— Куда же он делся?
— Вероятно, упал под ноги случайному прохожему, и тот, не будь дурак, поскорее испарился с трофеем вместе. Козловский покружил у дымящихся обломков, понял, что его опередили, и тоже задал деру — не дожидаться же милиции. Тем временем бывший вояка с бывшим гэбэшником, кружившие где-то поблизости, услышали взрыв и рванули туда. Гэбэшник, помахав эфэсбэшным удостоверением (только не спрашивай меня, откуда он его взял), разогнал подъехавшую милицию, позвонил какому-то знакомому чину из ФСБ — к примеру, бывшему сослуживцу — и попросил его взять дело под свой контроль, посулив треть от суммы выкупа. В задачу чина входило увести расследование в сторону, чтобы его подчинённые, не дай бог, не прознали о замешанных в деле деньгах. А бывший гэбэшник и бывший вояка должны были разыскать Козловского с мешком. Возможно, шишка из ФСБ дал им в помощь каких-нибудь практикантов, наказав исполнять приказы и не задавать вопросов, а возможно, они воспользовались силами собственной службы безопасности. Неважно. Важно, что поиски успехом не увенчались.
Тем временем Козловский пришёл в себя после сокрушительного удара судьбы и решил, что у него есть шанс. Если прохожий, уволокший мешок, не такой уж случайный, если он, например, работал в одном из окрестных заведений и тем ранним утром шёл себе домой после трудовой вахты или, наоборот, — из дома на вахту, его можно найти.
— И ты думаешь, он его нашёл?
— Похоже на то.
— Невероятно!
— Да уж. Зато все объяснилось. И трудовое рвение Козловского, распространившееся на исключительно узкую территорию, и вопросы об уволившихся предшественниках, и его появление в известном тебе особняке, где его никто никогда не видел, и ничем не мотивированное, на первый взгляд, убийство, и загадка Соловейчика, и странное поведение бывших сотрудников Козловского…
— Как?
— Что — как?
— Как объяснились загадка Соловейчика и странное поведение сотрудников?
— Ну на второй-то вопрос вы бы могли ответить и сами, коллега, — усмехнулся Халецкий. — Это же так понятно! Мы были не первыми, кто расспрашивал этих трудяг о Козловском. Только предыдущие визитёры предъявили удостоверения другого образца и попросили забыть о своём визите.
Виктор припомнил выражение лиц своих недавних собеседников и вынужден был согласиться.
— Да, похоже на то. А что насчёт Соловейчика?
— Сдаётся мне, что Соловейчик — это тот самый бывший вояка, начальник мусинской службы безопасности.
— Почему?
— Ну, во-первых, как я уже говорил, на эфэсбэшника он не похож. А во-вторых, кто ещё мог к нам пожаловать?
— Но как ему удалось провести Песича? И зачем он вообще приходил?
— Песича провёл не он, а его эфэсбэшный покровитель, тот самый чин, которому обещали треть выкупа. А приходил он… я думаю, главным образом, затем, чтобы выяснить, кто будет вести дело Козловского. Вряд ли Соловейчик на самом деле рассчитывал, что мы будем звонить ему и делиться своими впечатлениями, прежде чем внесём их в отчёты. А содержание отчётов он мог бы узнать и через своего высокого покровителя. Нет, Соловейчик испугался, что мы арестуем убийцу раньше, чем они доберутся до денег.
— А как он собирается этому помешать?
— Он пришёл познакомиться с нами, а потом указал на нас своим помощникам, чтобы они за нами приглядывали. Помнишь, в понедельник ты сказал мне в этой гнусной американской забегаловке, что твой корешок Коля, похоже, что-то знает? А на следующий день Коля исчез. Думаешь, это совпадение?
— Ты с ума сошёл, Борис! У тебя типичная паранойя. Скажи ещё, что исчезновение Вязникова, подруги и мужа Морозовой, тоже на их совести!
— Как знать, как знать, — задумчиво проговорил Халецкий. — Во всяком случае, неплохо бы нам поскорее их разыскать. Даже если эта троица испарилась добровольно, то теперь наши рыбки-лоцманы кинутся за ними в погоню, а это может плохо кончиться для беглецов.
