звуком. И только после этого ему удалось произнести более-менее членораздельно:
— Ты думаешь?…
Тут взорвалась Лиска.
— Возможно, вам это покажется странным, но лично мне ваше сочетание ни о чем не говорит! Может быть, вы соблаговолите просветить тёмную дуру?
— Извини, Лиска, — опомнилась Надежда. — Тебе оно и не может ни чем о говорить. Это, так сказать, шутка для узкого круга посвящённых. Однажды собрались в курилке пятеро здоровых мужиков и разыграли одну девчонку, убедив её, будто дума в рамках борьбы с курением собирается издать закон, предписывающий производителям подкладывать в каждую десятитысячную пачку одну сигарету, отравленную цианистым калием. Дело происходило у Эдика на работе, и среди мужиков были все трое наших подозреваемых — ну, и, ясное дело, Эдик, который был одним из инициаторов розыгрыша. Остальные подозреваемые ему поддакивали и подавали реплики. В частности, Базиль заявил, что теперь-то уж точно бросит курить. И, что самое интересное, действительно бросил.
— Но… — Лиска открыла рот. — Не может быть…
— Я предупреждала, что версия, на первый взгляд, дикая. Но почему бы и нет? Почему, человек, безуспешно сражающийся со своим пристрастием к никотину, не мог задуматься над блистательными доводами Эдика в пользу радикальных мер борьбы с курением и решить, что идея недурна? Идея, конечно, нетривиальная — положить в пачку отравленную сигарету, дабы оградить себя от соблазна, — но, насколько я поняла, Базиль и сам — личность довольно неординарная.
— О господи! — Лиска судорожно сглотнула. — Какая чудовищная нелепость! Стать убийцей из-за желания избавиться от вредной привычки!.. Бедный Базиль! Но… Как же Ирен? Неужели он убил женщину, которую боготворил, только потому, что она могла его разоблачить? А потом нанял бандитов, чтобы убивать ещё и ещё?.. Это же безумие!
Надежда вздохнула.
— Я не обещала ответить вам на ВСЕ вопросы. Могу только предположить, что пережитое испытание нанесло удар по психике Базиля. По словам Эдика, он «тяготел к святости», а путь к святости, согласно литературе, — стезя, опасная для душевного здоровья. Представь себе: ты постоянно укрощаешь плоть, закаляешь дух, совершенствуешься, а в результате становишься…
— Да! — вдруг воскликнул Эдик. — Ты права, Надежда! Я вспомнил. Базиль бросил курить примерно в мае, но ещё в сентябре я видел, как он, разговаривая, крутил в руках портсигар. Залезет в карман, вытащит, повертит, повертит и сунет обратно. Вот сволочь! — Он ударил кулаком по столу. — А какие слезы лил, когда нам про Ирен сообщили! Иуда! Едем! Я лично сделаю из него отбивную!
— Куда мы поедем, Эдик? — попыталась увещевать его Надежда. — Его же нет в Москве!
— Который час? Половина двенадцатого? Его поезд в три часа приходит. В начале четвёртого он будет на работе — от вокзала до нас идти десять минут. Базиль всегда там ночует, когда из своего Тамбова возвращается. Геша!
Человек-гора, скромно сидевший на кухне, загремел бамбуковым занавесом и вышел на зов. Под мышкой у гиганта торчал толстенный том. Одарив присутствующих виноватой улыбочкой, Геша шмыгнул к книжному шкафу и поставил том на свободное место. «Братья Карамазовы», — оторопело прочла Надежда и мысленно присвистнула: — «Ни фига себе охранничек нынче пошёл!»
— Позволь нам, пожалуйста, взять до утра машину. Нам нужно съездить в Москву.
— Владимир Анатольевич не велел вас одних отпускать. Если надо, я вас сам отвезу.
— Понимаешь, мы не хотим брать с собой ребёнка — мало ли, что… Значит, кому-то нужно с ним остаться.
— Лучше уж останусь я, — вмешалась Лиска. — Мне твоё «мало ли что» не нравится. Геша должен поехать, он лучше любого из нас готов ко всяким неожиданностям.
— Но вас с Микки тоже нужно охранять! — напомнил Эдик. — Вдруг, пока нас не будет, сюда нагрянут вчерашние бандюки?
— Ну вот что, — решил Геша. — Я сейчас вызову своего сменщика, он покараулит Микки и Елизавету Петровну, а я отвезу вас с Надеждой Валентиновной куда прикажете.
