«Чего— то я еще не знал, а Левшин посвящать не спешил. Может, не так страшен черт? Пятьсот билетов, • вдруг представил я толстую пачку размером с большую общую тетрадь. -Как же он мог ее съесть?»
Я до того задумался, что даже не попрощался с молоденькой секретаршей, и лишь у выхода, очнувшись, подошел к дежурным старушкам. Они вылупили на меня глазки и часто испуганно заморгали.
— А это правда, что администратор из Мухославска съел пятьсот билетов? — спросил я у них.
— А мы не знаем, мы ничего не знаем! — пропищали старушки. — Да кто ж его знает, может, и съел!
— Ладно, — поморщился я. — Где у вас ближайший детский садик?
— А вот он, вот! — разом показали они.
«Со школами я пролетел, надо хоть с детских садиков начать, — подумал я. — А с утра — в школу».
Было около четырех часов дня, когда я дважды промчался вокруг здания детского садика, так и не найдя открытую калитку, пока не вышла какая-то женщина в белом.
— Где вход? — крикнул я.
Женщина махнула рукой и скрылась. Я перепрыгнул через забор. В детском садике «Ганс Христиан» было пусто, пахло манной кашей, стираным бельем, ночными вазами и розовыми снами. Какая-то дряхлая нянечка попыталась прошмыгнуть мимо меня, но я успел ее перехватить.
— Как найти заведующую? — строго спросил я.
— Там, — показала она рукой на коридор. — Хорошая Нина Посейдоновна, на втором этаже. А вы кто?
— Санэпидемстанция, — буркнул я. — Клопов будем у вас кастрировать.
Нянечка испуганно посмотрела на меня и бросилась бежать по коридору.
Когда я нашел заведующую, пожилую крашеную хозяйку детского садика 'Ганс Христиан», то она встретила меня очень мило.
— Чем могу быть полезна? — спросила Нина Посейдоновна.
— Куралесинская филармония беспокоит вас! — как можно радостнее воскликнул я.
— А-а… — тут же исчезла волнистая улыбка с ее лица. — Опять артисты. «Три поросенка» мы уже смотрели, вы, наверно; теперь хотите показать нам «Гадкого утенка»? Извините, но я больше не могу травмировать психику детей! — категорическим тоном, не оставляющим никаких надежд, сказала она. — Ничем помочь не могу!
— Извините, а что, все детские садики посмотрели «Три поросенка»?
— К сожалению, все, — горько улыбнулась Нина Посейдоновна. — Все восемь детских садиков, которые прикреплены к Дворцу культуры «Тонус», посмотрели сказочное эстрадно-фантастическое сюрреалистическое представление с участием людей-кукол «Три поросенка». Мы всегда ходили по тридцать копеек, а администратор Мухославской филармонии Аркан Гайский нам всучил по пятьдесят, потому что, видите ли, это не просто куклы, а люди-куклы будут играть.
— Где-то я уже слышал про этого Аркана Гайского, — задумчиво произнес я. — Но что это за сюрреалистическое представление?
— Вот этого мы сами до сих пор не можем понять. Из-за ширмы то появлялись головы, то вдруг выбегали двухметровые люди в страшных масках поросят и начинали истязать маленького злодея Волка. Нам, как заведующим детских садиков, как педагогам, понятно -искусство не топчется на месте, какие-то свои трактовки, какие-то свои новые взгляды на классику, но когда, после всего этого ужаса, артисты выходят в зловещих масках и начинают скандировать: «Товарищи дети и родители, берегите окружающую среду, а также лесных хищников! Будьте всегда такими же храбрыми, как эти поросята!»
Заведующая, видимо, вспомнила сюрреалистическое представление, на секунду замолчала, схватилась судорожно за кресло и, собираясь с мыслями, вскоре продолжила:
— Мы тоже пытаемся привить нашим детям новое мышление и тоже учим их беречь природу и животных, учим быть храбрыми, но тот кошмар, что мы тогда видели… Даже взрослые плакали, когда три ужасных поросенка нанизывали на вертел этого бедолагу замухрышку-волка. Честно говоря, эта сцена у меня так и стоит по ночам перед глазами. Три огромных, жаждущих крови поросенка и взывающий к жалости плачущих детей и взрослых крошечный волк. До сих пор мурашки бегут от воспоминаний по телу. Вы когда-нибудь видели живого волка? — дрожащим голосом спросила Нина Посейдоновна.
