Но что делать сейчас, где приклонить голову? Хорьков решил поехать к соседу: «свой брат, помещик!»
Через несколько дней, заняв под вексель небольшую сумму, он направился в сопровождении единственного оставшегося при нем дворового человека в Петербург подавать жалобу в Сенат, а если удастся — и самой императрице на самоуправство заводчика.
Соглядатаи в тот же день донесли об этом Баташеву. Одеваясь, чтобы идти в театр, он улыбнулся и ответил стоявшему перед ним Карпухе:
— Пусть молит бога, что сам жив остался. А что касается жалобы — не боюсь, не велика пава. Давай-ка лучше одеваться, пора в театр.
В театре шла в тот день новая пьеса «Немецкая башмачница». В заглавной роли выступала новая певица Таня, — высмотренная младшим Баташевым в одном из подмосковных поместий.
Зрительный зал заполнялся гостями. Они приезжали теперь не только из окрестных сел, но и из Мурома, Арзамаса, Ардатова. Мужчины и женщины выглядели нарядно: бордового, синего бархата камзолы, шитые золотом кафтаны, белые атласные, до колен, панталоны, тонкие чулки. На женщинах сверкали драгоценности.
Баташев с удовлетворением оглядывал собравшуюся в зале публику. Его старания прославиться вознаграждались сторицею. Когда зрительный зал заполнился народом, он дал знак начинать. Занавес пополз вверх.
XXI
Наташа проводила Луку до калитки, вернулась домой, села к окну и задумалась. Воспоминания недавних дней нахлынули на нее. Томительно-длинно тянулись недели ее пребывания в барском доме. Один день похож на другой. Утром вместе с приставленной к ней домоводкой Марфой пили чай или кофий, потом отправлялись на прогулку в парк, а если удавалось улестить старуху, — в лес. Это были лучшие часы в ее тогдашней жизни. Можно подышать свежим воздухом, полюбоваться красивыми цветами на клумбах, поманить к берегу ручных лебедей, плавающих в специально устроенных для них прудах. Иногда Наташа заглядывала в оранжерею, построенную по приказу Баташева в дальнем углу парка. Под присмотром купленного у графа Шереметьева искусного садовника росли здесь диковинные заморские растения: персики, лимоны, апельсины. Однажды садовник дал ей украдкой апельсиновое яблоко, и она надолго запомнила аромат чудесного плода.
Со страхом ждала Наташа наступления ночи. Барин был ненавистен ей. Не раз умоляла она его оставить ее, взять себе другую. Как могла, противилась его ласкам, но это лишь сильнее распаляло его.
Другая бы давно надоела ему, а к ней он наведывался часто.
Так прошло лето. Наступила осень. Оторванная от внешнего мира, Наташа долго не знала ничего ни о бунте работных, ни о судьбе Василия. Баташев не делился с ней своими делами, запретив и Марфе рассказывать о чем-либо таком, что могло расстроить его пленницу.
Но однажды старуха допустила промашку. Прикорнув у подножия огромной, в два обхвата, сосны у пруда за парком, она задремала на солнцепеке, и дворовая девушка, приносившая корм лебедям, рассказала Наташе о всех новостях заводского поселка, о бунте, о том, что кузнеца Башилова и других сослали неизвестно куда, что Павла Ястребова сначала тоже было отправили на каторгу, но потом вернули, только работает он теперь уже не на Выксуни, а в Велетьме, и что о Василии с Митькой Коршуновым ничего не слыхать: куда делись — неизвестно. Рассказав обо всем этом, девушка испугалась — так сильно подействовали ее новости на Наташу — и стала Христом-богом просить не говорить никому об их разговоре. Неровен час, узнают — быть ей на «козе».
Глотая слезы, Наташа успокоила дворовую: никому ничего не скажет, а за известие — спасибо. Та схватила корзинку и убежала.
Марфа долго допытывалась, чем расстроена ее подопечная, в чем причина ее слез, но выведать ничего не смогла. На все расспросы Наташа отвечала: «Батюшку с матушкой вспомнила. Жалко мне их».
— Себя жалеть надо, — проворчала в ответ старуха и тут же зажала себе рот: не сболтнула ль, дура, лишнего?
