впечатлений. С раннего детства Ричард ожидал, что унаследует этот богатый живописный край, он хорошо изучил его обычаи и теперь вовсю поощрял среди своих придворных любовь к музыке, пению и поэзии трубадуров и свободомыслие, столь характерные для его матери. Он был воистину сыном своей матери, и богатые круги пуатевенского двора верноподданно вторили нравам и привычкам их обоих.
Выехав из Гастингса на пыльную, переполненную народом лондонскую дорогу, Жосс задумался о том, какая разительная перемена произошла с ним, и всего лишь оттого, что он подчинился внезапной прихоти и примкнул тогда в Нормандии к рыцарям, выехавшим с Ричардом. Он не льстил себя мыслью, что Ричард выбрал его для столь затруднительного и деликатного поручения из-за каких-то особых достоинств, которыми он обладал; лишь неисправимый себялюбец мог подумать такое. Ведь королю даже пришлось напомнить, кто такой Жосс!
Нет, он просто оказался в нужном месте в нужный час.
«Все дело в том, – признался себе Жосс с должной скромностью, – что тот ангел– хранитель, который взялся направлять мои стопы, хорошо справился со своей работой».
Жосс, без сомнения, был крайне доволен доверенным ему делом. Ричард подробно изложил ему все обстоятельства происшествия – настолько подробно, насколько мог, потому что у него самого на руках было всего лишь первое и пока единственное сообщение королевы Алиеноры. Что особенно поразило Жосса, так это искренняя тревога Ричарда при мысли, что освобождение заключенных – его великодушный жест – пошло не так, как было задумано, и будет неправильно понято.
«Помни, – обратился к себе Жосс, пуская коня галопом, чтобы обогнать тяжело нагруженную повозку, поднимавшую облака удушливой пыли, – помни: ты с самого начала считал эту затею довольно дурковатой. Помни, что ты согласился с тем августинским каноником из Йоркшира – как его звали? Вильям Ньюбургский? – который, по слухам, заметил, что благодаря так называемому милосердию этого нового короля на головы многострадальной публики обрушились тучи паразитов, чтобы совершить еще более страшные преступления в будущем».
Впрочем, должно быть, король и его добродетельная матушка не так хорошо знали подонков, обычно томящихся в английских тюрьмах, как знал их Жосс. Самого Жосса ничуть не удивляла мысль, что один из отпущенных преступников вернулся на прежнюю дорожку; в сущности, удивляться следовало тому, что за старое не принялись все поголовно.
Долгий ясный день тянулся нестерпимо медленно, и Жосса мучили жара, пыль и жажда. Он взмок от пота и чувствовал себя отвратительно. Ближе к вечеру Жосс уже стал подумывать о том, как было бы хорошо, если бы он оказался где угодно, но только не перед королем в тот самый миг, когда Ричард задумал отправить своего доверенного агента расследовать убийство.
«Ах, останься я в Аквитании, – думал Жосс, подбадривая измученного коня на пологом длинном подъеме к Верхнему Уиллу, – я сейчас наслаждался бы покоем в тенистом дворцовом саду, рядом был бы кувшин вина, я вдыхал бы благоухающий воздух, мой слух ласкала бы музыка, а впереди меня ждали бы вечерние увеселения. И чертовски хороший ужин. А потом я отправился бы на поиски и непременно настиг бы ту очаровательную вдовушку, ту самую, с загадочной улыбкой и неотразимой ямочкой на щеке…»
Нет, лучше не предаваться таким фантазиям, ведь в отсутствие Жосса вдовушка наверняка уже подставила свою соблазнительную ямочку кому-нибудь другому.
И Жосс стал думать о своих собственных землях. Об Аквине, крепком родовом гнезде. Быть может, приземистые здания и внутренний двор, окруженный толстыми стенами, не отличались изяществом, но они были надежны. Массивные дубовые ворота были снабжены железными засовами.
В грозные времена на просторном дворе могли укрыться не только члены семьи, но и большинство крестьян, которые имели полное право искать защиты у своего господина. Не то чтобы это случалось часто. Аквин, спрятанный в одной из складок долины реки А, стоял в стороне от проезжих дорог, и опасности обходили его.
Занятый мыслями о братьях, невестках и многочисленных племянниках и племянницах, Жосс с удивлением обнаружил, что находится на вершине пологого холма, подъем к которой был таким долгим и утомительным. Натянув поводья, он окинул взором открывшуюся перед ним долину реки Медуэй. Где-то левее, на окраине величественного Уилденского леса, стояло аббатство Хокенли, конечный пункт его путешествия. Еще не ведая о существовании Жосса, аббатство уже поджидало его. Аббатство и аббатиса. Когда Ричард рассказывал Жоссу об аббатисе, он явно испытывал благоговейный трепет. Неожиданная близость монастыря и его настоятельницы заставила Жосса собраться с мыслями; выпрямившись в седле, он пришпорил задремавшего коня и, перейдя с шага на рысь, поскакал по дороге, ведущей к Тонбриджу.
