шевелился, когда слуга приносил ему выпивку. Единственным движением, которое он себе при этом позволял, было движение руки, подносившей полный стакан ко рту и ставившей на стол стакан опустевший.
Перед ним уже образовался настоящий забор из опустошенных за короткое время бутылок; останавливаться он явно не собирался, но с каждым новым стаканом лицо его становилось все мрачнее, а глаза, казалось, западали все глубже.
Как я уже говорил, на вид ему было лет двадцать семь – двадцать восемь или чуть больше. Хотя я мог ошибаться. Незнакомый мушкетер относился к тем людям, которые словно пребывают вне возраста – или в разных возрастах сразу. Глянешь на такого человека – и принимаешь его за юношу, но уже через мгновение, при повторном взгляде, понимаешь, что он далеко не молод, скорее, приближается к порогу старости! А спустя короткое время думаешь – да нет же, он молод, хотя, конечно, не юноша.
Поперек стола, словно граница, отделявшая пустые бутылки от полных, лежала шпага в кожаных ножнах. Некоторое время я, словно невзначай, разглядывал его, не столько с любопытством, сколько с недоумением. Мне казалось странным, что человек, достигший предела мечтаний (моих мечтаний, разумеется), может проводить время вот таким образом – в полном одиночестве и явно тяжелом состоянии духа. «Нет, – подумал я в тот момент, – надень я вожделенный плащ, ни на минуту не сходила бы с лица моего счастливая улыбка. Даже в момент смерти – на войне, разумеется, от вражеской пули или шпаги, – я бы торжествующе улыбался. Этому достойному господину, видимо, не хватает в жизни слишком многого. Мне бы хватило с избытком того, чем он уже владеет».
Меня разобрало любопытство. А так как я никогда не отличался чрезмерной стеснительностью, то, улучив момент, когда слуга отправился за очередной бутылкой, подошел к столу мрачного мушкетера. Он никак не прореагировал на мое появление, по-моему, даже не заметил меня.
– Позвольте к вам присоединиться, – сказал я. Мушкетер медленно поднял голову и окинул меня ничего не выражающим взглядом. Молча кивнул. Я пододвинул скамью и сел. Он некоторое время смотрел на меня так же безразлично, затем повернулся к слуге и так же молча показал ему один палец, после чего ткнул в мою сторону. Слуга тотчас принес второй стакан и еще одну бутылку вина. Наполнив мой стакан, мушкетер сделал приглашающий жест рукой. Если не считать этого, он продолжал держаться так, словно меня рядом не было.
– Наверное, вам мешает мое присутствие? – спросил я спустя какое-то время, чувствуя все большую неловкость.
– Ничуть, – ответил он безразлично. – Впрочем, можете уйти. Или остаться. Как вам угодно.
Голос его был звучным и ясным, и говорил мушкетер так, словно пил лишь воду – хотя от такого количества выпитой воды тоже можно было изрядно охмелеть. Видя, что я продолжаю сидеть, не притрагиваясь к угощению, он приглашающее поднял свой стакан и, видимо, решив проявить вежливость, произнес:
– Ваше здоровье, господин... господин?
– Портос, – представился я своим новым именем.
– Атос, – сказал он безразлично.
Решив, что он не расслышал, я поправил:
– Портос, сударь. Меня зовут Портос, вы не расслышали.
– Прекрасно расслышал, – ответил мушкетер флегматично. – Вас зовут Портос. Атос – это мое имя, – он осушал стакан и вдруг разразился громким смехом. – Бывает же такое! Портос! Атос! Да от таких имен, сударь, собаки дохнут – если верить господину Тальману де Рео[4] !
На шум подбежал слуга. Мушкетер сказал:
– Портос. Представляешь, Гримо?
Гримо посмотрел на меня, скупо улыбнулся и, успокоенный, отошел. Мне подумалось, что слуга и господин составляют прекрасную, хотя и очень странную пару.
