позвоните…
— Я с-спокойна, к-как к-каменный столб. Я твердо решила просить Вас об одном одолжении. П- пожалуйста, убейте меня уже.
— Вы с ума сошли! Эвридика. Я не хочу продолжать этого разговора!
— П-п… п-о… подождите, я… я ведь знаю, что Вы м-можете убить, что в н-некотором смысле это даже Ваша профессия. В-вп-впрочем, мое д-дело сторона — я не берусь с-судить и не за этим звоню. Мне надоело все — мое имя, мое заикание, моя скрипка, моя шаль с японскими цветами!
Некоторое время абонент молчал.
— У Вас истерика — и Вы… Вы уже не первый раз звоните в таком состоянии, Эвридика. Скоро я, кажется, начну сожалеть о том, что поставил Вас в известность о некоторых вещах…
— И т-т-тогда, — охотно подхватила Эвридика, — т-тогда же Вы все равно меня убьете… ведь рано или поздно Вы д-должны меня убить, я же п-п-понимаю, не д-дурочка совсем… И, к-кроме т-т-того, Вы д- действительно п-поступили опрометчиво, к-когда рассказали мне, Вы вообще зря это сделали: я н-не гожусь для Вас, я все Вам испорчу.
— Когда бы Вы хотели, чтобы я выполнил Вашу просьбу? — абонент казался заинтересованным.
— С-сейчас, н-немедленно. Или нет, лучше к вечеру. Хотя…
— У меня такое чувство, что по-настоящему Вы не решили еще ничего.
— Господи, да что Вы обо мне знаете!.. Я же н-не т-т-такая совсем, к-как Вы себе напридумывали, — я ведь живой ч-человек, и у меня д-д-должна быть к-какая-то история, и в конце-то концов я имею п-право на собственную жизнь. Тем более, что Вы в-взяли меня, т-так сказать, уже в готовом виде, а распоряжаетесь мной, к-к-как Вам угодно, словно я всегда Вам п-принадлежала… И вспоминаете обо мне т-только т-тогда, к-когда я Вам нужна, — не чаще. Н-надо что-то менять: или отпустите меня на все ч-четыре стороны… но Вы этого н-не сделаете!.. или к-как я Вам п-п-предлагаю — д-другим п-путем освободите меня от всего.
— Вы слишком устали, Эвридика. Это я виноват: я взвалил Вам на плечи… ну ладно, неважно. Хотите в Крым? Или нет — в Сицилию, а еще лучше — на Корсику? Я дам Вам все — друзей, денег, я оставлю Вас в покое, хотите?
— Н-нет.
— А как же Статский?
Статский?
И уже через несколько секунд Эвридика смеялась неприятно и хрипло:
— Дура я, к-какая дура!.. Я ведь, г-грешным д-де-лом, решила, что Статский — это извне, что он не имеет отношения к нашим п-проблемам. — Смех сбивался на плач — и некоторое время они боролись в трубке, смех и плач, а потом наступила тишина.
— Эвридика!.. Эвридика, подождите же… давайте я познакомлю Вас со Статским, он должен Вам понравиться. Правда, он немножко… как бы это сказать, — ну, отрешенный, что ли… Статский, видите ли, наблюдатель: потому Вам, наверное, и показалось, что он извне. Одним словом, аутсайдер — прямо из «Степного волка», только гораздо моложе, а вместе с тем, пожалуй, закоренелее… если есть такое слово. Вы же должны понимать; Ваше ведь поколение… лучший, что называется, представитель — совершенно безынициативен, интроверт чистой воды, всегда в стороне от всего. В общем, социально непродуктивный тип с потенциями бродяги. Антиобщественная, антиколлективная, антикомпанейская личность — как раз то, что Вам надо, соглашайтесь.
Это и в самом деле было как раз то, что надо Эвридике, — и она сказала высохшим уже голосом:
— Спасибо, н-не нужно меня ни с кем знакомить, г… г-глу-бокоуважаемый сводник. У м-меня от т-таких п… предложений сразу п-пропадает всякий интерес к кому бы то ни было.
— Вы больше не плачете?
— Я смеюсь. М-да… Только вот иногда д-думаю: к-к-какие счастливые люди — те, к-кто п-пребывает вне Вашего круга! Они имеют возможность жить к-как нормальные люди: Вам они не п-попались.
