Ах, как это хорошо!
Это истина взглянула
коротко на нас.
Это вдруг на спинку стула
бабочка легко вспорхнула
и легко снялась.
Это мудрость на минутку
нас приобняла -
обратив жар-птицу в утку,
превратив всё это в шутку,
вот и все дела.
Ни о чём вздохнула совесть,
как в бутылке джинн, -
и, заплакать приготовясь,
улыбнулась – жизнь.
Всё вертит нами ветер так и сяк,
всё путает, темнит, сбивает с толку -
мы землю оставляем и подолгу
скитаемся в безумных небесах,
а там такая пустота и ширь,
что не зацепишься, как ни надейся,
за Петропавловский плавучий шпиль
и бледную стрелу Адмиралтейства.
И рад бы, на неясный целясь блеск,
лететь, куда зовёт стрела резная,
а там и – соскользнуть по ней с небес,
да смутен путь… и я пути не знаю,
хоть манят полуптицы-полульвы
назад, хоть тем же самым небосклоном
за мною скачет с берегов Невы
зелёный всадник на коне зелёном.
Ночи воинство и таинство -
стайка бабочек ночная…
Что ж, пожалуй, расквитаемся -
с небольшого начиная:
с апельсиновой ли корочки,
со скорлупки ли ореха -
по порядку, потихонечку,
как бы так сказать… для смеха!
В смехотворном этом перечне
сплошь потери да убытки:
разочтёмся до копеечки,
до пылиночки, до нитки,
до иголочки-булавочки -
или как-нибудь иначе:
до последней в мире бабочки,
до последней в жизни ночи,
и – как мыслями и письмами
(ненамного тяжелее!) -
под конец махнёмся жизнями,
ни о чём не сожалея.
Как бы буря ни кружила,
ни сминала, ни крушила
тонких кружев бытия -
всё равно его узоры
зелены и бирюзовы
и летуча кисея.
И, любезнейшая буря,
я ещё покаламбурю,
подурачусь, попляшу
и прошу любую шалость,
если ты не возражаешь,
моему карандашу!
Мир сам по себе прекрасен,
и без нас уже не раз он
после бури выживал -
пусть летает, где захочет,
кружевная стайка строчек:
я не пастырь кружевам.
Слышишь, как всё удаляется, как по кривой
за косогор удаляется, чтобы на склоне
сбиться с дыхания?
Путь твой не то чтобы твой:
он был навязан тебе, ибо он есть погоня.
Этот вот образ – он так и останется: тот,
чуждый, туманный, подобный далёким планетам…
как всё разбросано, как расстоянье растёт
между названьем предмета и самым предметом:
вот уже только в бинокль, а вот уже лишь -
авиапочтой… а вот уже лишь в сновиденья
ты доберёшься, домчишь, долетишь, допаришь
до осязаемой почвы от вечной идеи:
ты проходил уже прежде по этим местам,
ты уже гнался когда-то за этой эпохой…
Вот она, здесь, твоя жизнь, а ты всё ещё там -
словно Ахилл, устремившийся за черепахой.
Внезапные встречи, случайные числа,
прогулки по землям чужим…
Пока ещё всякое может случиться,
я рад Вам, разумница-жизнь!
Не это – так то, а не то – так другое:
не бодрствовать ночью – так спать,
не светлая радость – так тёмное горе,
не музыка – так листопад!
Течёт ли в Париже серьёзная Сена,
а в Вене – беспутный Дунай?
Не всё ль равноценно и, значит, бесценно:
не думай, не запоминай.
Есть время ещё для двукратного залпа -
