раздался короткий гудок, после которого диктуется сообщение. Неужели такое возможно? Неужели это правда? — лихорадочно думала Барбара.
Мы находимся в Вашингтоне, напомнил ей жизненный опыт. Здесь возможно все.
Барбара Линдерс оглянулась по сторонам. Она провела в Вашингтоне одиннадцать лет и чего сумела добиться? Живёт одна, в маленькой однокомнатной квартире с гравюрами на стене. Хорошая мебель, которой пользуется лишь она. Воспоминания, угрожающие рассудку. Она осталась одна, в полном одиночестве, и её единственной надеждой было изгнать ужасные воспоминания, отомстить человеку, разрушившему её жизнь. А теперь что же, ей отказывают и в этом? Неужели жизнь может быть настолько жестокой? Самым пугающим было то, что и Лайза испытывала те же чувства. Барбара знала это из письма, сохранённого ею, ксерокопия которого все ещё лежала в коробочке с украшениями, спрятанной в ящике серванта. Она решила сохранить это письмо как память о своей лучшей подруге, а также напоминание ей, насколько опасно предаваться отчаянию, как это сделала Лайза. Прочитав письмо несколько месяцев назад, Барбара решила открыться знакомому врачу-гинекологу, которая, в свою очередь, направила её к психиатру Кларис Гоулден, и начался процесс, ведущий… куда? В этот момент раздался звонок, и она пошла к двери.
— Привет! Вы меня узнаете? — Вопрос сопровождался тёплой и дружеской улыбкой. Либби Хольцман была высокой женщиной с густыми чёрными волосами, обрамлявшими бледное лицо, на котором выделялись яркие карие глаза.
— Заходите, пожалуйста, — ответила Барбара, отходя от двери.
— Вы позвонили Дэну?
— Его нет дома… или, может быть, он просто оставил включённым автоответчик. Вы с ним знакомы?
— О да. Мы — добрые друзья, — сказала Либби, направляясь к дивану.
— Как вы считаете, на него можно положиться? Положиться по-настоящему?
— Вам нужен честный ответ? — Хольцман задумалась. — Да, можно. Если он ведёт дело сам, ему можно верить. Дэн — честный человек, можете не сомневаться.
— Но ведь сейчас он не ведёт дело сам, в одиночку, правда? Либби покачала головой.
— Нет, такой процесс будет слишком сенсационным, неизбежно приобретёт политическую окраску. И вот ещё что важно знать о Мюррее — видите ли, он слишком верен людям, которых уважает, и потому будет делать то, что ему скажут. Я могу сесть, Барбара?
— Да, конечно. — Обе женщины опустились на диван.
— Вы знаете, в чём задача прессы? Мы следим за ходом событий. Мне нравится Дэн. Я им восхищаюсь. Он действительно хороший полицейский и честный человек. Готова побиться об заклад, что в течение всей работы с вами он вёл себя, как это сказать, ну вроде сурового старшего брата, верно?
— Всегда, — подтвердила Барбара. — Он стал для меня лучшим другом в мире.
— Полностью согласна. Дэн принадлежит к числу хороших людей, стоящих на страже закона. Я знакома с его женой Лиз. Однако проблема заключается в том, что не все люди похожи на него, и тогда на сцене появляемся мы, — закончила Либби.
— Что вы имеете в виду?
— Когда кто-то говорит Дэну, как ему нужно поступать, это делается под давлением обстоятельств, потому что таковы правила игры в Вашингтоне. И вы знаете что? Сам Дэн терпеть не может такое давление, точно так же, как и я. Мой долг, Барбара, помочь людям вроде Дэна, потому что при этом я заставляю политических подонков оставить его в покое и дать ему возможность спокойно выполнять свои обязанности.
— Но я не могу… Я хочу сказать, что просто не могу… Либби протянула руку и прикоснулась к её ладони.
— Я не собираюсь просить вас рассказывать мне обстоятельства дела, Барбара. Это может нанести ущерб судебному процессу, и вы должны понять, что я хочу ничуть не меньше вас, чтобы все прошло в соответствии с законом. Но вы можете поговорить со мной при условии, что это будет не для печати.
— Да… Пожалуй.
— Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу? — Либби достала из сумочки миниатюрный диктофон.
— Кто услышит эту запись?
— Только один человек — заместитель главного редактора. Это необходимо для того, чтобы показать, что у нас надёжные источники информации. Кроме него — никто. Запись будет конфиденциальной, якобы вы беседуете со своим врачом, адвокатом или священником. Таковы правила поведения журналистов, и мы никогда их не нарушаем.
Вообще-то Барбара знала это, но сейчас, у неё в квартире, такие этические правила журналистики казались ей не слишком надёжными. Либби Хольцман поняла это по выражению её лица.
— Если хотите, я могу уйти или мы можем продолжить беседу без магнитофона, но… — прибавила она с обезоруживающей улыбкой, — я не люблю вести записи в блокноте. При этом случаются ошибки. Может быть, вам хочется обдумать моё предложение — это я тоже понимаю. Вы прошли через тяжёлые испытания. Я знаю, что это такое.
— Дэн тоже так говорил, но он не понимает этого! Не может понимать!
Либби Хольцман посмотрела ей прямо в глаза. Неужели Мюррей действительно видел и чувствовал такие глубокие, такие мучительные страдания? Может быть, подумала она, он и вправду переживал вместе с этой женщиной, хотя и не совсем так, как она, потому что он мужчина, но он ведь хороший и честный полицейский, так что, вполне возможно, тоже испытывает ярость из-за того, что дело пытаются замолчать.
— Барбара, если ты хочешь рассказать мне… о случившемся, я готова выслушать тебя. Иногда нам нужен друг, просто чтобы выговориться. Я ведь тоже женщина и не всегда являюсь репортёром.
— Либби, ты слышала о Лайзе?
— Обстоятельства её смерти так и остались неясными, правда? — Мы были подругами, делились всем… и затем когда он…
— Ты уверена, что в это замешан Келти?
— Это я нашла последнее письмо Лайзы.
— Ты можешь рассказать мне об этом? — спросила Хольцман, не в силах сдержать профессиональный интерес.
— Я могу сделать нечто лучшее. — Линдерс встала и на несколько секунд вышла из комнаты. Она вернулась с ксерокопией и передала её Либби.
Журналистке потребовалось всего две минуты, чтобы прочитать его раз за разом. Дата, место, метод. Письмо из потустороннего мира, подумала Либби. Что может быть более опасным, чем чернила на бумаге?
— На основании того, что написано здесь, и благодаря твоим показаниям, Барбара, его могут отправить в тюрьму.
— Дэн тоже так говорит. И улыбается при этом. Он хочет, чтобы всё закончилось именно таким образом.
— А ты? — спросила Хольцман.
— Да!
— Тогда позволь мне оказать тебе помощь.
17. Первый удар
Электронные системы связи называют чудом — именно чудом — современных коммуникаций только потому, что ничто современное в принципе не должно становиться бичом, истинным проклятием. И. действительно, нередко те, кто принимают сообщения по линиям такой связи, приходят в ужас от того, что слышат.
Полет проходил удивительно гладко, даже по меркам президентского самолёта «ВВС-1», на борту которого многие пассажиры — главным образом молодые и не слишком опытные сотрудники аппарата Белого дома — часто отказывались пристёгивать ремни безопасности. Что они тем самым демонстрируют? — подумал Райан. Лётный экипаж был превосходно подготовлен и состоял из пилотов ВВС, в то же время это
