Лия Вольфовна вздохнула и бесстыдно произнесла: – Как же мне надоели эти протеже! – Потом добавила: – Ну, что… от руки тогда переписывать будете. Писать-то умеете хоть?
– Писать умею, – заверил ее Лев.
– Пишите, – распорядилась Лия Вольфовна и ушла, оставив Льва один на один с ящиками. Других сотрудников в каталожном отделе не оказалось, так что у Лии Вольфовны в подчинении был только он.
Так вот безрадостно и началась его работа – первая в жизни.
– Деда, – сказал он, придя домой на обеденный перерыв, – библиотека-то, оказывается, совсем близко.
– Молодец, – похвалил дед Антонио. – А где Лев?
Теперь Антон Петрович знает, что Лев работает в библиотеке на 1-й улице Усиевича: Лев даже пару раз брал деда Антонио с собой на работу. Тот смирно сидел в каталожном отделе, поглядывая в окно и считая людей на улице.
– Ты чего людей считаешь? – спрашивал Лев.
– Потому что это важно! А потом… мне надо тебе одну вещь сказать. Дело, видишь ли, не в том, чтобы этой картой не пользоваться, – дело в том, чтобы карты этой вообще не имелось, не существовало в природе… Спросите-скрипочку-мою! Ты слушай внимательно, львенок, пока я не сбился, – начал было дед и – сбился.
Лев подошел к нему сзади, обнял деда Антонио за плечи: они вместе смотрели на улицу.
– Деда, деда… – вздохнул Лев, – ты прямо как старая графиня, про карты: тройка, семерка, туз…
– При чем тут графиня! – раздраженно махнул рукой дел Антонио. – Она про какие карты – про игральные. А я тебе про какую? Про точную карту Москвы!
Но дед Антонио уже блуждал где-то, совершенно не интересуясь больше Львом. Со скрипочкой, происхождения которой в воспоминаниях деда так никогда и не удавалось установить. А то вдруг замирал и начинал хватать воздух ртом… Лев пугался, но оно быстро проходило.
– Что, деда, что?
– Кольца! Четыре кольца… давят.
– Какие кольца, деда?
И – перечисление уже опять больного духа:
– Какие… а, б, в, г… – вот какие!
Но зато прошло уже два года, уже и три скоро пройдет! И потом еще много лет пройдет – вот им всем, хм… Леночке-и-другим, как дед Антонио говорит. Пусть никто, ни одна живая душа в мире не узнает, что
И никто Льву не опасен: сколько хочет деда держать – столько и будет! Захочет еще сто лет держать – сто лет и будет…
Петя Миронов, печальный клоун, сидит молча. Он уже с полчаса как пришел, около трех, с воскресным визитом, деду цветок принес, орхидею – специальную, корешок в пробирку запечатан… импортная орхидея. Долго жить может, только пробирку открывать нельзя. А сама орхидея – в коробке пластмассовой. Дед как взглянул на цветок – так полчаса и сидит на него смотрит: словно так всегда теперь будет. Лев попробовал у него коробку из рук взять – не отдает коробку дед, головой мотает, набычился, Льва позвать просит… опасно, лучше не тревожить его.
А Петя Миронов, печальный клоун, сидит молча. И как дед Антонио на цветок смотрит – так Петя Миронов на деда Антонио смотрит: не отрываясь. Тоже – словно так всегда теперь будет.
И какая-то между ними работа происходит: между дедом Антонио и Петей Мироновым… через этот цветок какая-то работа происходит. Словно они, дед Антонио и Петя Миронов, одно и то же понять пытаются, ан – не понимают. Лев в сторонке сидит… сидит наблюдает за той работой, которая происходит: дед Антонио вглядывается в цветок, а Петя Миронов вглядывается в деда Антонио. Нет… неправильная последовательность: Петя Миронов вглядывается в деда Антонио, а дед Антонио вглядывается в цветок. Теперь понятно? Да, теперь понятно: Петя Миронов имеет что-то сказать деду Антонио, что-то важное сказать… – и для этого выбрал цветок. Орхидею.