Часть четвёртая
22
Базиля душила бессильная ярость. В этом не было ничего необычного — она душила его после каждой поездки домой; не помогали никакие медитации, никакой аутотренинг. Но на этот раз он уезжал из Москвы таким измочаленным и опустошённым, что, казалось, ни один раздражитель не пробьёт эту чёрную пустоту. Однако Юлии это опять удалось. Ей всегда удавалось довести его до кипения, в каком бы состоянии он ни находился.
После развода Базиль всерьёз опасался свихнуться. Желание расправиться с бывшей женой преследовало его неотвязно, а временами просто захлёстывало, и он выпадал из реальности. Единственной преградой на пути к безумию, к одержимости, оставалась любовь к дочери. Ради Светика он должен был во что бы то ни стало избавиться от наваждения, победить свою навязчивую идею. Но заставить себя обратиться к психотерапевтам и прочим психоаналитикам было выше его сил. Базиль вырос в простой, чуждой интеллигентским рефлексиям среде и считал специалистов такого рода опасными шарлатанами.
Человек, нуждающийся в психологической поддержке и отвергающий помощь психологов, как правило, обращается к друзьям. Но Базиль всегда испытывал некоторые трудности при попытке облечь мысли в слова. Выразить же словами свои чувства и смутные желания и вовсе было для него делом невозможным. Да и не по-мужски это, считал он.
Помощь пришла с неожиданной стороны. Однажды перед поездкой в Тамбов Базиль заглянул в книжную лавку купить какого-нибудь чтива в дорогу и зацепился взглядом за невзрачную брошюрку, название которой призывало: «Исцелись!» Вообще-то он не доверял таким книжонкам — за последние годы их развелось великое множество, а целительное воздействие, которое они, по идее, должны были оказывать на общество, как-то не ощущалось. Но в тот день что-то заставило его взять брошюрку в руки — может быть, категорический императив названия. Через полчаса продавщица раздражённо потребовала, чтобы он либо заплатил за книжку, либо положил её на место («Здесь не читальный зал!»). Базиль заплатил.
Автор брошюры — целитель и по совместительству философ, не скрывал, что его мировоззрение, как и концепция болезни и страдания, сложились под влиянием восточной философской мысли. Но, создавая своё учение, он сумел преобразовать чуждые и туманные для западного человека категории в удобоваримую теорию. Исцелиться — значит обрести целостность. Наша вселенная — единый однородный организм. Каждое из существ, её населяющих, несёт в себе все свойства вселенной в целом, подобно молекуле, обладающей всеми химическими свойствами данного вещества. Растения, животные, люди, боги по сути своей одинаковы — ни хорошие, ни плохие, просто сущие. Добро и зло появляются там, где часть целого осознает свою обособленность, отделяет себя от остального мира, возводит умозрительные границы. Боль, страдание суть реакция на отторжение части от целого, центростремительная сила, призванная вернуть отрывающуюся «каплю» в «мировой океан». Уберите границы, которые вы воздвигаете между собой и остальным миром, и боль исчезнет. Осознайте, что любое ваше действие, направленное вовне, направлено и на вас. Отнимая у другого, вы отнимаете у себя, даря — получаете, применяя силу — становитесь объектом насилия, проявляя заботу о других — заботитесь о себе. Не судите никого: человек, которого вы судите, во всем равен вам — и в дурном, и в хорошем. В вас заключена вся мудрость святых и все тёмные страсти самых кровавых злодеев. Перестаньте цепляться за свою обособленность, примите в себя остальной мир, и вы сравняетесь с богами, достигнете полной гармонии. В качестве средства достижения этой неслабой цели автор рекомендовал лично разработанную им систему аутотренинга и традиционные восточные методики самосовершенствования.
Своеобычность, красота и гуманность этого взгляда на мир потрясли неискушённого Базиля, как откровение. Он зачитал брошюрку до дыр, потом набросился на восточную религиозно-философскую литературу, глотая без разбору труды проповедников веданты, йоги, буддизма, джайнизма и даже даосизма. Он занимался аутотренингом и практической йогой, перешёл на «чистую» пищу, закалял волю аскезой. Временами, особенно когда несколько недель кряду не удавалось выбраться в Тамбов, ему казалось, что он вот-вот достигнет состояния внутреннего равновесия, полной умиротворённости — словом, свободы и покоя.
