Андерманир штук

молчишь-то, Семеныч?

– Хватит материться-то. И спать я хочу, уйди.

Участковый Лексеич налил себе еще водки, рюмка Владлена Семеновича так нетронутой и стояла.

– Лучше бы водку вместо снотворного пил, пользы больше! Организм не только укрепляет, понимаешь, но и закаляет – от психорасстройства на почве всеобщего помешательства. А институт-то, мозга-то, тебе чем не угодил? Ты Ратнера в глазок свой углядел? Он ведь тоже при институте ошивается.

– Третьего дня только углядел – как входил он, а выходил ли обратно… не выходил, небось, – этого не видел: мне кто-то весь глазок жвачкой залепил, насилу отскреб!

– Ай, молодцы! – покатился от хохота Лексеич. – Лечат тебя, видишь, от глюков твоих… сама судьба, я имею в виду, лечит. И правильно делает: нечего тебе жизнью секретного учреждения интересоваться! Ишь, что вздумал – «проникать» в институт да по коридорам ходить… я, вот, участковый, а сам, между прочим, ни разу там еще не был: имею уважение. Если такие люди, как Ратнер, с институтом сотрудничают, нам с тобой, Семеныч, там делать нечего, не по зубам нам с тобой это. Э-эх… забудь ты про свою Москву номер два, давай опять задружимся, на рыбалку вместе ходить будем! Я ведь, признаться, понаблюдал за тобой на расстоянии, когда ты пару раз по окрестностям прогуливался, – жуткое же, извини меня, зрелище… Ходишь по сторонам озираешься, будто все тебе чего-то мерещится – ну, куда оно годится? Идешь прямо, стройно, вдруг – бац, сворачиваешь внезапно, причем в самый последний момент, словно тебя вдруг по башке пыльным мешком огрели! Опять же, к домам просто совсем вплотную подходишь, стены трогаешь, щели расковыриваешь, окна считаешь… горестное ведь зрелище, сердце кровью обливается. Был нормальный мужик, а превратился в привидение какое-то, честное слово!

Соседи жалуются: подозрительный, говорят, в глазок все время смотрит, с каждым заговорить пытается, а чего говорит – непонятно. Ну, скажи, зачем тебе знать, сколько у Петровой с третьего этажа детей и остались ли они жить в этом районе… и звали ли ее мужа Петр Петрович? У нее и муж-то лет десять назад как умер, она сама, небось, точно уже не помнит, как его звали! Ну, шучу, шучу… не набычивайся ты так сразу!

А хочешь, я как профессиональный участковый милиционер скажу? Люди, Владлен Семенович, у нас на 4-й Брестской – да и на всех остальных Брестских, которых тут… много, такие же, как и ты, секретов за ними не водится, никто их для этого района специально не отбирал и досье на них нигде не хранится. Может, конечно, ты насчет Королевой из Марьиной рощи и прав, только мне кажется, что приснилось тебе все это: уснул в чужой комнате, на чужой постели… чужой сон увидел, ха-ха! – расстроенное, брат, у тебя воображение, снотворное пить прекращай. Ну-ка, хряпни вместе со мной – по старой-то памяти… да пойду я, не то правда придется заночевать у тебя тут, а потом мне моя благоверная сыночка от Ратнера родит… с тремя головами!

Хоть и не слушал Владлен Семенович усидевшего за час почти бутылку «Столичной» Лексеича, а присоединиться к тосту за скорое избавление от участкового не преминул. Ох, глаза бы мои Лексеича, дескать, не видали: во-первых, это не без его помощи выписывает кренделя моя старенькая жизнь, а во- вторых, это ему, Лексеичу – человеку необразованному, дрянному и матерному, – родной московский метрополитен имени Владимира Ильича Ленина только что сдал Владлена Семеновича со всеми потрохами.

Последнее не столько обижало, сколько сильно настораживало Владлена Семеновича. Если дело впрямь обстояло так, как Лексеич его обрисовал, значит, и в метро уже упыри-оборотни. Будь там «свои», разве стали бы они письмо бывшего ветерана труда такой контре, как Лексеич, пересылать! Да они бы Лексеича на пушечный выстрел к себе не подпустили. Неужели пал уже и метрополитен имени Владимира Ильича Ленина? Ну, тогда и государство падет, что твой скошенный сноп. Нет метро – нет и государства.

