— Нет-нет. Вы же просили, а потом Орфея не растерзали мойры, и голова его не была брошена в Гебр, и она не плыла по Гебру, и лира не уверяла: — мимо! а губы ей вослед: — увы, и Орфей вообще не сошел в Аид — сам, а послал лишь голос — свой! только голос послал во тьму, сам на пороге лишним встав, Эвридика же по нему, как по канату, вышла.
И она поняла, что ведет себя глупо. Поняла и сказала: — Извините. Извините, Сергей Борисович. — Взяла зачетку и вышла из аудитории.
— Что это с ней? — спросил Парисович у оставшихся.
— Она же Вам сказала, что ее зовут Эвридика, — охотно откликнулась Света Колобкова, безбоязненно засовывая шпаргалку в бюстгальтер. — Не надо было так. — Она повела плечиками, чтобы привести бюстгальтер в надлежащее состояние, и укоризненно покачала глупой своей головой.
Парисович сделался пунцов. Парисович тоже повел плечиками, словно и на нем был бюстгальтер.
А Эвридика шла по коридору и больше не плакала. Надо-смыть-тушь-стыдно-так-идти-с-тушью-на- лице-размазанной. Зашла, смыла, посмотрела в зеркало, сказала себе: — привет! — улыбнулась как могла; девушка-закурить-не-будет? Я-не-курю-к-сожалению; вот уж что верно — то верно: к сожалению; вышла, постояла, посмотрела в окно, там январь и ничего больше. Тряхнула головой и отправилась к телефону — как в костер. Набрала номер.
— Его нет дома. Что-нибудь передать?
Что ж тут передашь…
— Нет, спасибо. А когда вернется, Вы не знаете?
— Я этого никогда не знаю, — весело сказали там. Вы можете оставить свой телефон.
— У меня нет телефона. — «Не обманешь-не-проживешь-гм…» — Я позвоню сама. Позднее. Спасибо.
Надела пальто, — красивая-все-таки-шаль-молодец-Юра-Пузырев-улица-Юных-ленинцев-и-проч., шагнула под снег: холодно, сыро. Между прочим, худо-бедно сдала экзамен, можно поздравления принимать и кутить. Кутить пойдем в кафе «Мороженое», там и накрасимся: в ту-а-ле-те.
Вот так, значит. Ну что ж: очхорошо.
И красивая-прекрасивая Эвридика, забыв обо всем, вошла в зал. Сколько людей, оказывается, ест мороженое в январе, удивительное дело, а вон и наш молодой человек — и надо бы нам еще раз ему понравиться, тем более, что мы нынче в шали. Зачем он все-таки здесь работает, в этом кафе? Как-то оно несерьезно… хотя, конечно, ему решать, я-то тут при чем, мое дело — нравиться.
— Здравствуйте: маленький двойной, пожалуйста, — и улыбнемся. А в очереди за ней никого нет, и молодой человек тщательно варит маленький-двойной, от смущения повернувшись спиной к Эвридике, между тем как ему спиной кофе варить неудобно. Эх-ма!.. Надо что-то менять в жизни, давно уже надо что- то менять: очень тоскливая жизнь.
Кофе сварен и протянут.
— Спасибо. Вам, простите, сколько лет?
— Двадцать, — с трепетом в голосе. А самому, конечно, восемнадцать, если не меньше. Сразу после десятого класса варит человек кофе. И в ус себе не дует.
— А мне двадцать два. — Эвридика кисло улыбнулась. — Вас как зовут? — С ним можно не заикаться: все равно что с детьми.
— Александр. (Хм… царское имя).
— Очень приятно. Галя.
— Га-аля?
— Галя. — Она попробовала кофе: кофе, видимо, тройной. — Что-нибудь не так?
— Да нет… Только мне казалось, что у Вас должно быть какое-то очень… очень необычное имя. — И — спеша исправиться: — Но и Галя — очень хорошо.
— Спасибо. — Эвридика опять улыбнулась, теперь веселее. — А знаете что, Александр… Я вот подумала, почему бы Вам не предложить мне выйти за Вас замуж?
— С Вас двадцать четыре копейки. Если больше ничего не берете. — И стал прилавок вытирать: дитя дитем.
— Тут двадцать пять. — И, подмигнув ему: — Сдачу оставьте себе, богатым будете.
