через несколько секунд, когда было уже поздно.
– Мы ищем миссис Ю, жену преподобного Ю, который жил здесь раньше.
– Не здесь, – ответил сержант, махнув руками. – Не здесь.
– Тогда мы подождём, – сказал ему Вайс.
– Господин министр, – приветствовал Шена Клифф Ратледж.
Шен опоздал, что удивило американскую делегацию. Это могло означать, что он хотел этим доказать своим гостям, что они не являются такими уж важными в великом ходе событий; или его задержали новые инструкции от Политбюро; а может быть, этим утром его автомобиль не сразу завёлся. Сам Ратледж считал, что задержка вызвана второй причиной. Политбюро захотело вмешаться в ход переговоров. Шен Тангу, возможно, рекомендовали занять умеренную позицию, объясняя своим коллегам, что позицию американцев, хотя и несправедливую, будет трудно поколебать в ходе этих переговоров и что разумный ход, рассчитанный на длительный срок, будет заключаться в том, чтобы согласиться с их предложениями и компенсировать потери во время переговоров в следующем году. В конце концов, американское стремление к справедливой игре, скажет им Шен, всегда стоило им дорого.
Так поступил бы Ратледж на его месте, и он знал, что Шен далеко не дурак. На самом деле он был компетентным дипломатом и мог быстро разбираться в создавшейся ситуации. Он не может не знать – нет, поправил себя Ратледж, он должен знать или ему следовало бы знать, – что американская позиция на переговорах зависит от общественного мнения дома и что это общественное мнение направлено против интересов КНР, потому что КНР натворила глупостей на виду у всего мира. Таким образом, если ему удастся убедить членов Политбюро в необходимости согласиться с позицией Америки, сегодня он начнёт своё выступление с небольших уступок, причём первая уступка покажет американцам, какой ход примут сегодняшние переговоры, дав возможность Ратледжу убедить его в необходимости ещё нескольких уступок к концу дня. Ратледж надеялся на это, потому что ему хотелось добиться без дальнейших скандалов того, что хочет его страна, и к тому же это произведёт хорошее впечатление в Туманном Болоте. Так что он сделал глоток чая, предложенного всем участникам, и сел в кресло, давая возможность Шену открыть утреннюю сессию переговоров.
– Мы не можем понять позицию Америки по этому и другим вопросам…
Ну вот опять…
– Америка решила оскорбить наш суверенит в целом ряде вопросов. Во-первых, проблема Тайваня…
Ратледж слушал синхронный перевод по наушнику, вставленному в ухо. Значит, Шену не удалось убедить Политбюро пойти на разумное решение этого вопроса. Это означало, что предстоит ещё один день бесполезных переговоров и – возможно, но пока ещё маловероятно – полный крах переговоров. Если Америка не сможет добиться уступок со стороны Китая и будет поэтому вынуждена ввести санкции, это окажется губительным для обеих сторон и не сделает мир более безопасным или спокойным. Тирада министра иностранных дел продолжалась в течение двадцати семи минут – Ратледж засёк по часам.
– Господин министр, – начал Ратледж, когда пришла его очередь, – я тоже не могу понять вашу непримиримость. – Дальше он продолжал произносить уже хорошо отработанную речь, лишь слегка отвлекшись от неё, когда сказал: – Мы хотим, чтобы вы поняли, что, если КНР не предоставит Америке свободный доступ на свои внутренние рынки, правительство Соединённых Штатов введёт в действие положения Акта о реформе торговли.
Тут Ратледж заметил, что лицо Шена покраснело. Почему? Он не мог не знать правил новой игры. Ратледж говорил это уже полсотни раз в течение предыдущих дней. Он не произносил фразу «чтобы вы поняли», что было диплоязыком и означало
– Хелло, – послышался женский голос.
Вайс резко повернул голову.
– Привет. Мы с вами встречались?
– Вы встречались с моим мужем. Меня зовут Ю Чунь, – ответила женщина. Барри Вайс встал. Её английский был совсем неплох. Это, возможно, объяснялось тем, что она часто смотрела телевидение, которое учило английскому языку (по крайней мере, его американскому варианту) весь мир.
– О! – Вайс мигнул несколько раз. – Миссис Ю, примите наши соболезнования по поводу смерти вашего мужа. Он был мужественным человеком.
Она кивнула, но слова американского репортёра снова напомнили ей, каким человеком был её муж, и её глаза затуманились.
– Спасибо, – выдавила она наконец, стараясь сдержать эмоции, которые нарастали внутри. Ей удалось сдержать их силой воли, словно прочной плотиной.
– Скажите, будет ли проводиться заупокойная служба в память вашего мужа? Если будет, то мы просим вашего разрешения, мэм, заснять её. – Вайс так и не научился говорить: о-ваш-любимый-теперь-он-мёртв- что-вы-чувствуете? – как требовала школа журналистики. Будучи репортёром, он видел слишком много смертей, гораздо больше, чем любой морской пехотинец, и так происходило по всему миру. К этой женщине примчался парень на бледном коне и унёс у неё нечто драгоценное, и оставшаяся пустота чувств может быть наполнена только слезами, а этот язык являлся универсальным. Хорошей новостью было то, что такие чувства понимали люди во всем мире. Плохая же заключалась в том, что такие эмоции отрицательно действовали на оставшихся в живых. Самому Вайсу временами было трудно удержаться от слез.
– Я не знаю. Обычно мы собирались на молитвенные службы в нашем доме, но полиция не пропускает меня в дом, – сказала ему женщина.
– Может быть, я смогу помочь вам? – вполне искренне предложил Вайс. – Иногда полиция прислушивается к мнению таких людей, как мы. – Он сделал жест в сторону живой стены полицейских, стоящих в двадцати метрах. И тут же негромко бросил Никольсу: – Камеру на плечо.
Американцам было трудно представить себе, как все это выглядело для полицейских, но вдова Ю пошла к ним в сопровождении чернокожего американца и белого оператора с камерой на плече.
Она начала говорить со старшим полицейским, причём Вайс держал микрофон между ними, говорила спокойно и вежливо, спрашивая разрешения войти в свой дом.
