сейчас сказал! Не просто? Да это практически невозможно! Ты не можешь его арестовать. И не только потому, что это нарушение закона. Точно так же этого не может сделать полиция – даже если представить на миг, что полицейские мне поверят.
– Почему же? – Розовски нахмурился. – Что значит – невозможно арестовать? Нет доказательств?
Давид покачал головой.
– Нет преступника, – сказал он.
Розовски фыркнул.
– Извини, Давид, но, в таком случае, я вообще перестаю понимать, чего ты хочешь. Если нет преступника, то нет и преступления. Именно так считают в полиции, если не ошибаюсь. Я, кстати, считаю точно так же. Чего же, в таком случае, ты требуешь от меня?
Давид Гофман несколько раз вздохнул, зажмурился. Открыл глаза и внимательно посмотрел в глаза своему старому другу.
– Я неправильно выразился, – сказал он. – Преступника нет здесь и сейчас. Но я знаю его. Я знаю, как его зовут и где он жил.
– Где же?
– В Цфате, – спокойным голосом сказал Гофман.
– В Цфате? – Натаниэль покачал головой. – Очаровательное место. Вообще, мне нравится Галилея. Жаль, что я так привык к нашему сумасшедшему Тель-Авиву. Кстати, там сейчас мама гостит, у родственников, я ее неделю назад туда отвозил. Конечно, я бы с удовольствием съездил еще раз, но…
– Ты не понял, – сказал Гофман. – Я говорю совсем о другом Цфате. В том Цфате ты еще не был. И не мог быть. И вряд ли тебе удастся туда съездить.
– Другом Цфате?
– Да, потому что убийца моего лаборанта умер триста восемь лет тому назад. Его звали Давид Сеньор, он был раввином и каббалистом и жил в Цфате в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году.
После этих слов, Гофман одним глотком выпил успевший остыть кофе и удовлетворенно уселся в кресло.
– Я-то думал, что это корреспондент перегрелся на солнце. Или перебрал. А дело вовсе не в корреспонденте. Что ж, при случае непременно извинюсь перед ним за необоснованное подозрение, – сказал Розовски после продолжительной паузы.
Гофман наблюдал за ним с легкой усмешкой. Казалось, сказав главное, Давид мгновенно успокоился.
Впрочем, изумление Натаниэля было не столь сильным и не столь продолжительным, как, видимо, ожидал Давид. После еще одной, вполне естественной паузы, Розовски, в свою очередь, улыбнулся – с несколько неопределенным выражением – и неторопливо произнес:
– Можешь мне не верить, но, честно тебе скажу: я ожидал чего-то подобного. Только, пожалуйста, не зачисляй это ощущение по разряду какой-то мистики. Просто экспресс-анализ сказанного… – он вздохнул. – Ладно, Давид, рассказывай, слушаю тебя. Не думаю, что имя предполагаемого преступника и время его жизни – это вся информация, которую ты собирался мне сообщить.
– Ты прав, – Гофман кивнул. – Конечно, я пришел к этому выводу по причинам, на мой взгляд, достаточно веским, – он заглянул в пачку сигарет, лежавшую на столе. – У тебя больше нет сигарет?
– Я же сказал – пытаюсь бросить курить, – хмуро ответил Розовски. – Пытаюсь – и только. Без всякого успеха, так что… Сигареты возле телефона, на тумбочке.
Давид Гофман поднялся с места, неторопливо прошелся по комнате. Видно было, что он не столько хотел курить, сколько собраться с мыслями. Так же медленно он распечатал новую пачку, вытащил сигарету и только после первой затяжки повернулся к детективу.
– Итак? – повторил Розовски.
– Итак, для начала я попробую связно изложить суть дела… – он откашлялся. – История с проклятьем Давида Сеньора достаточно хорошо известна среди историков, занимающихся средневековой каббалой, в частности, цфатскими каббалистами.
– Я не историк и не каббалист. Кто такой Давид Сеньор?
