– Сколько она брала с клиентов? – прошептал он Провалову.
– Больше, чем я могу позволить себе, – проворчал детектив. – Примерно шестьсот евро, наверно, ещё больше за целый вечер. Как ни странно, она совершенно здорова с медицинской точки зрения. В её сумочке всегда изрядный набор презервативов – американских, французских и японских.
– Чем она занималась раньше? Балетом, танцами или чем-нибудь ещё? – спросил агент ФБР, невольно восхищаясь её грацией.
Провалов фыркнул от удовольствия при таком вопросе.
– Нет, у неё слишком большие сиськи для этого и слишком высокий рост. Думаю, что она весит примерно пятьдесят пять килограммов – слишком много для этих педерастов в Большом, чтобы они могли поднимать её и подбрасывать. Её покойный отец работал на заводе, а мать, тоже покойная, была продавщицей в магазине. Они оба умерли от алкоголизма. Наша Таня почти не пьёт, разве что совсем немного. Получила государственное образование, оценки при учёбе самые средние.
У неё нет детей, Таня совсем одна в этом мире – и была одна в течение некоторого времени. Она работала на Распутина почти четыре года. Сомневаюсь, что Воробьиной школе когда-либо удавалось создать такую изысканную шлюху, как эта. Григорий Филиппович много раз пользовался ею, но для секса или просто в качестве эскорта, мы не уверены. Согласись, она является прекрасным украшением для любого мужчины. Но если он испытывал чувства по отношению к ней, они не были взаимными.
– У неё есть кто-нибудь близкий?
Провалов отрицательно покачал головой.
– Насколько нам известно – нет, даже подруг.
Допрос шёл легко, как рыбалка в озере, полном рыбы. Это был один из двадцати семи допросов, проведённых до настоящего момента, касающихся смерти Г.Ф. Авсеенко, – казалось, все забыли, что в автомобиле находились ещё два человека, но они, скорее всего, не являлись целью покушения. Пока не было заметно хоть какого-нибудь прогресса в расследовании. Что им действительно требовалось, это самосвал, из которого был произведён выстрел. Подобно большинству агентов ФБР, Райли привык полагаться на вещественные доказательства, которые можно взять в руки, потрогать, затем передать судье или присяжным заседателям и убедить их, что это вещественное доказательство преступления и оно связывает с ним того, кто данное преступление совершил.
Свидетели часто лгут. В лучшем случае они становятся лёгкой добычей для адвокатов, которые быстро запутывают их своими вопросами, по этой причине копы и присяжные редко им доверяли. В самосвале могли остаться следы сгорания ракетного топлива при запуске снаряда из РПГ, может быть, отпечатки пальцев на промасленной бумаге, в которую мог быть завернут гранатомёт, – русские часто пользовались ею для оружия. Короче говоря, там могло оказаться что угодно, но лучше всего окурок сигареты, которую курил стрелок или водитель, потому что ФБР могло определить ДНК по остаткам слюны и затем использовать это для сравнения. Это был один из новейших методов в работе ФБР (вероятность опознания равнялась шестистам миллионам к одному, и против этого было трудно спорить даже лучшим, высокооплачиваемым адвокатам). Один из любимых проектов Райли заключался в том, чтобы доставить технологию ДНК в Россию и научить московскую милицию пользоваться ею, однако для этого требовалось, чтобы русские внесли предоплату за лабораторное оборудование в твёрдой валюте. В этом и заключалось главное препятствие – создавалось впечатление, что у русских нет валюты ни для чего действительно важного. Таким образом, все, чем сейчас располагало следствие, это остаток боеголовки противотанковой ракеты – удивительно, сколько остаётся от подобных вещей после запуска и детонации, – и там даже удалось найти серийный номер, который сейчас проверяется, хотя у Райли были сомнения, что эта информация приведёт к чему- нибудь полезному. Но проверять номер приходилось всё равно, потому что никогда не знаешь, что является ценным и что нет, до тех пор, пока расследование не достигнет финишной линии, которая обычно находилась перед судейским креслом и двенадцатью присяжными заседателями справа. В России судебная процедура была несколько иной, но Райли старался вбить в головы московских милиционеров одну важную вещь – цель каждого расследования состоит в приговоре.
Они начинали понимать это, медленно для большинства и быстро для нескольких. Кроме того, он старался убедить их, что вбивать яйца подозреваемого в его горло – не самый эффективный метод допроса. В России существовала Конституция, но общественное уважение к ней находилось пока что в зачаточном состоянии. Идея главенства закона была для русских такой же чуждой, как инопланетянин с Марса.
– Это все? – спросила Таня Богданова в помещении для допросов.
– Да, спасибо, что пришли. Нам, возможно, придётся пригласить вас снова.
– Звоните по этому номеру, – сказала она, протягивая визитную карточку. – Это номер моего сотового телефона. – Ещё одно новшество, пришедшее в Москву с Запада, и платить за него нужно было в конвертируемой валюте. Судя по всему, недостатка в ней Таня не испытывала. Допрос вёл молодой сержант милиции. Он вежливо встал и проводил Таню к выходу, открыв перед ней дверь, демонстрируя Богдановой любезность, которую она привыкла ожидать от мужчин. В случае, если это были иностранцы, любезность проявлялась благодаря её незаурядной красоте. Когда это касалось русских, её изысканная одежда говорила им о её недавно приобретённых средствах. Райли следил за её глазами, когда она шла к выходу. Их выражение было похоже на взгляд ребёнка, который ожидал быть пойманным в момент занятия шалостями, но его не поймали. Какой глупый мой отец, заявляла такая улыбка. Она казалась такой неуместной на ангельском лице, но тем не менее её заметили наблюдатели, сидящие на другой стороне прозрачного для них зеркала.
– Олег?
– Да, Миша? – Провалов обернулся.
– Это грязная сука, приятель. Она настоящая артистка и любит играть разные роли, – сказал по- английски Райли. Провалов был знаком с полицейскими американизмами.
– Я согласен с тобой, Миша, но у меня нет никаких доказательств, которые позволили бы арестовать её,
