разминулись, наконец, бестолково что-то бормоча, и — почти одновременно — подскочили к выходной двери, возбужденные, красные, растерянные.
Газик остановился возле ограды, уже вылезла из кабины женщина, что-то попутно досказывая шоферу. Потом она собрала какие-то листки рассыпавшиеся, заложила меж страницами блокнота. За ней, откинув переднее сиденье от себя, показался из машины и Миша, за ним — Володя. Женщина, захлопнув блокнот, наконец, подняла глаза, увидела парня, поприветствовала обычной шуткой:
— Привет работникам общепита! — И тут же развела руками: — Ба! Да у нас гости!
Была Воскресенская, несомненно, в превосходном настроении.
По привычке своей щурясь и усмехаясь, рассматривала она фигуру тети Маши, застенчиво выступившей за парнем следом на свет через порог. Тетя Маша смотрела прямо ей в лицо, но не в глаза, а ниже, чуть воровато, но тут же и зарделась, словно девочка, и неожиданно низко, по-старинному приехавшим поклонилась.
Женщину обстали мужчины.
— Это что еще за расползуха? — подтолкнул шофер Мишу локтем.
— Не знаю, — пожал тот плечами.
— Марь Федоровна, — распрямившись, представилась повариха и пуще потупилась.
Медленно и усмехаясь по-прежнему, но уж и с тенью недоумения на лице перевела Воскресенская взгляд на парня.
— Водовоз привез, — быстро отвечал парень, — вы, говорит, просили. Просили, чтобы повариха была, она повариха и есть…
— Вот оно что, — протянула Воскресенская, оживляясь еще больше. И совсем весело: — Воскресенская, будем знакомы.
Но руки не подала, хоть тетя Маша и успела робко, скоренько обтереть свою правую за спиной о платье.
— Не серчайте, — выдавила тетя Маша тогда, — обед минуточек через десять будет. Варится.
— Ха, ты, я вижу, уж бразды правления передал, — бросила Воскресенская, но тоном не разносным, и двинулась в дом.
— Да это я сама. Мол, из консервов что за суп? Да рыбный еще, это разве ж суп? Суп, когда с мясом, а без мяса когда, — тараторила тетя Маша, пятясь внутрь задом.
Воскресенская шла перед ней, все так же усмехаясь, щурясь, не поймешь, что думает. Следом шел парень, оборотом дела довольный, гурьбой остальные.
— Вижу, мяско висит на веревочке и как будто запахло маленько. Дай, думаю, пока то да се, еще до оформления сготовлю как бы от себя, потому, думаю, намаются человечки на работе, а оформление все равно завтрашним числом.
Но и средь неразборчивого своего говорения зорко выглядела тетя Маша какое-то неудовольствие на лице начальственном и еще суетливей прибавила, делая движение в тыловую комнату— A y меня с собою все как положено, и пенсионная книжка, и трудовая, и паспорт с пропиской…
— Ну-ка зайди на минутку, — прервала тут Воскресенская повариху, поравнявшись с дверью на кухню, притянула Вадима за рукав, вовлекла сквозь занавеску, криво зацепленную, чтоб не путалась, и задернула перед носом обмершей тети Маши. — Это что такое? — прошипела, наседая на парня, и в комнате за занавеской стало предательски тихо.
— Что? — пролепетал парень невинно.
— Это что за самодеятельность, я спрашиваю тебя?
— Так ведь…
— Это что, я спрашиваю? — повысила голос, и стало ясно, что разорена удача парня не на шутку. — Я же предупреждала, чтоб клейменые куски ни под каким видом не трогать! Предупреждала, а?
И, холодея, парень вспомнил, кивнул:
— Предупреждали.
— А… а ты? — аж запнулась Воскресенская от возмущения. — Ты для чего оставлен? Чтоб первому встречному все здесь показать, отпереть да позволить хозяйствовать, а? — И она сильно тряхнула парня за руку. — Да как же это можно-то?! — изумилась.
И парень с отчаянием неисправимости, глупея, наглея, рыпнулся:
— А чего такого-то?