Лев встряхивает головой и догадывается: ему не нужно смотреть на орхидею. И на деда Антонио не нужно смотреть. Ему нужно смотреть на того, на кого никто сейчас не смотрит… на Петю Миронова. И услышать сообщение Пети Миронова, печального клоуна.
И Лев слышит это сообщение, он слышит это сообщение, но трудно различить слова…
… антонпетровичэтовамнотольконепотомучтовыбольныимысвамиобазнаемчемпритомчтолевдумаетбудтонивамн имнеэтонеизвестнотолькоделоневэтомантонпетровичавцветкевысмотритенанегосмотритеголубчикантонпетро вичивыпойметезачемяпришелснимянемогнеприйтиснимяувиделеговкиоскеименяосенилочтоэтовыпойметеэто вынеможетенепонятьэтонесловаантонпетровичэтодругоевысмотритенацветокивыпойметечтопроисходитсвам иименноэтосвамиипроисходитвысмотритенацветокантонпетровичвоттакониживетэтаорхидеяитаконможетпро житьдолгоянепомнюсколькоячиталнаупаковкеноупаковкувыбросилмнесталожуткочитатьпростоповерьтечтод олгооченьдолгопотомучтопробирказапечатанапотомучтокореньзапечатанвпробиркуацветоквпластмассовуюк оробкуивсякомпозицияназываетсявечностьантонпетровичнолевнивчемневиноватондумаетчтоспасаетвасноон спасаетсебяахантонпетровичдорогойянезнаюкаконэтоделаетнетобыяповерьтемненетобыяужнесомневайтесь …
Гул, гул, гул в голове…
– Петя, – говорит Лев, – пожалуйста, пойдемте в кухню, пусть дед на цветок смотрит, а мы с Вами покурим, и я скажу Вам кое-что…
– Я скажу Вам кое-что, Петя Миронов, печальный клоун, – продолжает Лев, закуривая (он полгода уже курит, а дед Антонио все равно не замечает, даже запаха дыма не чувствует)… закуривая, стало быть, и протягивая сигареты Пете Миронову, который шарахается от них так, слово его током ударило. – Я, собственно, даже не скажу – я спрошу: что Вы понимаете в этом, Петя Миронов? И какое отношение это имеет к Вам, Петя Миронов, печальный клоун?
Не отрывая взгляда от указательного пальца Льва – пальца, теперь толкающего пачку с сигаретами к самому краю стола, – Петя Миронов, печальный клоун, отвечает так:
– Я не клоун, Лев.
– Я знаю, помню, но при чем тут…
– Я не клоун, Лев, и Вы не клоун, и с этим все в порядке.
– А с чем не в порядке?
– Откуда у Вас эти сигареты… вот эти вот сигареты… «Бородинская панорама» – откуда они у Вас?
Бац! «Бородинская панорама» упала на пол: указательному пальцу Льва не удалось задержать падение панорамы.
– Из киоска, – как на духу отвечает он.
– Из киоска – где, Лев?
Ох, странный он, Петя Миронов, печальный клоун! Из киоска – где… да какая разница, где! И потом… что ж про сигареты говорить, когда последний раз здесь Петя Миронов – пусть и не знает он об этом еще. Но Лев сейчас скажет ему… слова бы только найти. Он чудесный, Петя Миронов, он замечательный, прав дед Антонио, и мы могли бы хорошо дружить, да не получится. Потому что не надо было ему приносить орхидею в пластмассовой коробке, с корнем, запечатанным в пробирку, – это может потревожить деда Антонио, это может сбить с толку Льва, а тут все так хрупко, Петя Миронов, печальный клоун!
– Из киоска… около библиотеки моей!
Сейчас я начну расставаться с Петей Мироновым, печальным клоуном. Кстати, жалко, что мы с ним на «Вы»… на сколько он меня старше, лет на семь, нет, надо все-таки на «Вы», если на семь.
– Вы говорите, десять минут ходьбы отсюда, Лев? Вы знаете дорогу?
– Я по ней каждый день хожу, а… что?
