противнику, чтобы вырвать клочья мяса. В обычной жизни бараки были хищниками-одиночками, не терпящими вторжения в собственные угодья и нападающими на любое существо, независимо от размеров.
Хотя Голгрин ощутил на себе хмурые взгляды, он постарался изогнуть губы в самой тёплой и приветливой улыбке, на которую только был способен, — Великий Кхан ожидал его уже много дней.
Рядом с Зарангом воздух был плотен от ароматического дыма грмина, вокруг повелителя возлежали его любимчики, чьи клыки были подточены так же, как у Голгрина. Они вдыхали благовоние сквозь длинные тростниковые трубки, украшенные серебром. Позади грелись чаны на горячих угольях, а рабы-людоеды нервно носились взад и вперёд с медными горшками, наполненными холодной водой. Дело в том, что фиолетовые цветы грмина становились наиболее ароматными, если их сначала увлажнить горячей, но не кипящей водой.
Голгрин махнул рукой, приказывая своей свите остановиться, и шагнул вперёд, приблизившись к дальнему концу залы, где стоял высокий, увенчанный звездой каменный трон Великого Кхана. Навстречу ему рванулось крылатое животное, гневно выпуская когти и щёлкая клювом — казалось, ожил один из барельефов столицы. Крылья грифона были подрезаны, и он не мог подняться в воздух, но, по крайней мере, он громким клёкотом оповестил о приближении Голгрина. Надсмотрщик немедленно хлестнул его, заставляя замолчать, и поклонился великому лорду.
Выпустив последнее колечко ароматного дыма, Великий Кхан Керна, Заранг И'Уркарун Драгон — Заранг Великий Дракон, — опёрся на подушки и посмотрел на своего верного слугу. В его налитых кровью глазах плескалась ярость, и, ощутив изменения в атмосфере пира, эльф-лирник смолк, постаравшись отступить в угол на всю длину цепи. Хозяева бараки прыгнули в круг и, надев стальные перчатки Рыцарей Нераки, спешно загнали своих питомцев в клетки, прекратив писк и шипение.
Зал впервые обратил на Голгрина внимание, глядя со смесью интереса, презрения и опасливого уважения.
Тот опустился на одно колено, но не отвёл глаз под пронзительным взглядом Великого Кхана. Заранг не выдержал первым, дрогнув и заморгав водянистыми глазами. И только тогда Голгрин начал зачитывать официальные поздравления и восхваления повелителю Керна. Закончив, он немедленно вскочил на ноги, чем нарушил ещё одну древнюю традицию.
Заранг снова затянулся ароматным дымом и широко улыбнулся; его клыки были не только подточены, но и заострены так, что он легко мог перекусывать любую кость — Великий Кхан любил откусывать у провинившихся пальцы, чтобы затем накормить ими любимую птичку.
— Юроок ки ифана и'Голгрени, — произнёс Заранг, откладывая трубку и снова небрежно откидываясь на подушки, — Голгрин мог сколько угодно стоять в его присутствии, но Великий Кхан легко докажет, насколько он презирает подобную неучтивость.
Великий Лорд в свою очередь не произнёс никаких слов благодарности в ответ на похвалу Заранга, лишь щёлкнул пальцами, и свита немедленно подтащила тяжёлые сундуки с добычей. Пирующие вынуждены были разойтись подальше, уступая место шести огромным ящикам, тяжело бухнувшимся на пол.
Жадность победила страх и ненависть. Заранг, блеснув золотом на своей драгоценной мантии, вырвал палку погонщика у одного из хозяев бараки и нетерпеливо ударил по крышке ближайшего сундука. Людоед из его личной стражи выступил вперёд с поднятым топором, но Голгрин в мгновение ока выхватил оружие и сам обрушил сильный удар на крепкие запоры.
Заранг алчно распахнул крышку — светлая сталь жарко заблестела в свете факелов. В сундуке лежали драгоценные кубки и оружие, переливались монеты и сверкали искрящиеся камни. Голгрин одну за другой откинул остальные крышки, являя всем невиданное богатство, плод его хитроумной политики. Почти все сундуки были забиты сталью, но попадались и драгоценные ткани вперемешку с редкими металлами.
С жадным хрюканьем наклонившись вперёд, пузатый Заранг вытащил одно из лезвий, высоко подняв, чтобы все могли оценить мастерство кузнеца.