— Но… Эвридика, голубушка, все ведь до поры: мне не попались — еще кому-нибудь попадутся. Все мы в конце концов попадемся. И потом… скажите, разве я плохо к Вам отношусь? К другим относятся гораздо, гораздо хуже — считайте, что Вам повезло, дорогая моя. И не завидуйте тем, кто пребывает, как Вы изволили выразиться, вне нашего круга: жизнь их буднична, Эвридика, у них всегда масса проблем, которые Вам и неведомы. А у Вас есть все, что Вам нужно, и даже еще чуть-чуть. Я ведь готов исполнить любой Ваш каприз — капризничайте! Скажите, например, чего Вам сейчас хочется? -
Эвридика промолчала.
— Вот видите… А на счет того, убью я Вас когда-нибудь или нет, — это уж от Вас зависит: от того, как Вы будете себя вести, как научитесь жить. И, кроме всего прочего, убивать — это, видите ли, не моя профессия. Не отрицаю, что я могу прибегнуть к такой крайности, но только как к крайности: когда совсем уже не удается договориться, когда меня отказываются понимать… и прочее.
— Послушайте, — осенило вдруг Эвридику, — а не уехать ли Вам самому в Крым? В Сицилию, на Корсику?
— Да нет, спасибо… У меня сейчас дома ремонт. И потом, я ведь тоже не отвечаю за себя сам.
— Вы? — Эвридика даже закашлялась. — Вы?
— Поверьте мне. Пока на слово. Может быть, когда-нибудь попозже… впрочем, умолкаю. Так что же, познакомить Вас со Статским?
— Ни в к-коем случае, б-благодарю Вас. А Вы расскажете ему о нашем разговоре?
— Да бог с Вами, я никогда не передаю никакой информации от одного к другому в пределах нашего круга, будьте спокойны.
— Что ж, это даже к лучшему. Т-так, значит, Вы решили н-не убивать меня п-п-пока?
— Разумеется, — облегченно вздохнула трубка. — Живите.
— Ну, т-т-тогда… т-тогда я п-пойду жить. Целую Вас, странный Вы ч-человек!
И, развернувшись в автомате, Эвридика нос к носу столкнулась со Светой Колобковой: похоже, что, стоя у полуприкрытой дверцы, Колобкова слышала весь разговор.
— Света Колобкова, — вздохнула Эвридика, — нельзя-подслушивать-чужие-разговоры-читать-чужие- письма-подглядывать-в-замочную-скважину. Привет!
— А я и не подслушивала не подслушивала, — жарко залепетала Света Колобкова, изо всех сил держа Эвридику за рукав (не вырываться же, в самом деле!). И — полетела на одном дыхании, только изредка переводя дух, чтобы не умереть от асфиксии: — Я хотела сказать тебе одну вещь когда увидела как ты идешь к автомату и побежала за тобой но не успела а ты уже говорила (вдох) Парисович очень смутился я ему напомнила что тебя зовут Эвридика и он сидел красный весь а я ведь поняла почему ты так расстроилась этот миф об Орфее он для тебя слишком личный да? (вдох).
Эвридика давно уже не слушала — только согласно кивала, стараясь попадать в периоды вдохов, потому что на выдохе Колобкова смотрела прямо перед собой, даже если собеседник перемещался, и могла не заметить кивков. Очередной вдох оказался затяжным: Колобкова вплотную приблизила широкое личико к Эвридике — глаза в глаза:
— Как я понимаю тебя Эвридика (— да уж ты, Колобкова Света, все понимаешь, что особенно ужасно в тебе! -)… — и понеслась душа в рай! Колобкова порождала текст с такой скоростью, как будто через минуту должна была улететь на далекую звезду, откуда она никогда уже не вернется. — Я и не думала подслушивать но когда ты сказала убейте меня я больше не могу жить я ужасно начала волноваться сама посуди (вдох) до чего же ты интересно живешь ты живешь полнокровной жизнью у тебя такие знакомства я всегда знала что ты необыкновенная что ты нам не чета (вдох) я так поняла что он тебя содержит и это может быть совсем не так плохо в нашем положении иметь человека который ради тебя на все готов но на твоем месте и я бы сказала или убей или отпусти иначе я тебе испорчу жизнь и себе испорчу (— не задохнулась бы, испугалась Эвридика, однако последовал вдох — слава богу!).
— Ты высказалась? — Эвридика очень удачно встроилась в паузу. — Тогда всего хорошего, я спешу, извини, — и к троллейбусной остановке, бегом.
— Постой, — догнала ее Колобкова, — я понимаю тебе не до меня у тебя трудный период и не буду навязываться но ты скажи мне только одно и я тут же исчезну кто это с тобой говорил? (вдох).
Эвридика поняла, что не услышь Колобкова ответа — тут же упадет замертво, и, скроив беспримерную морду, заявила:
