возрасте, когда еще возможен путь и побег, когда не умерла еще страсть искать и рыскать, шастать и шляться в попытке не отпустить молодость или хоть ее повторить. Надо идти в отрыв, чтобы жизнь сбылась, говаривал Семен. Беглец — древний человек, а нынешних любить совсем не нужно, и не стоит жить среди этих людей, соглашался Князь. Так они и решили отправиться, а просьбы бывших жен были лишь поводом, внешним толчком, сигналом трубы, мол, пришла пора сбираться в поход.
Сборы были недолги, многое ли могло понадобиться им в дороге, шампанское и водовку купят по пути. Семен взял лишь сумку, приготовленную для посещения бассейна, а у Князя, как он вечный странник и скиталец, несессер всегда был с собой и тряпочный заплечный мешок — сам сшил — в багажнике. Они, не оглядываясь, проехали насквозь милый постылый город с его старым Кремлем и Новым Арбатом: Семен как провинциал холил завоеванную им Москву, Князь же, безвозвратно потерявший город своего детства, нынешнюю Москву не любил, как казавшуюся некогда прелестной девушку, которая, повзрослев, обнаружила самый уродливый нрав.
Они достигли шоссе Энтузиастов, оставили позади уютные желтенькие трехэтажные дома Перова, каковые некогда построили пленные немцы, свернули на кольцевую, протащились в пробке по Люберцам. Вокруг простирались зады бесформенно расползшегося города, обездоленные его окраины. Проплывали с цветными неприличными граффити бетонные стены промышленных зон и заброшенных фабрик. Были и надписи, одна гласила: Кончай бухать, переходи на кокаин. Другая — Люська, курят только дуры и шлюхи. По широкой площади автобазы бегали вкруг ржавого автобуса, хромого, без одного колеса, приблудные псы. Возле трехэтажных бараков, где по балконам на веревках сушилось, исполняя роль дверных табличек, исподнее жильцов, по лавкам сидели терпеливые старухи. Они дожидались, когда умрут и их свезут на кладбище, оно было тут же, через дорогу, единственное во всей округе приглядное место. Жизнь на этих малолюдных окраинах казалась отчего-то еще теснее городской, и отсюда еще острее хотелось вырваться на простор и свежий воздух.
Князь теперь был равнодушен и к посаду. Степан же, находя столицу истинной отрадой, исподволь ненавидел неопрятные пригороды, сильно смахивавшие на поселок его нездорового отрочества… Километров через сорок от кольцевой дороги, уже далеко за Люберцами, джип встал.
Джип перегрелся и встал, и Князь залез под машину, а вылезая, заключил, что, скорее всего, полетел бензонасос. Семен помочь товарищу не умел, в автомобилях не только что не разбирался, но даже водить не мог. Он, как всякий фантазер и собиратель раритетных сведений, побаивался самодвижущейся техники и бежал точных наук. К счастью, неподалеку нашелся центр автомобильного обслуживания, автосервис по-нашему. Оказалось, что здесь обслуживают только марки отечественного автопрома, автомобильной промышленности, если расшифровать, но Князю удалось за сотню договориться с каким-то замызганным малым-автомехаником, чтобы тот хотя бы взглянул, в чем там дело. Малый заглянул под капот, потом велел затолкнуть машину на яму, полез и сообщил, что бензонасос в порядке, но пробит шланг и тосол на хрен вытек. Здесь не было запчастей для импортной техники, но целый шланг нашелся, и негодный был заменен. Пока Князь сторожил джип, чтобы малый с него под шумок что-нибудь не снял и не отвинтил, Семен сбегал в лавку за тосолом и весь оплескался, поскольку крышки на обеих банках не были плотно, как полагалось бы, закручены. И его синтетическая демисезонная курточка пошла проплешинами. Вот, плохо учился в школе, теперь гайки крутит, отозвался Семен об автомеханике, снимая куртку с целью ее осмотра. Да, класс троечников, подпел Князь, которые всех стран объединились. Куртку было решено бросить в багажник, взамен Семен получил вполне приличную кофту крупной домашней вязки изделия Кати из Мнёвников.
Второй раз джип встал еще километров через десять. На этот раз никакого сервиса рядом не наблюдалось, зато был пост ГИБДД, и расшифровать эту аббревиатуру не всякому пешеходу под силу. И тогда Семен сказал: Слушай, кум, а бросим-ка мы здесь эту нашу колымагу и пойдем пешком, а на обратном пути заберем. Князь посмотрел на свой автомобиль, потом взглянул на милиционеров на посту, со скучной миной поджидающих очередную жертву для отъема у нее денег на пропитание семей. Милиционеры тоже глянули на них, потом на авто Князя и не заинтересовались. Старье, только и сказал один брезгливо. И просвет маловат, поддакнул другой неприязненно.
— Хорошо, Сема, пусть так и будет, как ты сказал, — согласился тогда с товарищем Князь.
Они огляделись: справа был поломанный лес, слева — мокрое и грязное волосатое поле. Семен захватил свою сумку, а Князь достал из багажника самодельный заплечный мешок, расшитый, как у Слепцова, автора очерков об Осташкове. И они как выехали из мастерской в спортивных тапочках, так и пошли, но не по трассе, а вбок, вверх по холму, увязая в раскисшей весенней почве. Потому что оба понимали, что невозможно свернуть с раз выбранного пути.
Первым Князь, и Степанов пошел за ним.
А кумом атеист Семен называл Князя, поскольку тот некогда был крестным отцом его дочери. Дочь Семен крестил на тот случай, если Бог все-таки есть.
Поэт, приятель Семена, написал однажды мы в лес вошли со стороны реки, не имея в виду, конечно, никаких покушений на божественную и бессмертную Комедию. Так и Степан с Князем вошли в сумрачный лес со стороны дороги. Лес по некоторым археологическим признакам некогда был усадебным парком. Они наткнулись на остов ротонды, а там и на пруд, за гладью которого шла широкая просека для линии электропередачи. Под проводами раскинулся пустырь с колеей, полной талой воды. В стороне жались заброшенные и заколоченные, ржавые самовольные гаражи, наскоро слепленные некогда из краденого листового железа.
В лесу действительно оказалось возможным встретить нежные следы давнего паркового устроения. Скажем, путники наткнулись на родник с остатками мраморной отделки, с прорытой канавкой, загаженной и пересохшей. Неподалеку торчал поросший дикой травой осколок древнего акведука, и родословную его было не разгадать. Как и родословную всего пейзажа, да и всего здешнего народа, в этом пейзаже обретающегося. Нежданно они оказались в липовой аллее, украшенной обок полуразрушенным обелиском неясного идеологического предназначения. И оба подумали: нельзя не признать, что родной их природе, природе Степанова и Князя, а также художников Саврасова и Левитана весьма к лицу руины и опустошение, всяческие недужные мостки и повисшие без сил косые дырявые заборы. Было хорошо, и по кустам и деревьям уж вовсю пели весенние птицы.
Аллея привела их к резным чугунным воротам со львами, похожими на петербургских, только, судя по выражению морд, ученее. Ворота стояли в поле сами по себе, но за спинами львов оказалась переброшенная не через что толстая грязная доска. А там завиднелся высоченный кирпичный красный забор и другие, тоже тяжелые и массивные, ворота, крашенные зеленой краской, как принято украшать входы в военные части. Из-за забора торчала готическая башня с флюгером в виде игривого золотого петушка. Кирдык, сказал Семен по-татарски, хоть совсем не знал этого языка, так он выражал свое удивление. Они подошли к воротам ближе, и в направленную на них с охранной целью камеру видеонаблюдения Князь скорчил рожу. Не сразу приоткрылась с капризным взвизгом боковая дверца. В ней показался худой низкорослый мужик с узко поставленными крестьянскими глазами на маленьком лице. Узкий мужик был в камуфляже и хром, вооружен и, скорее всего, зол. Но едва он разглядел наших странников, то, чем стрелять, завопил сиплым голосом: Князь, это ты! Семен не очень изумился, привык к чудесам, а Князь заметил лишь: Россия меня не забывает — и обнял старого солдата. Впрочем, дело обстояло просто: охранник некогда служил у одного из братьев Шишовых.
— А это с тобой кто? — спросил охранник Князя.
— Дядя Степа, миллионер, — представился веселый Степанов Семен.
— Милиционер — это хорошо, — не расслышав каламбура, похвалил Семена солдат. И представился: — Андрюха.
И оба были впущены на территорию.
Где-то гадким сквалыжным голосом закричал павлин.
— Как хозяина взяли, так я Пашку в вольер посадил, чтоб собака не сожрала, — объяснил охранник
