Казалось бы, говорить больше не о чем, но по тону грифона Николау понял, что Фроствинг не прочь еще поторговаться и ждет, что ему предложат еще что-нибудь. Что же?
Что?
Затянувшаяся пауза сделала этот вопрос бессмысленным. Грифон покачал головой.
— Ты разочаровал меня, дорогуша Григорий. — В голосе Фроствинга появились нотки надрыва, которые Григорий уже слышал несколько раз за последнее время. — Вот ты всегда так: только я подумаю, что ты наконец понял мою шутку, а ты меня разочаровываешь, противный.
— Быть может, ты мне напомнишь, что это была за шутка? Услышу ее снова — вдруг да сумею лучше оценить?
— Но ведь в загадке-то как раз вся соль этой шутки! Ну ладно, я тебе подарю еще один намек, так уж и быть, хотя уж сколько раз можно намекать, просто и не знаю… Приглядись к себе, Григорий. Познай того, кто ты есть, отрекись от того, кем ты был. Ты — новый человек, но ты и тот, былой. Это твое право…
Григорий Николау понятия не имел, что за чушь городит грифон.
Следующие слова Фроствинга прозвучали страстно, он словно бы давным-давно хотел произнести их:
— Возненавидь себя! Только в этом — твоя сила! Возненавидь себя и возгордись за себя — такого, каким ты стал!
И все равно Григорий не улавливал в этих словах никакого смысла. Григорий отмел их, как ничего не значащие, и шагнул ближе к крылатому чудовищу.
— Я вновь спрашиваю тебя: будешь ты торговаться со мной или нет? Я добровольно отправлюсь в дом. Я согласен принять любую участь, какая бы меня ни ожидала, но в обмен я хочу свободы для Терезы!
Фроствинг покачал головой. Невзирая на вечную ухмылку, запечатленную на его каменной морде, он, похоже, опечалился.
— Эх, Григорий, Григорий! — вздохнул он. — Твоя судьба предначертана с незапамятных времен. — Грифон поднял и вытянул переднюю лапу. Григорий уже приготовился произнести заклятие, чтобы защититься от врага, но тут заметил, что грифон всего лишь на что-то показывает. — Подъезжаем к моей станции. Боюсь, ты напрасно потратил время и красноречие, дружище.
Григорий не хотел смотреть туда, куда указывал грифон — уж больно это смахивало на очередную уловку, — но все же посмотрел.
Вдалеке наконец стал виден окружающий пейзаж. Всего лишь маленькая точка — но хотя бы точка…
Вместо того чтобы начать тормозить, поезд ни с того ни с сего набрал скорость. Точка выросла в размерах, стала приобретать очертания… превратилась в некую постройку на равнине, обрастая все новыми и новыми деталями. Она приобретала все более и более знакомый вид. Это здание Григорий уже видел раньше. Это был…
Это был дом.
Николау развернулся к Фроствингу, намереваясь наложить на него заклятие, когда вдруг увидел, что кто-то поднимается на крышу вагона по лесенке. Это была Тереза, и ее лицо почему-то показалось Григорию похожим на лицо другого человека, знакомое ему.
— Ты поспела как раз вовремя, милочка, — хихикнув, отметил Фроствинг.
Тереза Дворак улыбнулась крылатому чудищу.
— Тереза! — воскликнул Григорий и встал на ее пути к грифону. Тереза смотрела на него так, словно не видела. — Ты не могла прийти сюда! Я усыпил тебя. Ты еще не могла проснуться!
— Значит, я еще сплю, — беспечно проговорила Тереза не своим голосом.
Николау попятился. Он слышал этот голос прежде! Он слышал его в ее же воспоминаниях, которые он захоронил так глубоко всего несколько минут назад.
— Это было неизбежно, Григорий, — проворковал грифон. — Это все было неизбежно, что бы там ни придумывали ты или дорогуша Петер. Ты все гадал, что я похитил у тебя, когда не оставил воспоминаний о моем первом посещении в Чикаго? В ту ночь я предупредил тебя о том, что буду ждать тебя здесь, что кульминация развития событий наступит именно здесь!