— Их и в зоопарке скоро не увидишь, — почему-то перешел я на шепот.
— Меня в детстве всегда пугали волком, а сейчас я перестала есть свинину, — вздрогнула Хорошая, — а вместо кукол теперь все дети играют только с игрушкой волка. Это хорошо, наверно… — чуть запнулась Нина Посейдоновна, — что они жалеют сказочного злодея, но ведь не такими формами их надо воспитывать. Дети отказываются верить, что Красную Шапочку съел Серый Волк, они не верят сказкам! Слава Павлов из подготовительной группы мне так и сказал: «Почему вы нас обманываете, это Красная Шапочка и бабушка злые и плохие, это они с охотниками убили и съели бедненького Серого Волка». А что нам приходится выслушивать от родителей? Как вы думаете?
— Даже представить не могу, — покачал я головой.
— Вот и мы тоже не знаем, как дальше жить. Нам не верят ни дети, ни родители. Родители так и говорят: «Вы лишили наших детей детства! Верните его!» А жалуются не куда-нибудь…
«Ну и Гайский, — думал я про Мухославскую филармонию, — вот это сюр… А что же будет со мной?»
…В шесть часов вечера я приплелся в гостиницу. Левшин спал, не раздеваясь, положив под голову рабочую папку.
— Слышь, — толкнул я его.
— Ну, — буркнул он, открывая глаза. — Еще целый час до собрания. Как дела?
— Ничего не выходит, — вздохнул я и рассказал, что со мной произошло.
— Подумаешь, съел пятьсот билетов! — рассмеялся Левшин. — Жить захочешь, съешь и больше, а вот с детскими садиками ты зря так, надо было уговаривать до конца.
— Она и слушать не хотела!
— Ты даже и не пробовал. То, что их надули какие-то кукольники, на это даже внимания обращать не надо.
— Левшин! — взорвался я. — Ты что, не понимаешь? Дети травмированы представлением, заведующая даже слушать не хотела!
— Ты сегодня получишь по банану, тогда узнаешь, кто из вас будет больше травмирован.
В дверь культурно постучали. Зашел Горе в белой ситцевой рубашке, с закатанными рукавами и в черных облегающих брюках.
— Можно? — вежливо прогундосил он. Левшин, увидев его, опять улегся спать. — Как дела, администраторы? — спросил Петя, усаживаясь в кресло. — Скоро будем работать? Заделка идет?
— Тебе-то что за дело? — буркнул, не открывая глаз, Левшин.
Петя хотел было заорать на Витюшку, но вспомнив, как культурно он недавно вошел, миролюбиво произнес:
— Левшин, хватит тебе великого администратора из себя корчить, сам знаешь… при полном зале и играть приятней.
Витюшка, не услышав ожидаемого вопля, даже приподнялся.
— Петь, займи до суточных, — ехидно улыбнулся он.
— Что, думаешь, не займу?! — уже не сдержался Горе, повышая голос. — Как ты, что ли?! — и тут он без всякого перехода хвастливо бросил мне: — С такой женщиной познакомился! Ноги… из плеч растут!
— Или уродина, или с тебя ростом, — подал голос Левшин.
— Да что ты в женщинах понимаешь?! — вскочил Горе. — Это у тебя одни шлюхи на уме!
— Зато у тебя никаких, — зевнул Витюшка.
— Да таких тварей, как у тебя… им только свистни, с ними даже поговорить не о чем!
— Ты что, их в постель для дипломатических переговоров тащишь?
— Уж не как ты, животное! — брезгливо поморщился Петя.
— Да, я животное! — воскликнул гордо Левшин. — Это мое личное дело, я сплю, с кем хочу и как хочу, крошки со мной ложатся не из-за моей светлой и благородной души, она им до фени! Им просто со мной