— Ты думаешь, они нас сейчас слушают? — спросил Виктор, переходя на шёпот.
— Не обязательно. Они просто могли следить за мной в четверг, когда я мотался по городу, разыскивая свидетелей — мужа Ирен, Лизавету, Эдика… Конечно, с тех пор прошло уже три дня, у них была солидная фора, но, может быть, мы ещё успеем… Черт, ну почему я только сегодня сообразил сунуться к Мусиной? С этого надо было начинать!
— Ладно тебе причитать. Лучше займёмся делом. С чего начнём?
— Давай с Вязникова. Я ещё раз съезжу к нему домой, поговорю с соседями, а ты навести его «голубок». В смысле, подчинённых. Ты говорил, что директор с ними нежен, записочки им оставляет? Значит, он наверняка не захочет, чтобы девочки волновались, и найдёт способ с ними связаться. — Борис знаком подозвал официантку и попросил счёт. — Нет, ты все-таки живодёр, Пых! Надо же, присосался к нищему отцу семейства! Здоровый крепкий мужик, свободный, одинокий…
— Так уж и быть, чаевые — от меня, — проявил щедрость Виктор.
Они оделись, вышли на улицу и через несколько шагов столкнулись с цыганкой.
— Подайте ребёнку на молоко, — сунулась она к Виктору.
— У меня, кажется, дежа-вю, — пробормотал он Борису, остановившись. — Сейчас ты скажешь, что ко мне клеются классные красотки. Эй, девушка! (Цыганка поспешно отступила, повернулась и вдруг бросилась бежать.) А как же ребёнку на молоко?
Халецкий, до которого только теперь дошёл смысл происходящего, бросился в погоню. Через три минуты он вернулся, тяжело дыша.
— Свернула в подворотню, и как в воду канула. А ты чего стоял, ушами хлопал? Кофе расплескать боялся?
— Я же говорил тебе: болею. С температурой тридцать семь и шесть бегать противопоказано. Борь, а что все это значит? На меня сначала цепляют «жучка», а потом отцепляют? Зачем? И откуда они знают, где мы встречаемся?
— Телефоны наши, небось, прослушивают. А жучка отцепляют, чтобы ты его случайно не обнаружил, балда. Нет, а я-то лопух! Знал ведь, что такое возможно, и все равно распелся, как тетерев на току. Ладно, Пых, идём скорее. Нам теперь придётся бежать впереди паровоза.
17
Светлана Георгиевна, безусловно, принадлежала к породе русских женщин, воспетых поэтом Некрасовым. Если Людмилу запертая дверь повергла в бессильную ярость, то её бабушка даже бранного слова пожалела в адрес мужа и сына, только скривила презрительно губы и пошла вызывать слесаря.
— Вот что, Люсенька, — сказала она внучке, пока слесарь, громко пыхтя по ту сторону двери, перепиливал ригель. — Боюсь, это мероприятие затянется надолго. Мы не можем бросить открытую квартиру, придётся ждать, пока не поставят новые замки. Не знаю, сколько провозится этот астматик, но непохоже, чтобы он стремился в книгу рекордов. Поэтому поезжай-ка ты без меня. Как вызволят нас из заточения, так сразу и поезжай.
Хотя Людмила чувствовала себя несколько неуютно при мысли о сольном выступлении перед незнакомой и, может быть, даже враждебно настроенной аудиторией, предложение бабушки показалось ей разумным. Но визит на работу матери не принёс ничего, кроме злости и разочарования.
Войдя в вестибюль и оглядевшись, Людмила увидела сбоку стол с пепельницами и группу курильщиков, пьяных и печальных. Пока она подыскивала слова, объясняющие цель её визита, растрёпанная рыжая девица с потёками туши на щеках равнодушно сообщила ей, что кабинет стоматолога наверху, а остальные конторы сегодня закрыты. После этого объявления Людмила окончательно растерялась, но тут из-за стола поднялась сидевшая в дальнем конце брюнетка, которая заправляла всем на похоронах, и, узнав посетительницу, сказала:
— Вы на поминки? Проходите. — И махнула рукой в сторону полуоткрытой двери.
На лицах остальных курильщиков, только что взиравших на Людмилу с тупым безразличием, появился
