние озлобленности, вскочил и написал им еще одно послание: «Вы не купите за деньги мою свободу! Вы ворвались, как завоеватели, в мой тихий дом, и не хотите уходить! Вы предлагаете мне деньги! Но деньги — это грязь. Мне не нужны ваши поганые деньги!» Письмо вместе с деньгами он положил на стол. Потом отключил в доме газ, электричество, телефон и ушел жить к знакомым, а когда вернулся, то их уже в доме не было.
Отец Пьера часто говорил:
— Никогда ноги красного не будет в этом доме!
Под словом «красный» он имел в виду всех русских вообще. А Пьер сделал так, что «красные» постоянно торчали у него в доме, и его отец, наверное ворочался в гробу — эта мысль приносила Пьеру глубокое удовлетворение.
Когда Пьер был совсем молодой, его отправили на войну в Алжир, он попал туда вместо своего брата, потому что из семьи не могли взять сразу двоих, а мать Пьера не любила, вот на войну и пошел Пьер, а не его брат Жан-Франсуа. Пьер помнил, что там было много песка, и еще они все время очень боялись ночью: арабов, зажигательных бомб и стрельбы. Женщины там были очень красивые — белокожие, со светлыми волосами, но все в чадрах, хотя и таких женщин Пьер там видел очень редко.
Но там ему, на самом деле, было не до женщин, он очень боялся, ему все время было страшно. Потом он говорил, что на войну нужно посылать стариков, которым нечего терять, а молодые должны жить и наслаждаться жизнью, а он свои лучшие годы провел на этой поганой войне, и теперь вся жизнь его разрушена, может, именно из-за войны он и рехнулся, хотя, может, он был таким уже до войны — но ему больше нравилась мысль, что именно на войне он спятил, то есть стал «паранормальным» — так говорил Пьер и это слово ему очень нравилось — это значило что-то среднее между «ненормальный» и «нормальный», но уже не «сумасшедший».
Вообще за всю свою жизнь он мало имел дела с женщинами — он привык находиться в мужской компании с самого детства, — в школе обучение было раздельное — школа для мальчиков и школа для девочек, потом он был в организации скаутов — тоже с мальчиками, а потом в армии. К тому же он долго не мог сношаться — у него на члене образовался фимоз, и любое сношение причиняло ему ужасную боль. Когда он был в лагере РСХД у белых русских, он влюбился в одну девушку — ей было двадцать лет, и они с ней пошли в кусты, целоваться, а потом девушка полезла ему в штаны и взяла за член, член пришел в состояние эрекции, а Пьер ощутил невыносимую боль, потому что она своей неловкой рукой сдвинула тонкую кожицу, которая сдавила член Пьера, Пьеру было очень больно, но он терпел. Так у них ничего и не получилось.
Потом Пьер ушел к себе в комнату и так мучился со стоящим членом. Он стеснялся спросить у кого-нибудь совета, но когда страдания стали невыносимыми, он наконец осмелился спросить у врача. Врач посоветовал опустить член в холодную воду, Пьер так и сделал, и все наконец прошло. Но страх перед сношением остался надолго, даже после того, как он по совету брата сделал обрезание — у него под кожицей члена скопилась грязь и началось что-то вроде нагноения, поднялась температура, и брат срочно повел его к врачу, который и обрезал Пьера, поэтому Пьер говорил иногда, что он еврей, и загадочно улыбался.
В молодости Пьер хотел посвятить свою жизнь Богу и даже поступил в католический монастырь. Он хотел стать известным монахом, чтобы все ему кланялись и почтительно с ним говорили. В этом монастыре был молодой монах, похожий на ангела. Однажды Пьер сидел у пруда и думал про этого монаха, думал так долго и сосредоточенно, что у него заболела голова. Он уже ничего не мог понять, а знал только одно — он любит этого юношу и ничего не может с этим поделать. Но что же дальше? Какой мог быть выход из этой любви? Пьер так запутался, что никакого выхода уже не видел.
И вот он встал и вышел за ворота монастыря. Он инстинктивно решил бежать от этой греховной любви, а когда проходил мимо ворот, в последний раз оглянулся и посмотрел на стоявших у церкви монахов, и тут он вдруг заметил, что они все вместе низко поклонились ему. Пьер понял, что это неспроста.
Он пришел к себе домой в Буа Коломб пешком, его отец и мать тогда были
