В детстве я была толстой. И когда во время игры в «бутылочку» бутылка поворачивалась ко мне, мальчишки скандировали: «Крутим заново!» Мне не приходилось выбирать мальчиков. Гэйб был лучшим учеником и лучшим спортсменом нашего выпуска, и он выбрал меня. Благодаря этому я почувствовала себя особенной. И его предательство било больнее, чем предсказание, что вы переживете собственных детей.
После развода я оказалась в ситуации, когда мне одной приходилось решать, в какой цвет покрасить стены квартиры, что есть, с кем встречаться. И я выбрала безопасность. Я нашла надежность в Оливере, вместо того чтобы искать ее в себе самой. Он из кожи вон лез, чтобы сделать меня счастливой, и всякий раз, решая с ним расстаться, я вспоминала «Холлмарк» и ужасные ряды открыток с соболезнованиями. В нашей жизни может случиться столько всего ужасного, и раз я нашла стоящего мужчину, не нужно ли за него держаться? Я припоминала то время, когда корчилась от боли, свернувшись в клубок, плача и зовя мою давно умершую бабушку Беатрис: пожалуйста, избавь меня от страданий, защити, приголубь, дай силы терпеть, пожалуйста! И, судорожно сглотнув, давала волю слезам, решая, что я выбираю спокойствие, лишь бы это не повторилось. Оливер был для меня передышкой. Я всем своим существом знала: он не предаст, не оттолкнет меня. И крепко за него держалась, хотя знала: мой выбор неверен. Из-за его надежности. Я не умела сама себе обеспечивать надежность и безопасность.
Мне нужно было научиться создавать спокойствие внутри себя, ограждая все несущественное предостерегающей желтой ленточкой. Научиться оберегать себя, доверять своим инстинктам, отыскать в себе ключи к безопасности. Вся та ложь, которой мы себя утешаем – «Он ведь сказал, что скучал по мне», «Он подарил мне бриллиант величиной с орех, значит, он меня любит», «В конце концов, когда я пригрозила, что уйду, он пришел ко мне и умолял остаться», – ни к чему не ведет. Подавляя смутные опасения, мы стараемся поверить в то, чего жаждем. Но когда нам многократно причиняют боль, следует понять, что нужно перестать бороться с собой. Это единственное, что можно сделать.
Все мы страдаем и хотим обрести утешителя, который вытирал бы наши слезы, кормил мороженым и держал за руку. Оливер безмерно меня любил. Однако этого было недостаточно. Прежде всего мне самой нужно безмерно любить себя.
Я должна отпустить его. Я перережу поводок.
Глава 11
БЕДА НИКОГДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА
Но не успел раздаться гудок нашего такси, как мое настроение уже переменилось. Мы поехали в город пообедать, а я так и не собралась с духом, чтобы с ним объясниться. Я надеялась хоть немного дистанцироваться от Оливера, и на обратном пути, пока мы возвращались в Верхний Уэст-Сайд, центробежная сила оторвала меня от него и притиснула к двери, и мое выставленное плечо противостояло интимности, будто новоизобретенное оружие. Я погрузилась в молчание и одиночество. Я смотрела в окно такси, на облака пара, на дождевые капли, которые сливались и текли маленькими реками. И проблески света в бессонных квартирах, и повар в колпаке, тушивший свой окурок на сверкающем квадрате мостовой, – все это стало мне ближе, чем Оливер. Я уже много раз, еще до знакомства с Оливером, испытывала подобное, сидя у окна такси, – эту нависшую тишину, в которой я пыталась угадать, что произойдет дальше. Мои движения теряли легкость; тревога сгущалась. Сейчас он спросит меня, что случилось. Вместо этого Оливер протянул мне руку. Я не взяла ее.
Когда мы вошли в мою квартиру, Оливер нарушил молчание:
– Ты мне скажешь, что не так?
– Не понимаю, почему ты меня терпишь. Я люблю все драматизировать, со мной трудно ладить. – Я переложила проблему на него.
Может, он со мной порвет. Так будет проще. Меньше сожалений. Типичный случай проекции.
– Мне нравится твой трудный характер, и я с тобой потому, что ты мне дорога. – Он легонько погладил меня по затылку. – Стефани, мы прекрасная пара. – Он чувствовал неладное.
Он читал мои мысли.
