работе, у нее не было круглосуточной занятости, но там и не платили ничего. А здесь, на новой, платят много… очень много. Во всяком случае, столько, что можно не отказывать себе ни в чем.
Она и не отказывает.
А то, что новая работа требует постоянного присутствия на рабочем месте (Владимир Афанасьевич любит нагрянуть неожиданно), так Леночкино нынешнее рабочее место – ее же собственная квартира! Кстати, и отлучиться ненадолго не возбраняется: позвони только работодателю – и отлучайся ненадолго.
Сейчас, откинувшись на шелковую спинку диванчика, Владимир Афанасьевич покуривал себе дорогую сигаретку, поглядывал на красиво задумавшуюся Леночку и размышлял вот о чем: сколько бы ни говорили, что так жить нельзя, жить так можно. Как бы ни повернулись события, в одном он был уверен: способность добывать деньги ему во веки веков не изменит. А она-то как раз сейчас и востребована – сейчас и лет на двадцать вперед, а двадцать лет очень похоже на «веки веков». Аминь.
Леночке становилось отчего-то все хуже и хуже. Она заметила, что так и держит еще в руке визитную карточку Ратнера… – полупогасшей звезды, с которой она провела столько головокружительных часов у экрана и которая скоро совсем погаснет. А виной тому будет Владимир Афанасьевич.
В тот же самый момент она – артистка я или кто? – обошла диванчик, обняла Владимира Афанасьевича сзади и, приложив пылающую щечку к его плеши, попросила самым трогательным из своих голосов:
– Расскажи мне о своей работе, а?
И – растаял Владимир Афанасьевич Мордвинов, ибо ангел был над его плечом.
– Ох, да ладно, деточка, что это за темы сегодня!.. Работа плохая, скучная, низкооплачиваемая… иди сюда, вот так, умница… собираем экстрасенсов по всей стране да изучаем, тоска… до чего же я люблю этот диванчик, нигде больше нет такого… во-о-от! А как изучим, так и – в расход, чего ж еще с ними… ха-ха! Образно, конечно, выражаясь – «в расход»… подожди-подожди, не торопись так, продли мгновение… хотя образно-то образно, да пропадают они потом куда-то с лица земли – один за другим, один за другим, один за другим!
После ухода Мордвинова, заперев дверь, Леночка обвела гостиную глазами и возненавидела ее. Надо было где-то достать свечку. Достать и зажечь. Неизвестно почему… просто так: достать и зажечь свечку. И, может быть, тогда все изменится. Где-то в туалетном столике, помнилось ей, была у нее свечка – в виде девочки в длинном белом платье, отец с итальянских гастролей привез, давно, и Леночка поклялась свечку никогда не зажигать, девочку жалко…
Теперь Леночка погасила весь свет и зажгла девочку.
Девочка светилась изнутри и таяла.
Она сгорела быстро. И не стало девочки.
46. ДЕМОКРАТКА
А вот карта у него как следует не получалась: Владлен Семенович просто измучился весь. Сначала ему показалось, что это очень просто: бери лист бумаги потолще – и рисуй. Начинай с того района, который знаешь – вот хоть с 4-й Брестской, и, осваивая близлежащие пространства, постепенно пририсовывай к ней менее известные тебе. Так и будет расти твоя карта: день за днем, месяц за месяцем, год за годом…
Замысел же был вот какой: если письма Владлена Семеновича все равно не доставляются по назначению, а попадают черт-те знает куда или пропадают черт-те знает где, пора прекращать это дело. Вместо того чтобы каждый раз мучиться над формулировками, приспосабливая их то к одному, то к другому адресату, всего-то и надо составить карту местности во всех ее отвратительных подробностях и предъявить эту карту куда следует.
Вот только куда – следует? На дворе конец девяностых, вокруг сплошные демократы… демократ на демократе и демократом погоняет. Разобраться в том, почему и с каких пор все в этой стране стали демократы, не дал Владлену Семеновичу Бог ума. Он и вообще Владлену Семеновичу ума не много дал – зато чувства дал много. Большую часть даденного Богом чувства Владлен Семенович в последнее время употреблял как раз на нелюбовь к демократам. И не любил он их настолько сильно, что применительно к прочей окружающей действительности в распоряжении его оставалась в конце концов совсем маленькая часть чувства – чувства этого, по совести сказать, не хватало даже на то, чтобы с чувством пивка выпить.