— Да не твоего ума дело! — громыхнуло над головой. — Если сам не понимаешь, то слушай, что говорят. Под монастырь всех подвести хочешь? И меня в первую очередь? Ну вот что, — зловеще Воскресенская перебежала глазами с одного на другое, — говорить с тобой… Плиту вымоешь — раз! Посуду. С завтрашнего дня в маршруты будешь ходить с Салтыковым. — И тут же поправилась, словно поняла, что парню только того и надо: — Нет, со мной будешь ходить! И то если я эту, — мотнула головой, — возьму… А сейчас воду для душа привезешь. — И добавила с явным сожалением, что нельзя послать парня за водой одного: — Кто поедет на машине, с тем… — И, уж вовсе опечалившись, что не найти парню наказания в меру вины, вздохнула, повернулась, резко пошла из кухни. И слышно было, как скомандовала: — Пойдемте. Где ваши документы?
И как тетя Маша лепетнула:
— Там.
— Где — там? — уязвленно взвился снова голос Воскресенской.
— Да в вашей комнате. Мне Вадик…
Парень облился потом и прикрыл глаза, приговоренный, но и уставший от долгих приготовлений к казни, из кухни не пошел. Не слышно было — скрипнула ли зубами Воскресенская, сказала ли что-то и еще тетя Маша в оправдание, а проскрипела злорадно дверь, помешкала и захлопнулась с треском.
В соседней комнате за стеной пели раскладушки, гудели голоса, вразнобой стукалась об пол сбрасываемая обувь, что-то шелестело, но парня намеренно не касаясь, без сочувствия, будто бы даже против него и поперек. И коли одному бывало скучно, то теперь, придавленному, и вовсе стало заброшенно. Незаметно для себя выбрел парень из дома, поплелся через двор.
Солнце поубавило блеску, но все было душно, все тяжело. Скучный вкус стоял во рту, скучная тишина в ушах. Как-то тоскливо и не вовремя захотелось есть. Вот ведь и не угадать никогда, за что ударят, почто взбучат. И ясней ясного, что не к чему ему тут, не к кому… Нечто безотчетное заставило его вздрогнуть. Он опустил глаза.
Мгновение он ничего не мог разобрать обалдело, а разобрав, обмер от ужаса. Прямо под ноги к нему подбиралась с зловещим нешуточным шипом хищная, громадная, страшно и ярко полосатая ящерица. Глаза ее уставились прямо в его глаза, выражение было пуговичное, стеклянное, и, словно что-то высмотрев, чудище вдруг неестественно, издевательски принялось раздуваться.
Парень вздрогнул и отшатнулся.
Напыжившись, ящерица с вкрадчивым шорохом, елозя грудью по песку, принялась выпускать воздух порциями, подпрыгивая после каждой, точно резиновая, и снова едва волочась вперед. Потом нежданно сделалась до неправдоподобия плоской, будто была накачанной, а тут ее прокололи. Вся съежившись, сжалась, поблекла, утихла, но тотчас в ее утробе что-то отчетливо забулькало и всклокотало. Встрепенувшись и с маху хлестнув хвостом оземь, стремглав метнулась она вперед, оскалившись и ярясь.
Дыхание парня пресеклось.
От жгучего страха ноги подрубились, он опрокинулся, взвизгнул, поскакал на заду, хватая раскоряченными пальцами землю, ногами суча и подбирая колени к груди, трясясь телом, содрогаясь головой, холодея.
Варан отчетливо взвился над землей, словно пружиной выбросило, но вдруг зигзагом передернулся на лету, судорожно изогнулся, с маху звонко шлепнулся назад, тяжко плюхнулся широким животом, и морда его при этом безвольно мотнулась, потом глухо, как деревянная, несколько раз простучала по песку.
Удар был неожиданный и сильный.
Сообразив, что ему больше ничего не грозит, не сразу рассмотрел парень толстый шелковый шнур, тугой петлей охватывавший нижнюю часть туловища варана поверх задней пары лап. Шнур, видно, размотался — ящерица оказалась довольно далеко от машины, за которую позади кузова шнур был