Григорий почти не слушал разглагольствований грифона. Гораздо больше его тревожила Тереза. Он обнял ее за плечи, заглянул в глаза.
— Тереза, послушай меня! Ты должна понять: тебя хотят использовать! Ты должна проснуться!
— Но я и сейчас не сплю! Еще никогда в жизни я не была настолько… бодрствующей! — возразила Тереза. — Я все понимаю, Григорий. Я знаю, какова была судьба моего семейства на протяжении всех этих веков. Я даже знаю, что ты…
Их накрыла огромная тень. Григорий пригнулся, а Фроствинг спикировал на крышу за спиной Терезы. Она без всякого страха наблюдала за приземлением чудовища.
— Хватит болтать! — прошипел грифон. — Хватит трепаться!
С этими словами каменный монстр обхватил женщину передними лапами. Григорий выкрикнул первые слова запрещающего заклинания, но поспешно оборвал себя, вспомнив о том, что это заклинание может повредить и Терезе. Вместо этого он призвал на помощь все силы, какие у него только остались.
К его ужасу, грифон поднял Терезу перед собой, превратив ее в живой щит. Григорий отказался от попытки воздействовать на Фроствинга магической силой.
— Наша остановка, мы выходим — я же тебе сказал, — бросил на прощание грифон и взлетел на несколько футов над вагоном, но при этом, как ни странно, не отстал от бешено мчавшегося состава. — Мы-то выходим, а вот сам поезд, боюсь, здесь следует без остановок.
— Тереза! — вскричал Григорий и попытался притянуть свою спутницу обратно с помощью магической силы. Увы, безрезультатно. Фроствинг набирал высоту.
— Не видишь ближе своего носа, дорогуша Григорий. Опять ты меня разочаровал, дружочек. — Ухмылка грифона стала шире. — Увидимся в аду!
Крепко обхватив лапами Терезу, Фроствинг улетел прочь. В воздухе грифон разок развернулся, а потом на полной скорости понесся в направлении дома.
Григорий попробовал было броситься за ним, но, хотя это был его собственный сон, сил ему на это не хватило. Все, чего он сумел добиться в попытках взлететь, — это отрыв от крыши вагона на несколько дюймов.
Поезд резко качнуло на крутом повороте и унесло далеко от дома. Григорий посмотрел вперед и увидел, что дальше, собственно, ехать некуда — впереди рельсы обрывались.
Оставаться на крыше да и в купе в то мгновение, когда поезд домчится до этой точки, ему совсем не хотелось, но когда Григорий попытался очнуться, выбраться из сна, это ему не удалось.
Локомотив вот-вот должен был домчаться до того места, где обрывались рельсы. Дальше — ничто.
Спрыгнуть вправо или влево? Но куда? И тут, и там — повсюду пустота, ничто. Позади тянулись вагоны. Побежать по ним назад — только отсрочить неизбежное на несколько секунд.
Григорий развернулся к лестнице, но ступеньки, оказывается, исчезли вместе с открытым люком. Он был, как в плену здесь, на крыше вагона.
Локомотив домчался до той точки, где кончались рельсы… и пропал. За ним пропал первый вагон. Второй…
Настала очередь того вагона, на крыше которого стоял Григорий.
Григорий проснулся, чуть не задохнувшись, еле сумев сдержать крик ужаса и поняв, что ему в конце концов удалось сбежать из страшного сна.
Сна? Нет, то был кошмар, страшнее которого и придумать было нельзя. Если бы он не очнулся сейчас, неизвестно, очнулся ли бы он вообще когда-нибудь.
Он оперся рукой о противоположное сиденье, чтобы не потерять равновесие, и тут же понял, что сиденье пусто и что это значит.
Выпучив глаза, Григорий оглядел купе и обнаружил, что Тереза исчезла. Сон и явь соединились. Фроствинг украл ее… и она этому не сопротивлялась.
Пока Григорий осознавал весь ужас случившегося, поезд замедлил ход. Григорий нахмурился.
