два счета, и генерал Бредли начал использовать его как плацдарм. За пару дней эта территория на правом берегу Рейна стала такой угрозой для немцев, что они предприняли отчаянные опытки снести мост. Были брошены силы люфтваффе, и американские истребители, которые не имели подходящих баз на доступном расстоянии, скоро были измотаны. Позвали на помощь ВВС Великобритании, и, так как «темпесты» были единственным самолетом, пригодным для прикрытия Ремагена, пока велись боевые действия из Голландии, эта задача пала на нашу долю.
Я возглавлял первые из этих защитных миссий. Наши 8 «темпестов» пролетели над Рейном через Кельн и достигли Ремагена, где нас встретила опасная американская зенитная артиллерия. Янки были в таком нервном состоянии, что даже после того, как мы подали обычные опознавательные сигналы, они продолжали иногда выпускать на нас огонь из «бофоров». К третьему залпу, который задел меня в то время, как я собирал шрапнель в крыле, я почувствовал, что не очень хочу продолжать обеспечивать этим джентльменам учебную стрельбу. Я находился в таком состоянии, что мне хотелось сделать поворот на 180° и отправиться домой. Но… о ужас!.. Мы оказались лицом к лицу с полной армадой из 7 или 8 «Арадо-234», прикрываемых тремя десятками «мессершмитов», пикирующих вниз на тот несчастный мост.
С открытым дросселем я спустился вниз и летел позади их. В тот момент, когда я открывал огонь по «Арадо-234», находящийся на расстоянии тысячи ярдов, четыре десятка «длинноносых» «Та-152» появились из-за облаков у меня слева. К дьяволу «арадо»! По радио я приказал формированию лететь прямо. Скорость стремительно нарастала – 420, 450, 475 миль в час. Я устремился вниз под углом 50°; 7 тонн моего самолета, которые тянули 3000 лошадиных сил, получили ужасное ускорение. «Арадо» аккуратно выровнялся, заметно пошел по траектории, которая привела его на уровень Рейна на несколько ярдов ниже моста. Я был позади в 800 ярдах, но не смел вести огонь. Я почувствовал, что на этой скорости стрельба из моих орудий, несомненно, повредит мои крылья. Находясь все еще позади немца, я произвел заградительный огонь из 40-миллиметровых орудий и тяжелых «MG». Вполне отчетливо увидел, как «арадо» сбросил две бомбы. Одна из них рикошетировала в мост, а другая ударила по дороге, ведущей к мосту. Я прошел слева от моста в 40 ярдах, прямо после его взрыва. Мой самолет уносило, словно клок сена, и он терял равновесие. Я инстинктивно закрыл дроссель и потянул ручку управления на себя. Мой «темпест» выскочил, словно пуля, на высоту 10 000 футов, и я оказался вверх ногами прямо в облаках, обливаясь от испуга потом. Сильнейшая вибрация – мой двигатель перестал работать, – и поток грязи, масла и скобяных изделий ударил мне в лицо. Я шлепнулся, словно свинцовый груз, а затем мой самолет вошел в штопор. Штопор на «темпесте» – самая опасная вещь. После одного-двух поворотов беспомощно раскачиваешься, ударяешься о стену кабины, несмотря на привязные ремни.
При полном качании я дернул за механизм размыкания капота, он отломился у меня в руках. Я попытался встать на кресле, чтобы сгруппироваться, но забыл отстегнуть ремни и получил удар по голове ужасной силы. Когда вышел из-за облаков, я был все еще в штопоре – там внизу была земля, менее чем в 3000 футов. Я надавил ручку управления прямо вперед и широко открыл дроссель. Двигатель кашлянул и вдруг снова загорелся, получив резкий толчок. Штопор перешел в спираль; я осторожно проверил рули высоты, которые слушались хорошо, но поля пролетали у меня перед ветровым стеклом. Я выровнялся менее чем в 100 футах от земли.
Близкое приближение. Я поднял свой шлем и почувствовал, что волосы пропитались потом.
Точно и быстро определил свое местонахождение: я был на правом берегу Рейна к северу от американского плацдарма. Взял курс 310° к дому и по радио сообщил своему патрулю место встречи над Кельном на высоте 13 000 футов. Как раз в этот момент меня вызвал Кенвей:
– Алло, Талбот ведущий, Кенвей на связи. Где ты сейчас? Перехожу на прием!
Я быстро ответил:
– Алло, Кенвей, Талбот ведущий отвечает: я нахожусь в 20 милях к северу от Ремагена, вдоль Рейна. Конец связи.
Сегодня Лэпсли персонально контролировал Кенвея, я узнал его протяжное произношение.
– О'кей, Пьер. Осторожно, кружит пара крыс. Конец связи.