Между тем короткий приступ веселости прошел. Господин Атос снова впал в меланхолию, разница с предыдущим его поведением заключалась в том лишь, что теперь, прежде чем выпить, он чуть приподнимал стакан в мою сторону. При желании это можно было истолковать как любезность, мол, пью за ваше здоровье. Я кивал в ответ – но, конечно, угнаться за мушкетером не мог никак. Да и не испытывал особого желания напиваться.
Спустя примерно полтора часа, слуга Атоса приблизился и что-то шепнул на ухо своему господину. Атос проявил признаки слабого интереса.
– Ты уверен? – спросил он. Как я уже говорил, в его голосе не угадывалось ни малейших признаков опьянения.
Гримо кивнул.
– Хорошо, – сказал Атос. Вытащив из кармана кошелек, он бросил его слуге. – Расплатись. Вынужден вас оставить. Служба! – сказал он мне. – Рад был познакомиться. Вы чертовски приятный собутыльник, Портос. Портос! Ха! – он снова коротко хохотнул, поднялся, прицепил к поясу лежавшую на столе шпагу, надел шляпу и направился к выходу. Двигался он прямо, но, присмотревшись, можно было заметить в его походке некоторую неуверенность.
Я вышел следом. Пить мне не хотелось, идти домой – того пуще. На улице мушкетер еще раз любезно поклонился мне. В сопровождении своего немногословного слуги, он скрылся в одном из соседних домов.
Мне ничего не оставалось, как продолжить бесцельное шатание по городу. Но уже через несколько шагов я споткнулся об чью-то некстати подставленную ногу. Едва не упав, я машинально схватился за первую попавшуюся опору. Опорой оказался как раз обладатель подставленной ноги.
– С ума вы сошли, что ли?! – вскричал он и изо всех сил толкнул меня, так, что я вновь чуть не упал. – Или ослепли?!
Выпрямившись, я внимательнее присмотрелся к обидчику. Его пышный щегольской камзол из ярко- красного бархата, затканный золотыми и серебряными нитями и перехваченный выше талии розовым шелковым шарфом, выгодно отличался от моего потертого колета и запыленных ботфортов с разбитыми носками. Да и плюмаж на шляпе наверняка стоил дороже всей моей одежды. Рядом с ним стояли еще двое, в красных плащах с белыми крестами и высоких ботфортах – мушкетеры его высокопреосвященства.
Мое уныние исчезло без следа, уступив место негодованию и желанию хорошенько проучить задиру. По высокомерно-презрительной усмешке я сразу понял, что этот щеголь сознательно подставил мне подножку. Он заслуживал хорошей трепки, и я лишь раздумывал, с чего начать.
Обидчик мой презрительно хохотнул:
– Да этот провинциал еще и глухонемой! – бросил он, обращаясь к своим собеседникам. – Стоило бы его научить хорошим манерам.
– Так займитесь этим, господин учитель! – заметил я столь же презрительно. – Правда, для школьного учителя вы чересчур пестро наряжены. В таком наряде чертовски неловко действовать указкой! – и я выразительно скользнул взглядом по его шпаге, висевшей на расшитой золотом кожаной перевязи. Шпага действительно выглядела щегольски, но, в то же время, выдавала в своем владельце опытного бретера. Собственно, это была не шпага, а итальянская скьявона, с уменьшенной защитной перекладиной и витой позолоченной гардой.
Он вспыхнул и схватился за оружие, но один из гвардейцев кардинала тронул его за локоть и отрицательно качнул головой. Тогда разряженный наглец, поворотившись ко мне и, чванливо подбоченясь, предложил перенести нашу беседу подальше от посторонних глаз.
– Например, на Пре-о-Клер, – предложил он. – Через час. Надеюсь, вы успели узнать это место? Ведь, судя по вашему костюму, вы лишь сегодня заявились сюда из провинции и, возможно, не знаете Парижа!
Я почувствовал себя уязвленным. Мне казалось, что мой внешний вид свидетельствует не только о воинственности, но и о превосходном вкусе.
– Хоть я здесь недавно, – запальчиво ответил я, – мне неплохо знакомы окрестности аббатства Сен- Жермен де Пре! И немало любителей поучать других я там избавил от этой пагубной привычки!
На самом деле мне еще ни разу не довелось драться на дуэли – за исключением того, случая, когда два