работница, какая у меня когда-либо была.
Вечер был вялым из-за стоявшей, в середине лета жары. Маленькие голубые бабочки порхали над кустами розмарина — живой изгородью с южной стороны монастыря, и Элевайз, не испытывая никакого желания сидеть взаперти в своей душной комнате, опустилась на каменную скамью, которая тянулась вдоль стены.
«Эсиллт глубоко страдает, — думала она с грустью. — И, не решившись прийти ко мне со своей болью, кажется, пытается справиться с ней самостоятельно. О, но она еще так юна! И несмотря на всю беспечную самоуверенность, столь присущую ей, на самом деле она всего лишь неопытная девочка».
Покойный муж Элевайз обычно говорил: «Не ищи тревог на свою голову и не трать время, беспокоясь о том, чего, возможно, никогда не случится».
Однако аббатиса не обладала таким жизнерадостным мироощущением, всегда настраивалась на встречу с худшим из того, что могло произойти, и заранее придумывала, что делать, если это случится. Она обнаружила, что, как правило, все заканчивается благополучно. Тем не менее, принятое решение отгоняло ужасные ночные мысли, которые поедают душевный покой и отметают любую возможность уснуть.
Элевайз все больше убеждалась: самое худшее, что могло приключиться с Эсиллт, — столкновение в лесу по каким-либо еще неизвестным причинам в ночь последнего полнолуния с Юэном Ашером, удиравшим из рощи с поваленными дубами, где тот искал сокровища.
Тогда он, возбужденный и трепещущий оттого, что нашел нечто ценное, и пребывавший в паническом страхе, который заставил его почти обезуметь, был не в силах устоять против женственности и хорошо развитых форм, которые буквально свалились на него. Он набросился на Эсиллт и был готов изнасиловать ее — возможно, ему это даже удалось, бедная девочка! — и тогда она, переполненная ужасом и отвращением, выхватила его нож и вонзила в него.
И вдобавок ко всему, с грустью думала Элевайз, теперь она — бедное дитя! — вынуждена находиться здесь, зная, что другой, совершенно невиновный человек заключен в тюрьму и ожидает суда за убийство.
Что произойдет, если Сифа Миллера признают виновным — а это весьма вероятно — и отправят на казнь? Допустит ли Эсиллт, чтобы его повесили или признается во всем?
Элевайз уже знала ответ. Но это нисколько не утешало ее.
Пытаясь выбросить из головы ужасную картину — красивое женское тело, дергающееся и крутящееся на конце веревки, темнеющее лицо и вывалившийся распухший язык, аббатиса быстро встала, вернулась в свою комнату и плотно закрыла дверь.
Элевайз собиралась направиться в церковь аббатства на несколько минут тихой молитвы перед Часом девятым, когда откуда-то снаружи услышала громкие голоса, сопровождаемые топотом бегущих ног.
Аббатиса уже подходила к двери, когда кто-то начал колотить по ней. Открыв, она увидела перед собой незнакомца.
— Аббатиса Элевайз? — выдохнул мужчина.
— Да.
— Аббатиса, у вас ли сэр Жосс Аквинский, рыцарь короля, остановившийся здесь? — торопливо спросил он.
— Да. Сейчас он отдыхает внизу, в долине, где монахи заботятся о пилигримах, которые…
— Аббатиса, простите меня, но прошу вас, не могли бы послать за ним? — Отчаяние мужчины было очевидным. — Нам срочно нужна его помощь!
— Конечно, — сказала Элевайз, выходя вместе с незнакомцем наружу и оглядываясь по сторонам в поисках посыльного для Жосса. — Брат Майкл! — позвала она. — Подойдите сюда, пожалуйста. — Снова повернувшись к мужчине, она добавила: — Теперь скажите, откуда вы прибыли и что случилось?
Незнакомец наблюдал за братом Майклом, спешащим к ним из больничного покоя. Его лицо застыло в напряжении, и сначала он не отвечал.
— Кто вас прислал? — повторила Элевайз более настойчиво.
— Что? Ах, да! Я человек Тобиаса Дюрана, Я служу ему и леди Петронилле. И… о Боже! — В ту же секунду лицо мужчины сморщилось, словно его вновь захлестнул ужас произошедшего — того, что требовало помощи Жосса. — Аббатиса, нам понадобятся ваши молитвы, ваши и всех сестер.
— Почему? — спросила она.
Он сглотнул и неимоверным усилием взяв себя в руки, ответил:
— Смерть в зале.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Наблюдая, как Жосс с плохо скрываемым нетерпением ждал, когда приведут его коня, Элевайз подумала, что рыцарь не больше, чем она сама, готов к весьма трудной поездке, в конце которой ему придется встретиться с серьезной задачей.
— Может, вам отдохнуть этой ночью и выехать на рассвете? — не в силах удержаться предложила аббатиса, заранее зная, что он ответит «нет». — Мы оба надышались этим скверным дымом, и я не сомневаюсь, что все еще страдаем от дурманящего вещества, которое в нем было.
Жосс посмотрел на нее сверху вниз.
— Спасибо за заботу, Элевайз, но… — Он отвел взгляд. Затем, словно вспомнив, что они находятся в аббатстве, где нужно забыть о дружеской близости, возникшей между ними в лесу, забыть, словно этого никогда и не было, он сказал: — Я совершенно здоров, благодарю вас, аббатиса. К тому же, это мой долг — ехать, если меня вызывают.
— Очень хорошо.
Она отступила назад. Два чувства охватили ее: благодарность за его обходительность и в то же время — потребность в его теплом и дружеском участии.
Наконец сестра Марта вывела Горация из конюшни. Шкура его сияла так, словно сестра весь вечер чистила его. Она передала поводья Жоссу, и тот вспрыгнул в седло.
Элевайз встала возле стремени.
— Пришлите мне весточку, — тихо сказала она.
Их взгляды встретились, и, словно поняв ее тревогу, он улыбнулся.
— Хорошо, — произнес он. — Так я и сделаю. Или вернусь и расскажу вам все лично.
Жосс пришпорил коня и рысью выехал за ворота аббатства.
Гонец поскакал вперед: сообщить, что Жосс уже в пути. Рыцарь ехал быстро, его голова была занята всевозможными предположениями, поэтому он почти не заметил долгих миль пути.
Он въехал в окруженный стеной опрятный внутренний двор великолепного дома Тобиаса и Петрониллы Дюран. Но на этот раз гостя встретил не хозяин, а слуга Пол.
С мрачным лицом, с усталостью во взгляде он тихо сказал:
— Сюда, сэр Жосс. Тело лежит там, где упало. Посыльный, появившись из конюшен, подбежал, чтобы увести коня Жосса.
Решительным жестом одернув тунику, Жосс последовал за Полом вверх по ступеням, ведущим в дом.
После яркого солнечного света внутри казалось слишком сумрачно. Жоссу понадобилась пара секунд, чтобы ясно разглядеть ожидавшее его место происшествия.
Затем, когда глаза привыкли к полумраку, он увидел то, ради чего его вызвали.
Растянувшись в футе от короткого лестничного пролета, который соединял помост — на нем стоял обеденный стол — с главным пространством залы, лежало тело.
Длинное, одетое в лучший наряд — роскошные цвета ткани мерцали в мягком свете, — тело лежало лицом вниз и из-за крови, видневшейся на каменных плитах под ним, можно было предположить, что смерть наступила в результате ужасного повреждения головы.