С невеселыми мыслями вернулась молодая женщина в свою темницу. Раньше, когда не знала о всем, что произошло на Выксуни, надеялась, что Вася выручит ее отсюда, потом, когда увидела, что помощь не приходит все дольше и дольше, стала думать, что Василий разлюбил ее, забыл о ней, и как-то смирилась со своей горькой судьбой. А теперь… Что делать ей теперь? Бежать? Но куда? Искать мужа? А где его найти?
Выхода, казалось, не было.
Так в каком-то полузабытьи прошла еще неделя, другая, третья. Отсветило жаркое солнце, проплыли в чистом небе на своих серебристых крылышках паучки-путешественники, непременные спутники бабьего лета. Нежные ароматы росших в парке цветов уступили место прилетавшему издалека горькому запаху полыни и еще чего-то, что наполняло душу отчаянием и безысходностью. Наступала осень.
Долгими вечерами шумели за окном деревья, монотонно качая сбросившими листья ветвями. Тени их судорожно метались по окну, словно монахи клали поклоны на богомолье. Временами начинал моросить мелкий, будто просеянный сквозь частое сито, дождик.
Наташа молча сидела у окна, уронив на колени вязанье, которому обучила ее Марфа. Думы о Василии, о том, что ждет ее впереди, не оставляли молодую женщину. С тех пор, как узнала она о том, какой жестокой казнью казнил Андрей Родионович знакомых и близких ей людей, он стал ей еще более ненавистен. Со страхом и отвращением покорялась она его ласкам, думая лишь о том, чтоб поскорее он оставил ее, поскорее окончились бы ее мучения.
«Лучше утопиться, чем так жить!» — все чаще думала она;
Вошедшая со свечой Марфа застала молодую женщину в слезах. Оглядев ее, старуха недовольно и строго сказала:
— Что это за слезы, негодница? Чем ты недовольна? Или хочешь, чтоб меня из-за твоих глупостей куда-нибудь на рудник сослали? Изволь сейчас же перестать. И приведи себя в порядок. Неровен час, батюшка Андрей Родионович пожалует. Что тогда?
Поставив свечу на камин, домоводка вышла.
Придет! Опять придет! Снова будет мучить, терзать ее душу! Мысль о том, что снова придется терпеть ненавистные барские ласки, словно огнем обожгла Наташу. Вскочив с кресла, она бросилась к окну и стала открывать его. Набухшая от дождей рама не поддавалась. Под руки попался нож. Засунув его между створками, она начала осторожно, но сильно тянуть раму к себе, и та, наконец, отворилась. Холодный, влажный воздух хлынул в комнату. Схватив лежавший на столе платок, Наташа накинула его себе на плечи и выбралась наружу. Откуда-то послышались шаги. «Барин!» — мелькнуло в голове. Осторожно прикрыв окно, Наташа бросилась бежать к одной из боковых аллей парка. Вот и деревья. Они укроют ее от жадного барского глаза. Пока там, в доме, спохватятся, она будет уже далеко…
Удача словно придала ей силы. Она добежала, никем не замеченная, до конца аллеи, перелезла через парковую ограду и очутилась в лесу. Теперь сюда, мимо лебединых прудов, куда ходила она гулять с Марфой, сюда, в спасительную гущу деревьев!
Ветки елей и можжевельника хлестали ее по лицу, цеплялись за платье, но она ничего не замечала. Ею владело одно стремление: скорей к пруду, там ее спасение! Не помня себя, взбежала она на прибрежную кручу и на миг замерла. Внизу под обрывом чуть слышно плескалась вода. Набежавший из-за леса несильный порыв ветра сорвал платок с плеч женщины, и это вывело ее из забытья. «Прощай, Вася, прости меня за все, я не виновата перед тобой!» Решительно шагнула вперед, подняла руку, чтоб сотворить крестное знамение перед смертью, и остановилась: ребенок шевельнулся у нее под сердцем.
Сначала она не поняла, что это такое. Потом, когда ребенок шевельнулся еще и еще раз, догадка озарила ее. Пораженная случившимся, женщина с тихим стоном опустилась на землю. Она не помнила,
