Право по рождению

пожалеешь.

— Мне очень жаль, дитя моё, что ты вынуждаешь меня прибегнуть к этому, — Малик посмотрел за Ульдиссиана. — Так печально, что остальные должны страдать больше, чем нужно, из-за твоего упрямства, — Его глаза угрожающе сузились. — Так печально… И целиком твоя вина.

Надзиратели мира двинулись. В это же время несколько горящих ветвей вылетело из костра. Они упали на землю прямо перед Ульдиссианом и сразу же стали длиннее и толще. Они всё ещё были объяты пламенем, но, казалось, больше не сгорали.

В несколько раз больше первоначальных размеров, собранные ветви стали приобретать новую форму… Форму некоего подобия человека. Две длинных ветви пошли на ноги, более короткие стали руками, а сук с разломанной ветви стал служить головой.

Она была выше фермера — фигура из палок, словно пришедшая из ночного кошмара. Сучок повернулся к Малику.

— Взять его, — бесстрастно приказал священник.

Пылающий голем устремился к Ульдиссиану и оплёл свои горящие руки вокруг рук фермера с хваткой петли на шее висельника.

Жар был нестерпимым. Пламя совершенно ослепило его. Он плотно закрыл глаза, но свет огня прорывался сквозь веки. Ульдиссиан попытался вдохнуть воздуха, но в результате только почувствовал, что его лёгкие тоже пылают.

Но, при всём мучении, должно было быть ещё хуже. Ульдиссиан к этому времени уже должен был совсем сгореть, его плоть — расплавиться, а кости — почернеть…

Ульдиссиан с трудом припомнил, что Малик не хочет, чтобы он умер. Малик хочет сделать из него податливого, усердного новообращённого, которого можно показать его хозяину… Примасу. Он может пытать фермера, может довести его до пределов отчаяния, но высший жрец не осмелится убить того, за кем охотится.

Это знание подстегнуло Ульдиссиана бороться. На пределе возможностей изгоняя боль из своего разума, он с непокорным рёвом освободил себя из захвата голема.

Внезапно и сильно похолодало, затем раздался стук. Ульдиссиан потряс головой. Когда его зрение прояснилось, он увидел перед собой кучу дымящихся палок — всё, что осталось от созданного Маликом существа.

Но это было не всё. Когда Ульдиссиан взглянул на свои опалённые руки, выжженные участки начали исцеляться. Кожа быстро превращалась из ужасной чёрной и алой в свежую розовую, не тронутую ни крапинкой. Даже на его одежде больше не осталось и следов дыма, не говоря уже об огне.

Радость Ульдиссиана от того, что он справился с последней уловкой высшего жреца, быстро сменилась страхом за Лилию и остальных. Беззащитные, они вряд ли могли выстоять против натренированных и кровожадных надзирателей мира.

Но все трое стояли нетронутыми. Воины Триединого и в самом деле окружили их, но этим возможности злодеев и ограничились. Всё остальное было тщетно. Ульдиссиан видел, как клинок обрушился на его брата, только затем, чтобы отскочить назад в нескольких дюймах от цели. Надзиратель мира намеревался схватить Ахилия, но чуть не сломал руки о самый воздух возле шеи охотника. То же самое происходило и с Серентией, чей взгляд в этот миг встретился с его взглядом. Она поняла, в чём дело, понимали это те, кто их атаковал, или нет. С круглыми глазами дочь Сайруса кивнула в знак того, что знает о силе Ульдиссиана.

Что же касается Лилии… Благородная дева стояла сразу за ним и тоже подвергалась яростным, но тщетным нападкам рьяных служителей Храма. Она стояла в окружении их со спокойным выражением на лице, ожиданием, и, как и Серентия, Лилия смотрела на Ульдиссиана с пониманием, что он не даст её в обиду.

Этого было достаточно, чтобы он улыбнулся, несмотря на обстоятельства, и эта улыбка осталась на его лице, когда он перевёл своё внимание на источник их неприятностей.