– Потомок знаменитой семьи испанских евреев, вынужденных в 1492 году бежать от преследований инквизиции в Турцию. Прадед Давида Сеньора, знаменитый дон Авраам Сеньор был министром королевы Изабеллы. Но и это не спасло его в те времена. Дон Авраам Сеньор вынужден был креститься, а некоторые его родственники – прямые предки Давида Сеньора – бежали из страны… Он родился в Измире – там, где жил Шабтай Цви, старший его современник, впоследствии – самый знаменитый из Лже-Мессий. Специалисты считают, что именно общение юного Давида с шабтианцами и повлияло на все дальнейшее.
– На что именно?
– Ну, сначала – на желание изучать Каббалу. Он приехал в Цфат именно с этой целью – слава цфатских знатоков и учителей Каббалы разносилась далеко по всему тогдашнему еврейскому миру. Несколько лет учения там я опущу, если не возражаешь.
– Не возражаю. Честно говоря, я вообще не понимаю пока что, как все это связано…
– Не перебивай, пожалуйста. Думаю, через несколько минут ты все поймешь… На чем я остановился?
– На том, что несколько лет учения ты опустишь.
– Ах, да… Так вот, в 1686 году уважаемые и авторитетные раввины – Лев Бен-Ари и Шимон Бар-Коэн – впервые столкнулись с рабби Давидом Сеньором. До них дошли свидетельства того, что Давид Сеньор делает прозрачные намеки на особую миссию, уготованную ему Всевышним. Однажды он даже заявил, что душа умершего к тому времени Шабтая Цви переселилась в него, и с некоторых пор он чувствует особый смысл в собственном существовании.
– Подобные утверждения могли оцениваться как еретические? – спросил Натаниэль.
– Нет, в общем-то. Учение о реинкарнации…
– О чем, о чем?
– Реинкарнация – переселение душ, – пояснил профессор.
– О Господи… – пробормотал Натаниэль. – Уж не веришь ли ты сам в эту чушь?
Профессор неопределенно пожал плечами.
– Может быть, чья-то душа переселилась в тело твоего лаборанта? А потом взяла да и улетела? – невесело пошутил Натаниэль. – Если так, ты хочешь сообщить мне ее приметы? Разыскивается душа такого-то… Сумасшедший дом! Хотя, с другой стороны, Израиль всегда чуть-чуть смахивал на сумасшедший дом. Сейчас в особенности.
– Нет, я вовсе не об этом. Ты будешь слушать, или нет? – нетерпеливо спросил Гофман.
– Да слушаю я, слушаю… – проворчал Розовски. – Сам не знаю почему…
– Так вот, учение о реинкарнации не противоречит взглядам некоторых каббалистов, не в этом суть конфликта, а в том, что речь шла именно о лжемессии и еретике Шабтае Цви. Рабби Ицхак Лев Царфати попытался сгладить конфликт. На первых порах это ему удалось. Но вскоре отношения цфатских каббалистов с новоявленным мессией вновь обострились. Дело в том, что Давид Сеньор, как оказалось, занимался в Цфате не только высокой, но и практической каббалой. «Практическая каббала» – это магия, – пояснил профессор. Натаниэль Розовски кивнул и ничего не сказал. На лице у него явно отражались скука и разочарование. Словно не замечая этого, профессор продолжал: – Как сказано в документах, «он говорил заклинания, смешивал краски, предсказывал будущее». Не очень ясно, кстати говоря, вот, например – «смешивал краски»… Что имеется в виду?
– Уж не живопись ли? – лениво предположил сыщик.
– Что ты, нарушить запрет на изображение… – Давид столь выразительно замахал руками, что Натаниэлю на миг, по-настоящему, стало стыдно. Потом он просто разозлился, но промолчал.
– Вряд ли это возможно, – не замечая его раздражения, продолжил Гофман. – Даже для еретика, подобного Давиду Сеньору. Видимо, речь идет о каком-то виде магии, не знаю. Или об алхимии. Некоторые из каббалистов занимались ею, например, Леви бен-Бецалель из Праги… Впрочем, это неважно, не исключено, что о бен-Бецалеле это всего лишь легенды, как и легенда о Големе, которого он, якобы, создал в Праге… Важно другое. Не то, чтобы раввины осуждали эти занятия, но, во всяком случае, это считалось