От демократов между тем отбою не было: так и вились вокруг Владлена Семеновича, что твои мухи! Даже все кассирши на станции «Белорусская» были демократы, даже все машинисты метро, да какое там… пассажиры – и те! А на днях он на Тверской в ларьке «Известия» покупал – так одна мерзкая такса мужского пола, из подворотни какою-то тучною бабою выведенная, чуть Владлену Семеновичу в ногу не вцепилась… Баба таксу насилу удержала: та на поводке извивается, пеною чисто-тайд брызжет, асфальт ногтями скребет – ну вылитый демократ!
Только вот… если не к демократам карту нести, тогда к кому? Похоже, что других-то теперь и нету никаких. Вот, значит, незадача. Метрополитен – и тот ихний теперь, все теперь ихнее. Хотя… куда торопиться: карты ведь как таковой нету еще, не дается сволочь-карта, сопротивляется! Едва лишь Владлену Семеновичу покажется, что тот или иной район им целиком охвачен, – баба-а-ах: откуда ни возьмись переулочек лишний выворачивается и давай все путать.
Переулочки – они самое подлое явление жизни и есть, это Владлен Семенович теперь точно знает. Он и раньше-то переулочки никогда особенно не жаловал, а уж теперь – просто на дух не выносит.
Да и вообще… вот, прочитал Владлен Семенович в исторической литературе, до которой теперь сам не свой был, что как раз всякие такие переулочки и суть самый настоящий пережиток прошлого капитализма! С восемнадцатого веку до начала двадцатого – до революции, значит, победоносной – их, переулочков, ужасное количество в Москве наблюдалось, чуть не к тысяче штук в конце концов подошло, а улиц – в два раза меньше. Однако в советское, значит, время стали с переулочками бороться: раскусили, слава Богу, хитрую эту породу. И еще говорилось в исторической литературе, что потом, к началу восьмидесятых нашего уже веку число их, вроде как, сильно поуменьшилось – до 700 штук дошло, при том, что улиц в два раза больше стало: честь и хвала, говорилось, строителям Москвы.
Да только не получалось все равно по-книжному… – это открытие Владлен Семенович сам сделал. Потому как переулочки – чисто сорняки: сами собою размножаются, поди за ними поспей! Строители Москвы один уничтожат (скажем, в улицу преобразуют), а на его месте – два новых… Спасоглинищевский, вон, в улицу Архипова превратили, так, что ж, избавились от Спасоглинищевского? Ничуть не бывало: тотчас вокруг улицы Архипова невидимо Глинищевские переулки плодиться принялись: 1-й, 2-й, 3-й… числа им несть! Как – «не заметил никто»? Кому надо – заметили, домов настроили, специальных людей в них населили, и те живут в ус не дуют. Да и сам Спасоглинищевский, вроде, вернули уже, устали, значит, сопротивляться.
Владлен-то Семенович – он все на карандаш берет, никакого непорядка не терпит: на карте на его – пусть и плохонькой, пусть и не в масштабе – эти безобразия с Глинищевскими давно зафиксированы уже, и нету больше никакого за ними секрета! Вон, вьются, враги человеческие, друг к дружке приплетаются…
Беда только, что ума ему не дал Бог – потому и умения не наблюдается у Владлена Семеновича: откуда ж умение без ума, когда всякое умение от ума и происходит? А умение-то ему ой как сейчас пригодилось бы: тогда не вились бы на его карте переулочки, не приплетались бы друг к дружке – стройно бы стояли, аки патроны в патронташе. Но – ах, не дюж Владлен Семенович, хоть и за гуж взялся. Не мил ему гуж, тяжел. Видимо, по-другому богоугодное это дело делают – карты составляют… Иным каким-нибудь органом, которого нету у Владлена Семеновича, хоть ты тут лоб расколи. Пронизывает орган этот зрячий, видимо, насквозь – целый район пронизывает, город целый, область целую, если не – страшно сказать, дух захватывает! – всю планету нашу многострадальную… пронизывает, значит – и чертежнику всю правду рассказывает.
В общем, карты – дело нерукотворное, а у Владлена Семеновича – руки одни, ничего, кроме рук… Да и руки – крюки: вон как пространство московское – причем не всей Москвы, центральной только! – пальцами масляными захватали, карандашами твердыми исчертили, ластиками грязными затерли, горе одно. Впрочем, опять же, кому надо – тот разберется. Тот увидит в грубых линиях, в перепутанных – Владлен-Семенычеву правду, тот простит ему все за правду его. И подойдет однажды к двери Владлена Семеновича: «Открывайте, труженик! Открывайте, открывайте», – и обнимутся они у двери, точно два старых солдата, и