Впервые за всё время Малик больше не улыбался и не выказывал безразличия. Его лицо сделалось хмурым, и в его тёмных-претёмных глазах Ульдиссиан читал едва сдерживаемую ярость. Высший жрец держал в облачённых в печатки руках маленькую, украшенную драгоценностями шкатулку, крышка которой была обращена так, чтобы всем несведущим, вроде несмышлёного противника священника, было видно.

— Ты сам навлёк на себя это. Для хозяина ты будешь живым, дитя моё, даже если я поднесу ему твоё едва бьющееся сердце.

Он раскрыл шкатулку.

Ульдиссиан инстинктивно вздрогнул… Только чтобы увидеть, что в футляре есть всего лишь три сверкающих драгоценных камня. Несмотря на мерцающий свет лагерного костра и расстояние между ними, Ульдиссиан как-то смог различить их: голубой, овальный камень; жёлтый, прямоугольный; самый большой — белый алмаз в форме слезы. Расположение камней указывало на то, что там должен был быть ещё один, четвёртый, но паз под него был пуст.

— Ты хочешь меня подкупить, чтобы я принял твою веру? — наконец спросил он с любопытством.

В ответ Малик пробежал пальцем по камням:

— Нет. Скоро ты будешь умолять обратить тебя.

Надзиратели мира внезапно оставили свои попытки и побежали к священнику. Малик не обратил на них внимания, больше заинтересованный в открытом участке между Ульдиссианом и им.

Участок стал наполняться ядовитым дымом, никак не связанным с лагерным костром… И ни с каким другим источником в поле видимости.

Ульдиссиан столкнулся с зачаровыванием, давящей силой и ожившим пламенем. Он не боялся дыма. Делая глубокий вдох, он ступил вперёд. Когда он преодолеет дым, горло священника окажется совсем недалеко…

Но сзади раздался непередаваемый визг и взволнованный крик Лилии:

— Нет, Ульдиссиан! Не так! Остерегайся таящихся!

Не успела она выкрикнуть, как жуткая тень встала прямо перед фермером. Ульдиссиан уловил взглядом острые, как бритвы, отростки над чем-то, походившим на три руки, и луковицеобразную голову, казавшуюся слишком тяжёлой, чтобы держаться на любом естественном теле. Четыре белесых глаза зловеще сверкали. Нечто сделало шаг по направлению к Ульдиссиану…

А затем, не успел никто и глазом моргнуть, серебристая аура окружила тело чудища. Существо подняло вверх отростки и исторгло низкий, с придыханием, звук… А затем просто исчезло.

Но даже когда Ульдиссиан был каким-то образом избавлен от этого ужасного неприятеля, две новые тени сформировались в дыму, и каждая из них была по-своему более абсурдна, чем та, что только что исчезла. У первого существа тело выглядело недавно освежёванным и состояло из двух конечностей, оканчивающихся когтистыми лапами, и мускулистого, усеянного шипами хвоста, прикреплённого к трубообразному телу. У него не было головы, сверху просто зияла дыра, из которой кошмарные, зубастые отростки взвивались в воздух прямо перед Ульдиссианом.

Его адский компаньон обладал костлявой фигурой и лицом голодной хищной птицы. Два кожистых недоразвитых крыла пробивались из-за плеч. Его руки оканчивались не ладонями и не когтями, а многочисленными присосками, а ноги были загнуты назад, как у кузнечика.

Где-то далеко позади, за завесой дыма, Малик произнёс одно единственное слово: «Люцион».

Птицеобразный прыгнул с невероятной стремительностью. В одну секунду он стоял перед Ульдиссианом, в следующую уже был над ним. Хотя тот не выдержал тяжести прыгуна и упал, он уловил хватающий за душу скрежет со стороны второго чудовища.

Отростки с присосками стремились к груди и горлу человека, и Ульдиссиан прикладывал все усилия, чтобы не дать им добраться до него. Он держал своими руками ужасные конечности существа за запястья, толкая верхнюю часть чудища вверх, насколько хватало сил.

Перекрывая шум борьбы, Малик почти равнодушно заметил:

— Они оставят от тебя ровно столько, дитя моё, сколько надо Примасу для работы. Не более