Жосс решил не появляться в аббатстве, пока не выяснит, что говорят об убийстве местные жители. Пока не узнает, к каким выводам пришло местное общество. Пока не поймет, прав ли был Ричард, полагая, что вина ложится на одного из этих чертовых отпущенных преступников. Жосс вынужден был признать, что последнее представлялось ему вполне правдоподобным. Именно так решил бы он сам, если бы не был произведен в следователи и тем самым не лишился права на поспешные и поверхностные суждения.
Тонбридж остался почти таким же, каким Жосс запомнил его после краткого пребывания больше десяти лет назад, разве что город стал более оживленным и многолюдным. Прекрасный замок, возвышавшийся над переправой через реку Медуэй, до сих пор принадлежал семье человека, который его отстроил. Этого человека звали Ричард, он был лордом Бьенфэт и Орбек и правнуком Ричарда I Бесстрашного, герцога Нормандии. Лорд Бьенфэт и Орбек сражался рядом со своим кузеном Вильгельмом, тоже герцогом Нормандии, в битве при Гастингсе. Когда Вильгельм Завоеватель взошел на английский трон, он наградил родственника и соратника поистине по-королевски: замки Тонбридж и Клер в графстве Суффолк выглядели жалкими крохами на фоне двух с лишним сотен других английских поместий, подаренных Ричарду.
То ли из-за желания выдержать стиль, то ли от нехватки воображения, но семья владельцев замка с энтузиазмом следовала новейшей моде называть каждого старшего сына именем его отца. Непросвещенный путник, прибывший в Тонбридж и желающий навести справки о его владельце, мог совершенно спокойно употребить имя Ричард. Нынешний лорд Тонбриджа, Ричард ФицРоджер, унаследовал владения своего отца в 1183 году и теперь, шесть лет спустя, Жосс видел явные признаки того, что семья продолжала процветать.
Когда Жосс въехал в город, движение на дороге застопорилось. Из убогой повозки, запряженной мулами, вывалилось содержимое одного из тюков – нечто, выглядевшее и пахнувшее, как скверно дубленые кожи. Два юнца, по-видимому, виновные в случившемся, на глазах теряли как способность управлять мулами, так и способность соображать. Пускаясь в объезд среди общей неразберихи, Жосс призадумался, насколько быстро будет восстановлен порядок и какое наказание ждет юнцов за устроенный ими беспорядок. Возможно, им повезет и они отделаются лишь парой крепких оплеух.
Тонбридж и окружающие земли принадлежали могущественной семье, и в этом был большой плюс: закон и порядок поддерживались здесь, в общем-то, лучше, чем в иных, не так хорошо управляемых районах королевства. Жосс был не прочь узнать, что лорд и его помощники предпринимают по поводу убийства в Хокенли. Ведут ли они собственное расследование? А если говорить о самом Жоссе, не лучше ли будет, если он придержит свои намерения при себе и утаит, что прибыл прямо от нового короля?
Да, решил Жосс. Несомненно, так будет лучше.
Он даже вообразить не мог, что вызвало бы большее возмущение и большую неприязнь лорда и хозяина Тонбриджского замка, чем появление некоего выскочки, возомнившего, будто он знает о местных нравах и обычаях больше, чем человек, здесь родившийся и выросший. Выскочка и к тому же – чужак! Жосс не питал особых иллюзий, что английское происхождение его матери придаст ему большой вес в этих местах.
Он вспомнил тактику, которую обычно применял в своих путешествиях, и, поискав, нашел самый посещаемый постоялый двор. Он располагался в пятидесяти– шестидесяти шагах от реки. Высокие ворота, выходившие на улицу, были широко открыты, и Жосс мог видеть внутренний двор. По всем признакам, стойла были в процессе чистки; поздновато, пожалуй, день уже клонился к вечеру, но хорошо, по крайней мере, то, что у гостиничной прислуги руки наконец дошли и до конюшни.
Узколицый человек тащил через двор на вилах добрый пук соломы. Жосс спросил его о комнате, и тот озабоченно кивнул. Положив вилы и взяв коня Жосса под уздцы, человек показал на дверной проем в противоположном конце двора. Каменный порог был стерт чуть ли не до основания тысячами пар ступавших
