умолил кулаков не скупать хлеб и не поднимать цен. Однако борьба «с народной психологией и политической экономией» оказалась безуспешной. Тогда возникла счастливая мысль – прибегнуть к резерву: из запасной житницы богатого монастыря на рынок поступил хлеб по более низким ценам. И цель была достигнута: торговцы испугались потока хлебных запасов, так как считали их неисчерпаемыми, и снизили цены. «Это была больше психологическая, чем политико-экономическая операция», считал Ключевский, которая вскоре была повторена с прежним успехом.
На общем фоне состояния страны Ключевский повествует о благотворительной деятельности «отдельных лиц, которые продолжали светить из своей исторической дали». «Их пример в трудные минуты не только ободряет к действию, но и учит, как действовать». Автор привлекал внимание слушателей (и читателей) к деяниям «давнишней доброты», напоминал о жизненном завете прошлых лет: «жить – значит любить ближнего, то есть помогать ему жить; больше ничего не значит жить и больше не для чего жить». Этими словами закончил В. О. Ключевский лекцию «Добрые люди Древней Руси».
Примерно в те же годы (в 1892 или 1893) Ключевский записал афористическое изречение, близкое по мысли к вышеперечисленным работам: «Истинно цель дела благотворительности не в том, чтобы благотворить, а чтобы некому было благотворить».[9]
Тема важности «унаследования путем исторического воспитания понятий добра, чувства сострадания, любви к ближнему, стремления к нравственному идеалу» развивалась и в других работах Ключевского, в частности в статье «Два воспитания».
В. О. Ключевский имел богатейший преподавательский опыт. Давать уроки он вынужден был еще мальчиком, репетиторством жил в студенческие годы, а впоследствии изо дня в день читал лекции в Московском университете в течение 30 лет, в Московской духовной академии -36 лет, в Александровском военном училище – 17 лет, на Высших женских курсах – 16 лет, в Училище живописи, ваяния и зодчества – 10 лет. Если суммировать все годы его профессорско-преподавательской деятельности, то получится 109 лет (при этом не учитываются его частные уроки, публичные лекции и выступления в других аудиториях)! Не удивительно, что вопросы воспитания, образования, просвещения привлекали внимание ученого, и он охотно делился своими размышлениями.
Наиболее ранние мысли Ключевского о воспитании встречаются в его письмах 1861 г., когда он был еще первокурсником. Так, в ответном письме к дяде, который поделился с ним беспокойством о младшем сыне, Ключевский советовал поддерживать в ребенке постоянно веселое, бодрое, живое настроение духа и отстранять от него все, что может привести в уныние. «Вы знаете, что не окрепшая еще голова особенно легко гнется под влиянием неприятных, тяжелых обстоятельств; тут нужно поддержать, ободрить ее, и она будет свободна и легко развиваться». А по поводу лени своего маленького племянника Ключевский написал его отцу: «Леность надоест мальчику так же, как и наука, если она не интересует. Поленится и перестанет! <…> Может быть, найду какую-нибудь (особенно интересную книгу. –
Говоря о воспитании, просвещении, образовании, Ключевский опирался не только на свой опыт, но и на исторические данные и нередко использовал как наглядные примеры образы литературных героев Его характеристики блестящи, остроумны, разоблачительны. Историк ставил вопрос об ответственности образованного дворянства перед всем обществом и особенно – перед крепостными крестьянами. Ключевский утверждал, что дворянство своим знанием и примером должно приучить крестьянский класс «к трезвости, к правильному труду, производительному употреблению своих сил, к бережному пользованию дарами природы/умелому ведению хозяйства, к сознанию своего гражданского долга, к пониманию своих прав и обязанностей. Этим благородное сословие оправдало бы, – нет, искупило бы исторический грех обладания крепостными душами». Но российский помещик с детства привык дышать пропитанной развлечением атмосферой, из которой «был выкурен самый запах труда и долга». Даже вольномыслящий тульский космополит, который «с увлечением читал и перечитывал страницы о правах человека рядом с русскою крепостною девичьей и, оставаясь гуманистом в душе, шел в конюшню расправляться с досадившим ему холопом».