– Можно спросить тебя кое о чем? – Я подняла глаза, проверяя, слушает ли он меня. – Тебе не надоедает напоминать мне о том, что есть мы, что нам хорошо вдвоем? Это не утомительно? – Я-то знала, каково это.
Вечно служить группой поддержки не только утомительно, но и постыдно.
– Наверное, я просто смотрю на вещи иначе. Мы – это мы, просто иногда моя малышка печалится. Так что я готов выслушать и помочь. – Он был такой милый, и это было ужасно. – Линус, как думаешь, напомнить мамочке, как нам хорошо вместе? – Я ненавидела риторические вопросы, которые он адресовывал Линусу.
Впрочем, меня, похоже, начинало раздражать все, что он делал, будто бы он поступал так нарочно. Я вела себя с ним так же, как Гэйб – со мной.
Вести себя как Гэйб означало сваливать все проблемы в отношениях на партнера. Это означало оставаться просто потому, что так легче, чем уйти. Это означало разрешить себе лениться. Понимаете, Гэйб остался со мной и согласился создать семью, поскольку знал, как я к этому стремлюсь. Наверняка в этом дело. Может, он решил, что моего желания хватит на нас обоих и что вид моего счастья осчастливит и его тоже?
После длительных бесплодных попыток и ожидания с замиранием сердца у гинеколога, когда я боялась услышать: «Простите, вы просто не можете иметь детей», мне пришлось принимать препараты для облегчения зачатия. Кломид. Гэйб послушно приходил домой в благоприятные для зачатия дни и старательно выполнял свою роль. И наконец это случилось: две розовые линии на полоске теста на беременность. Я получила все, чего хотела, все, что числилось в списке дел моей любви. И когда я обнаружила, эти ужасные письма, мне словно упала на голову целая стопка кастрюль.
Гэйбу недоставало силы духа, чтобы быть честным. Думаю, он считал меня хорошим человеком и не хотел меня ранить, поэтому скрывал от меня какую-то часть своей жизни. Я заставляю себя так думать. В противном случае он продажен. В противном случае я вышла замуж за чудовище. Одно дело – признаться в том, что вы разлюбили. Это я могу понять. Но постоянно прикидываться неженатым и при этом приходить каждый день домой и методично стараться оплодотворить меня, изливая ложь в мое лоно... Это змеиное коварство. Так может поступать человек, не имеющий характера, лишенный совести, неспособный отвечать за свои поступки, ведь для папочки с мамочкой он всегда прав.
Понимаете, он не должен был считать, что так и надо. Он должен был терзаться угрызениями совести, и не из-за того, как я отреагирую на его ложь, если она откроется, а из-за сознания собственной неправоты. Ну да, у этого свойства есть название. Мораль, например. Цельность характера. Да даже сила духа. Он оставался со мной из неправильных соображений, стараясь усидеть на двух стульях, потому что это ему казалось легче, чем уйти.
Я оставалась с Оливером по тем же причинам. Разница заключалась лишь в том, что мне не требовались годы, чтобы понять, что Оливер заслуживал большего, да и я тоже.
– Прости, Оливер. Я знаю, что ты не это хочешь услышать, но я не передумаю. – Глубокий вдох. – Мы должны расстаться. – Я выдохнула и замерла.
– Кажется, я ожидал нечто подобное, – сказал Оливер, скорее самому себе, чем мне. – Но я хочу понять, почему. Ты сама-то понимаешь, почему?
Сейчас я причиню ему боль.
– По вечерам я ловлю себя на том, что разглядываю посторонних мужчин. – Я не могла поднять на него глаз. – Это бы еще ничего, но я не просто смотрю. Нет, я ничего такого не делала, но мне хотелось; это важный признак. Ты заслуживаешь большего.
Честно говоря, это был просто симптом. На самом деле проблема была в характере самого Оливера. Он нежный и очень хороший, но он меня ужасно раздражал. Я любила его, но он мне на самом деле не нравился. Меня не интересовала его работа или друзья, или то, какие деревья ему нравятся в парке. Знаете вопрос: «Какие три фильма вы взяли бы с собой на необитаемый остров?» Если заменить фильмы на людей, то Оливера в моем списке не оказалось бы. И это главное.
– Мне очень жаль, – сказала я, и мне правда было жаль. – Я знаю, поверь мне, знаю, тебе нелегко, но лучше сейчас, чем...
– Я понял. Я ухожу. – Оливер помедлил у двери моей квартиры, глядя на меня. – Надеюсь, ты найдешь