Впрочем, Лексеич, конечно, и соврет не дорого возьмет… видали мы его у двери квартиры номер три – причем со своими личными ключами! Владлен Семенович вздрогнул, почувствовав, как Лексеич, сердечно приобняв его за плечо, уже снова рассказывает ему анекдот про чьи-то посторонние половые отношения. Быть того не может, чтобы московский метрополитен имени Владимира Ильича Ленина да без боя сдался! А может, я и правда сплю? Сплю и вижу сон? И сейчас вот сплю – в обнимку с Лексеичем, и Лексеич прав, что нет никакой Москвы номер два, это все расстроенное мое воображение, снотворное без рецепта, бред, болезнь… Только над чем там сейчас-то хохочет Лексеич – неужели все еще над посторонними половыми отношениями?

– А то, смотри, Владлен Семенович, – слышит он, – как бы люди о тебе самом анекдоты по Москве рассказывать не начали: ходит, дескать, чудак один на букву «м»… жизнь изучает! Смешно ведь выглядишь, Семеныч… и эпоним какой-то, прямо скажем, похабный у тебя: «Алеша Пешков».

40. С ТАКОЙ И СТАТИ

«Школа Бориса Ратнера». Так оно и было написано – на плите высечено: белесыми буквами по темному камню. Впечатление – ме-мо-ри-аль-но-е. Неужели – сбылось?

По всему выходило, что – сбылось. Своя школа в самом сердце Москвы. Веселенький – еврооблизанный – особнячок в начале Верхнего Кисловского: между Средним Кисловским и Герцена. Вход через арочку консерваторскую, прямо с Герцена. Все обычно насквозь идут – и так на Средний Кисловский выходят, а Верхний-то Кисловский и промахивают!

Только теперь уж промахивать не будут: «Школа Бориса Ратнера» у всех на устах. Первое в стране учебное заведение соответствующего профиля как-никак… а «соответствующий профиль» Коля Петров придумал – фило-о-олог! В свое время насмотревшись Ратнера по телевизору, никто – сказал – и не спросит, какого это, дескать, соответствующего профиля?

И что бы вы думали – не спрашивает никто. Хотя у Ратнера ответ, конечно, наготове, да какой ответ! Учебное заведение, которое он возглавляет, считается (тут очень важный нюанс: считается, ибо называется оно «Школа Бориса Ратнера»!) Академией Тонких Энергий. В документации словосочетание «Академия Тонких Энергий» как бы случайно проскальзывает один раз – в непринципиальном, причем, контексте, потом совсем изредка возникает как аббревиатура, АТЭ, но в качестве названия нигде, конечно не фигурирует. Вкуса на то, чтобы не заведовать академией, у Ратнера, слава Богу, хватает. Он заведует школой, «Школой Бориса Ратнера», которая, конечно, академия, но это в ней якобы не главное. Ух, хитро придумано… хорошо!

В его кабинете иногда слышна консерваторская музыка: какая-нибудь одинокая скрипочка, или дуэт: скрипка и виолончель. Время от времени прилетает голос – то один, то другой – навещать. Поэтому Ратнеру кажется, что он в раю, у Христа за пазухой. Впрочем, он знает, что те, кто «на новенького», заберутся и сюда, причем совсем скоро, со дня на день. Один кооперативный магазин в Верхнем Кисловском уже есть… правда, в Среднем Кисловском – еще хуже, там какой-то банк строится – плюс возникло недавно некое странное журналистское заведение. Журналистов Ратнер с некоторых пор не любит: они становятся все наглее и наглее.

– Скажите, пожалуйста, – недавно спросила его одна пигалица в прямом эфире: он академию свою представлял, – Вы ведь тот самый Ратнер и есть? Тогда ответьте мне: Вас вообще не смущал факт, что всем нам здесь, на телевидении, было доподлинно известно, как делалась Ваша ежедневная передача?

– И как же она делалась? – не раскусил стратегии проницательной маленькой дряни Ратнер.

– Ну-у-у, ведь Ваши сеансы давались в записи, это значит, Вы не воздействовали на зрителей непосредственно, как сами им говорили, – и глаза у проницательной маленькой дряни были невинны, что твои пластмассовые бусины!

Конечно, Ратнер выкрутился – и не в таких переплетах, девочка, бывали: помним Минздрав, а смертельнее Минздрава ничего уже нет на свете! И последние три года помним: знала бы ты, девочка, чем приходилось заниматься… прямо ведь по старику Забылину – разве только чужих пчел не усыпляли и «скотской клюквой» не промышляли…

Но это так – кстати.

А Верхний Кисловский – место, конечно, хорошее… дорогое. Так что услуга ему оказана была большая – надо отрабатывать и отрабатывать. Знать бы еще, как отрабатывать! Чего-то ведь от него потребуют… – за то, что он «у Христа за пазухой». Ну, ладно, поживем – увидим. А потом – все ведь в такой же ситуации: это только совсем уж лохам кажется, будто каждый из тех, кто пробрался в центр, имеет свои деньги и прочно на них сидит! Ратнеру-то объяснили, как оно на самом деле бывает… да.