Я внимательно следил. У меня было достаточно горючего, и я решил выполнить под облаками спокойный поворот на 360°, чтобы попытаться засечь двух упомянутых «крыс».
Спустя несколько секунд по Рейну начали летать трассирующие снаряды зенитной артиллерии, и я увидел два длинных тонких серых следа, извивающихся прямо над землей.
Это был «262-й». Он превосходно выглядел со своим треугольным фюзеляжем, напоминающим голову акулы, крохотными крыльями в форме стрел, двумя длинными турбинами, серым камуфляжем в зеленых и желтых пятнах. На этот раз мое положение не было уж слишком плохим, я находился между ним и его базой. Еще раз я сломя голову пикировал, чтобы набрать максимально возможную скорость. Он меня еще не видел. Небольшой поворот на элеронах – и я поднялся к нему по касательной. Я делал небольшую корректировку скорости, когда вдруг два длинных пламени хлынули из его реактивного двигателя – он увидел меня и открыл огонь. Я был в 300 ярдах от него. Я выпустил первую очередь огня. Промах. Улучшил коррекцию и снова открыл огонь, хотя он нагонял меня. На этот раз я увидел две вспышки на его фюзеляже, затем одну на крыле. Расстояние сейчас было 500 ярдов. На правой турбине раздался взрыв, который сразу же изверг огромный столб черного дыма. «262-й» резко заскользил на крыле и потерял высоту. Наши скорости сравнялись, составив расстояние между нами около 600 ярдов. У меня на пути был дым, и я снова упустил его. Странные красные шары, плывущие в этом дыму, ослепили меня. Боже! Сдавило две мои пушки с левого борта. Я больше стремился направо, чтобы выравнить скольжение, а мои две другие пушки тоже сдавило. «Мессершмит-262» летел на одном двигателе. Я был в полном бешенстве. Казалось, что в моей пневматической системе была течь – датчик не показывал никакого давления. Я был просто багровый от ярости. Я шел за «262-м» в надежде, что его вторая турбина перегреется.
Спустя мгновение именно мой двигатель начал перегреваться. Со злости я поклялся себе снять скальп с того идиота, который написал с министерство авиации в техническом бюллетене, что «Мессершмит-262» не может лететь только на одной турбине.
Из-за всего этого я напрочь отдалился от моего звена, которое, должно быть, беспокоилось за меня над Кельном. По радио я сообщил Маскаирну ситуацию, и мы вернулись в Фолькель в сумерки.
Я был в ужасном настроении. Ко всему прочему, одна из моих шин взорвалась при посадке. Мне пришлось ждать на ледяном ветру, пока ее заменят, чтобы я смог вырулить на парковку и отправиться на обед.
Разгром поезда
В предрассветной мгле среди длинных дымков над однообразными заснеженными равнинами начал подниматься столб дыма. Затем другой, чуть дальше, вдоль черной линии, извивающейся в безупречной белизне сельской местности.
– Талбот ведущий, поезд, два часа!
В морозном воздухе 4 «темпеста» стремительно спустились до высоты 3000 футов, и их гладкие крылья схватили первые лучи тусклого рассвета. Мы направлялись ко второму поезду, и инстинктивно четыре руки в перчатках, онемевшие от холода, уже толкали стойку рычага, чтобы сделать отличный бросок. Сейчас мы могли различить локомотив и напротив него платформу с зенитной артиллерией и поезд, мучительно волочащийся сзади.
Не сбросив дополнительные баки, мы пошли на мелкое пикирование с открытым дросселем… 350… 380… 420… 450 миль в час. В моем пересохшем горле пульсировала кровь – все еще тот старый страх зенитного огня. Остается одна-две мили. Я начал осуществлять свою цель, находясь впереди локомотива на расстоянии около 20 ярдов.
Сейчас! Напряженный, я наклонился вперед. Лишь 800 ярдов. Первый взрыв трассирующего снаряда – стаккатные вспышки четырехкратной 20-миллиметровой зенитной установки – колеса локомотива, тормозящие всеми сдавленными тормозами. 500 ярдов. Я плавно скользил над заснеженными вспаханными полями. Стаями летали грачи. Мои орудия грохотали – машинист выпрыгнул из своей кабины и покатился в канаву. Мои снаряды взорвались на набережной и пробили черную дыру, которая имела угрожающие размеры в моих прицелах.
Затем дымоход стал извергать горячую струю пламени и шлаков, окутанных паром. Небольшое надавливание на ручку управления, чтобы не задеть телеграфные провода, быстрое пикирование сквозь дым, затем в ветровом стекле, покрытом маслянистой сажей, я еще раз увидел небо. С усилием надавив на