Публичная лекция «Два воспитания» была прочитана автором в пользу Московского комитета грамотности. Огромная аудитория исторического музея не вмещала всех желающих. Присутствовавшая там писательница Р. М. Хин-Гольдовская под свежим впечатлением записала в дневнике: «Слушала лекцию Ключевского: «Два воспитания – семья и школа». Ключевский – замечательный лектор. Он обладает особенным даром рассказывать даже известные вещи так, что в воображении вдруг оживает целая эпоха, о которой в памяти под грудой других воспоминаний, хранились какие-то обрывки. <…> Сегодня он говорил о древнерусской семье. И как говорил! Прямо поэма». «Особенно блестяща была вторая часть лекции: Екатерининская эпоха, Бецкий…».[11] И – продолжала она.
В этой лекции Ключевский рассматривал две существовавшие ранее системы воспитания: школы у домашнего очага в Древней Руси, где ребенок воспитывался не столько уроками, сколько нравственной атмосферой, какою он дышал – это не пятичасовое, а ежеминутное воздействие; и публичной школы новой Руси XVIII в., отрывавшей школу от семьи. Ключевский обращал внимание на разность задач и методов воспитания обеих систем,
Историк призывал и сам убедительно показывал, как следует извлекать полезные уроки из накопленного исторического опыта. Из системы И. И. Бецкого он рекомендовал воспитателям взять требование относиться к детям «с кротостью, учтивством и любовью», всегда хранить при них веселый вид, поддерживать в них бодрый дух и веселый нрав. Где этого нет, там не может быть никакой педагогики/никакой школы, «а есть только казарма для малолетних преступников, даже не исправительная, а просто карательная». Из Домостроя следует, считал Ключевский, взять то «сильное место, где наставник убеждает детей покоить родителей в старости, не забывать труда отцова и матернего, помнить, что они никогда и ничем не сумеют заплатить своего детского долга». О матери современным детям можно сказать: «она готова была умереть за вас, прежде чем вы рождались; вы обязаны жить для нее, пока она жива».
Высказанные в афористической форме мысли историка повторялись из уст в уста, распространялись, входа, таким образом, в общий обиход. Правда, порой при этом забывалось, кто первым их произнес. Примером могут служить заключительные слова статьи «Два воспитания»: «было бы сердце – печали найдутся».
Русская культура (в широком смысле этого слова) всегда привлекала внимание ученого – ей посвящена не одна страница в его книгах и лекциях. Ключевский создал целую серию статей по истории русской культуры и общественной мысли. Много работ этого цикла хронологически относятся к XVIII в. Во второй половине и в конце XIX в. (т. е. во времена Ключевского) XVIII в. привлекал исследователей (в том числе и его самого) своей относительной неизученностью: «Русский XVIII век, столь важный в судьбах нашего отечества, исполненный столь громких дел, вызвавший столько шумных и разноречивых толков своими грехами и успехами», надолго оставался «в научной полутьме».[12] Пробел в монографическом изучении России XVIII в. Ключевский заполнил сам в 3-й и 4-й частях «Курса русской истории», в публичных лекциях «Западное влияние в России после Петра», в статьях, выступлениях, в набросках и очерках.
В «Курсе русской истории» Ключевский указывал на социальное неравенство русского общества, которое в XVIII в. еще более усиливалось нравственным отчуждением «правящего класса» от «управляемой массы». «Говорят, культура сближает людей, уравнивает общество. У нас, – считав Ключевский, – было не совсем так. Все усиливавшееся общение с Западной Европой приносило к нам идеи, нравы, знания, много культуры, но этот приток скользил по верхушкам общества, осаждаясь на дно частичными реформами, более или