За столиком — мама с ребенком: сюда и сядем.
— Тетя пришла.
— Ешь спокойно!
Ну вот, села, называется… Но сесть ведь больше некуда. Впрочем, ребенок ест — спокойно, как велели, тетей больше не интересуется, мама смотрит ему в рот — красота. В окне все то же: январь. Бармен-или- как-его-там обиделся, чудак человек. Почему его на эту работу приняли, он же профнепригоден, он же дитя — вроде вот… который с мамой и ест спокойно. Другой бы на его месте — вечерочек, телефончик, разговорчик… И было бы с ним все ясно: бармен он и есть бармен… простите, пожалуйста, я пошутила неудачно, настроение плохое, а вообще-то я замужем и у меня восемь детей: мать я героиня… и все такое. А тут — с Вас двадцать четыре копейки, и давай прилавок вытирать. Конфуз. Странно: нормальная человеческая реакция, э-ти-че-ски со-сто-я-тель-на-я. Притом что кругом все мерзко и мерзко. Надо будет подойти к нему: пусть не думает, что я серьезно. Как-то это даже принципиально важно, чтобы он так не думал.
Эвридика открыла сумку — неизвестно зачем. Ах, вот зачем: там жвачка португальская — отец принес откуда-то, сказал: жуй… смешной отец.
— На тебе, ребенок, жвачку португальскую.
Хороший все-таки ребенок: ест — спокойно, ручку протянул — ладошкой кверху, жвачку сразу маме отдал.
— Ой, спаси-ибо! — это мама, конечно. — Что надо сказать девушке? Ну!
— Ничего не надо сказать девушке, — подмигнула Эвридика ребенку, а ребенок ей подмигнул. Мама в это время спрятала жвачку к себе в карман: сама она, что ли, ее сжует?
— До свиданья, — Эвридика щедро улыбнулась обоим, быстро подошла к стойке, облокотилась на нее. Александр взглянул исподлобья. — Вы не огорчайтесь, что так по-дурацки получилось: на самом деле я немножко лучше, чем кажусь. — И пошла к выходу. Обернулась: Александр улыбался во все лицо и махал рукой — дескать, еще приходите, всегда приходите… Дитя дитем. Надо было и ему жвачку, да больше нет. Привет, Александр, который-абсолютно-не-интересует-меня! Пока.
Статский — вот кто интересует меня. Эвридика шла по улице и опять думала о Статском; опять — это потому, что она о Статском теперь уже часто думала. Очень хороший Статский: никакой. Замечательно, когда никакой — просто нормальный, милый, грустный немножко. На факультете его не видно… может, он вообще с другого факультета. Нет, вряд ли с другого: он гуманитарный очень. В свитерке каком-то смешном, волосы в разные стороны, шарф длиннющий. Плохо, что я ни с кем никогда не знакомлюсь, — она усмехнулась: вот с «Александром» только бес попутал! — а то был бы круг какой-нибудь общий… Послушай-а-ты-Статского-не-знаешь? — Статского?-конечно-знаю-он-сегодня-ко-мне-придет-ты-ведь- тоже-обещала? — Обещала-приду-обязательно! Так ведь и бывает у нормальных людей. Но для этого надо как минимум считаться нормальным человеком. Каковым я не считаюсь. И поделом мне. А вообще-то со Статским лучше не знакомиться. Эвридика опять усмехнулась: иметь-и-потерять или ждать-и-не- дождаться… Женитьба Бальзаминова. Не надо знакомиться со Статским: пусть так и остается — молодой человек из «Грустного вальса», и все. Романтический, извините за выражение, образ.
Она опять оказалась около университета: глупо как… Попробовать еще раз позвонить? Достала две копейки, набрала номер, состоящий почти из одних восьмерок.
— Да-а. (— Значит вернулся? Ну, что ж…)
— Здравствуйте. С Вами г-г-говорит Эвридика.
— Я понял. Добрый день, чем могу служить?
— Служить?.. Ну да. Я д-д-должна… я д-должна п-п-попросить Вас…
— Не нервничайте, Эвридика, что Вы?
— Я, видите ли, д-думала — много. Я ходила по улицам и д-думала обо всем. Я твердо решила, я т-т-т… т… т-т-т…
— Твердо решила, Вы хотите сказать. Послушайте, Эвридика, давайте Вы сначала успокоитесь, а потом