— Игран ки верата и'Нераки? — спросил Кхан. — Ф'хан?
Великий Лорд медленно повернулся к своим воинам и сделал знак тем, кто наблюдал за заключёнными. Стражи немедленно вытолкнули вперёд рыцаря с тонкими чертами лица и аккуратно подстриженными волосами, лишившегося уже одного глаза, когда он пробовал показать характер. Голгрин ударил раба по спине, так что мужчина кубарем влетел в круг, где недавно бились, бараки, прямо под ноги Великому Кхану.
Свита немедленно взорвалась возбуждёнными азартными криками.
— Ф'хан! Ф'хан! — неслось отовсюду.
Заранг медленно шагнул вперёд, тряся двойным подбородком. Он усмехался, подбадривая кричащих резкими жестами. Рыцарь же безучастно стоял в круге, ёжась от криков, но не обращая ни на кого внимания.
Почуявший кровь грифон забился на возвышении и хрипло заорал. Его крик подхватила красная птица, любительница пальцев. Но их хищные вопли бледнели по сравнению с рёвом, вырвавшимся из десятков людоедских глоток. В круг полетели разные монеты, ставки делались с ужасающей скоростью. Подражая эрдам, людоеды предпочитали заключать пари с большим количеством оговорок, таких как: на каком ударе падёт жертва, в какое именно место, на что именно будет похож предсмертный крик… Ставки принимались любые.
Когда возбуждение достигло апогея, Заранг вскинул стальное лезвие над головой, нежась в льстивых словах, льющихся со всех сторон. Голгрин стоял рядом с бесстрастным лицом, лишь прикрывая веками горящие глаза.
Великий Кхан широко размахнулся.
— Ф'хан! Ф'хан! Ф'хан не Нераки! — вопили, надрываясь, кутилы.
Лезвие вошло ровно между лопаток — одетый в грязные лохмотья рыцарь не имел никакой защиты, кроме собственной кожи.
Широкой струёй брызнула кровь, мужчина, закричав, рухнул на пол, извиваясь на мраморных плитах, но не умирая.
Заранг снова размахнулся и ударил изо всех сил.
Меч рассёк плечо рыцаря, почти отрубив левую руку и глубоко уйдя в тело. Человек перестал извиваться, но грудь его судорожно вздымалась, не оставляя сомнений в том, что рыцарь жив.
Снова зазвенели монеты — спешно заключались новые ставки. Заранг, Великий Кхан Керна, посмотрел на Голгрина почти с детской обидой, а затем ударил вновь, перерубив рыцарю шею.
Теперь раб дёрнулся и наконец-то умер, и пока подхалимы со всех сторон восхищались мастерством повелителя, тот отряхнул капли крови с мантии и высокомерно отказался от меча.
— Джаракх и и'Нераки геа а'ф'хан! А'ф'хан, и'Голгрени! — прохрюкал Заранг, указывая на изрубленную плоть.
Великий Лорд сердечно улыбнулся, и только глаза выдавали его истинные эмоции.
— А'ф'хан? Не ки, не ки… — С горящим от стыда лицом он принял отвергнутый клинок и повернулся к своей свите.
Не успел Голгрин ничего произнести, как к нему вытолкнули ещё одного рыцаря и тощего эльфа, почти такого же бледного, как и лирник.
Лезвие мелькнуло размытой дугой… раз, другой.
Голгрин высоко поднял отрубленную голову рыцаря, а затем подхватил вторую подкатившуюся — эльфийскую. В наступившей тишине он шагнул в сторону, усмехнулся и бросил клинок в сундук с ценностями, после чего продемонстрировал трофеи Зарангу так, чтобы все могли оценить чистоту среза.
— Не а'ф'хан и керак, и'Заранги, — вежливо заметил он.
Теперь все присутствующие могли заметить, что меч безупречен, вопреки мнению правителя. Кроме того, Голгрин показал, насколько Кхан неискусен с клинком.
Теперь уже каждый людоед в зале смог ощутить напряжение, возникшее между ними. Стихли крики, прекратились пари, остановилось веселье — все напряжённо ждали.
Заранг дёрнулся, его взгляд метался между капитаном стражи, стоящим у стены, и Голгрином.
