— Что было потом? — спросил Худ.
— Офицера отстранили от командования, а сирийцы вернулись домой. Турки перебросили к границе регулярные танковые части.
— Значит, все пытаются бежать? — сказал Худ.
— Ну, не все, конечно, — улыбнулась Фернет. — Большинство уезжающих — иорданцы, египтяне и жители Саудовской Аравии. Их правительства присылают самолеты для эвакуации своих граждан. Люди боятся, что эти страны выступят на стороне Турции. Тогда им придется нелегко.
Получив багаж, Худ и его спутники прошли таможенный досмотр, после чего все сели в машину. Устраиваясь на широком сиденье лимузина, Худ улыбнулся. Так вот Мя чего президент отправил его на другой конец света!
Поездка в северную часть города оказалась быстрой и легкой.
Когда машина свернула на ведущую к посольству США узенькую улочку, Наср покачал головой.
— Сколько раз мне уже доводилось сюда приезжать — и никогда город не был таким пустынным. Дамаск и Алеппо традиционно считаются самыми оживленными городами мира. Это просто ужасно.
— Люди уехали или сидят по домам? — поинтересовался Худ.
— И то. и другое, — ответила Фернет. — Президент отдал распоряжение освободить улицы на случай, если понадобится перебрасывать воинские части.
— Не понимаю, — произнес Худ, — События разворачиваются в ста пятидесяти милях к северу. Неужели турки могут атаковать столицу Сирии?
— Нет, конечно, — ответил Бикинг. — Полагаю, сирийцы боятся сами себя — курдов, как тот офицер, который устроил бойню на границе.
— Совершенно верно, — кивнула Фернет. — С пяти вечера объявлен комендантский час. За его нарушение грозит тюрьма.
— В Дамаске лучше в тюрьму не попадать, — вступил в беседу агент Дэвис. — Эти места славятся своей жестокостью, В посольстве Худа встретил посол США в Сирии Хэвелс. Предшественник Хэвелса как-то обмолвился, что передаст свой пост только худшему врагу.
Лысеющий дипломат в очках с толстыми линзами протянул руку и произнес:
— Добро пожаловать, Пол.
— Добрый день, господин посол, — ответил Худ.
— Как прошел полет?
— Слушал старые мелодии по четвертому каналу, потом немного поспал. Для меня это самое приятное времяпровождение.
— Что ж, хорошо, — произнес Хэвелс и повернулся к Насру. — Рад вас видеть, доктор.
— Для меня честь быть вашим гостем.
Обменявшись с прибывшими традиционными вежливыми фразами, Хэвелс провел их в свой кабинет. Это было небольшое, но весьма изысканное помещение с мраморными колоннами вдоль стен и куполообразным потолком, напоминающим собор в Басре.
Свет поступал через отверстие в самой вершине купола. Других окон не было.
Гости разместились в коричневых кожаных креслах. Хэвелс закрыл тяжелую дверь и занял место за массивным столом.
— У нас есть источники в президентском дворце, — улыбнулся он. — Допускаю, что у них есть источники здесь. Поэтому лучше говорить наедине.
— Разумеется, — проворчал Худ. Хэвелс скрестил перед собой руки.
— Во дворце ожидают серьезных терактов. По их данным, удар будет нанесен сегодня после полудня. Так или иначе, я приглашен на прием и должен прибыть, — посол взглянул на часы, — через девяносто минут. По плану я проведу там остаток дня, обсуждая с президентом различные вопросы. После нашей беседы состоится обед...
— Как-то раз президент Сирии заставил нашего госсекретаря два дня ждать аудиенции, — перебил посла доктор Наср.
— А французского президента продержал четыре часа в приемной, — добавил Бикинг.
— Если позволите мне закончить, — улыбнулся Хэвелс, — на встречу также приглашены русский и японский послы. Думаю, что мы будем находиться рядом с президентом до разрешения кризиса.
— Разумеется, — кивнул Худ. — Если что-то случится с ним, пусть пострадают и другие.
— Сомневаюсь, что он вообще появится на этой встрече, — заметил Бикинг. — Не исключено, что президента уже нет в Дамаске.
— Это вполне возможно, — согласился Хэвелс.
— Если начнется наступление на столицу, — сказал Наср, — ни Москва, ни Вашингтон, ни Токио не смогут вмешаться в события.
— Конечно, — кивнул Хэвелс.
— Я не удивлюсь, если атаку на президентский дворец проведут сирийские солдаты, переодетые в курдов. Они перебьют всех, кроме президента, который автоматически станет национальным героем.
— И это возможно, — сказал Хэвелс и посмотрел на Худа, — Поэтому, Пол, любая разведывательная информация весьма пригодится.
— Я немедленно свяжусь с Оп-центром, — кивнул Худ. — Кстати, что известно о моей встрече с президентом?
— Все устроено, — произнес Хэвелс.
— Когда? — с нехорошим предчувствием спросил Худ.
Хэвелс расплылся в улыбке.
— Вы приглашены во дворец вместе со мной.
Глава 37
Фил Катцен скорчился на железной сетке, которая служила полом в его тесной и темной камере. Он быстро привык к затхлому воздуху глубокой ямы и запаху пота и испражнений людей, томившихся здесь прежде. Когда донеслись крики Роджерса и вонь горелой плоти, Катцен понял, что его неудобства — сущие пустяки.
Он слышал стоны генерала, и по щекам его текли слезы. Рядом с ним сидел, обхватив колени руками, Лоуэлл Коффи.
— О чем думаешь? — спросил Катцен.
— Вспоминаю, как я работал в суде, — проворчал сосед по камере. — Как-то раз пришлось разбирать дело рабочего, который взял в заложники своего босса.
Думаю, сейчас бы я подошел к этому случаю по-другому.
Катцен кивнул. В университетах многому не научат. Он вспомнил, как посещал занятия для американцев, отъезжающих в другие страны. В течение целого семестра он ходил на лекции профессора Брайана Линдсея из Центра реабилитации жертв войны города Копенгагена. В то время было модно приглашать в университеты людей, которые побывали в плену и перенесли пытки.
Выступающие рассказывали, как им отбивали подошвы навсегда лишали чувства равновесия, разрывали барабанные перепонки, выбивали зубы, загоняли иголки под ногти и втыкали палки в горло, Одну женщину поместили под стеклянный колпак и держали там до тех пор, пока ее пот не поднялся до уровня колен. Курс должен был помочь студентам осознать природу пыток на случай, если их вдруг захватят в плен. До чего же все это было глупо и надуманно!
Впрочем, одно оказалось, безусловно, верным: если ему будет суждено выжить, самые глубокие шрамы останутся не на теле, а на психике. Чем дольше продлится заключение, тем меньше останется шансов на излечение. Приступы паники или хронической растерянности могут возникнуть в любую минуту, стоит лишь вновь столкнуться с тем, что окружает его сейчас: грязью, неприятным запахом или криком, темнотой или струящимся из-под мышек потом. Чем угодно.
Скорчившись на полу, Катцен пытался взглянуть на себя и своих товарищей со стороны. Вот и закончилась первая эмоциональная фаза, через которую проходят все заложники — этап отрицания и бунта. Теперь они вступали в тяжелую и отупляющую полосу смирения. Она может длиться несколько дней. Иногда
