лежала, свернувшись клубочком на кровати, и заплаканными глазами сверлила книгу.
— Совсем работать не хотят, — миролюбиво произнес Закулисный, присаживаясь рядом с ней. — А этот негодяй Евгеша никак не тянет, если так и дальше пойдет, надо его гнать. Ты как думаешь?
Ирка со злостью молча переворачивала непрочитанные страницы.
— Мась… ты чего, обиделась? — погладил он ее по ноге.
— Уйди! — отбросила Ирка его руку и поправила халатик.
— Мась… ну ты что? — задышал учащенно Закулисный, силой переворачивая ее на спину. — Ну, что ты? -улегся он удобно своим пупком на ее плоский и сильный живот.
Ирка, как змея, выскользнула из-под Закулисного.
— Не трожь! — не разжимая тонких губ, прошипела она.
Закулисный с оскорбленным видом вскочил с постели. Он заметался по комнате, пинком отбросил стул и подбежал к холодильнику.
— Хорошо! — прорычал он. — Ладно… — достал из холодильника минералку.
Еще он вынул тарелку с жареной курицей, кусочки мяса и открытую баночку с селедкой. Выпил минералки и после некоторого раздумья вцепился зубами в мясо.
— Ты что принесла, сука? — заорал он, пытаясь оторвать и прожевать кусок мяса. — Ты что принесла… я тебя спрашиваю?
Ирка с оскорбленным видом, но уже с испугом в глазах выбежала из спальни.
— Ну… ты же сам просил что-нибудь натурального, — чуть дрожащим голосом ответила она.
— Натурального! — подскочил Закулисный. — А не это дерьмо!
Он схватил с тарелки кусок мяса и швырнул с размаху ей в лицо. Ирка бросилась в спальню.
— Стой! — завопил Закулисный. — Куда?!
Ирка застыла на месте. Закулисный схватил открытую баночку с селедкой и подлетел к ней.
— А это что?! — орал он, размахивая перед ней банкой. — Ты, сука здоровая, покупаешь себе на мои деньги, а я не могу это есть, у меня печень! Хочешь, чтобы я загнулся?!
Закулисный с визгом выплеснул рассол с кусочками селедки ей в лицо. Ирка содрогалась от рыданий.
— Тебя, тварь, одеваешь! Из грязи вытащил, а ты…
Закулисный, не находя слов, в приступе бешенства ударил ее в живот, в грудь… после чего трясущимися руками схватил бутылку и залпом выпил.
— Сгинь! — прохрипел он. — Чтоб мои глаза тебя не видели!
Ирка с опущенной головой побежала в ванную. Закулисный несколько раз прошелся из спальни в гостиную, потом включил телевизор, уселся в кресло. Из ванной раздавался шум воды, рыданья; по телевизору шел мультфильм. Владимир Федорович потихоньку приходил в себя.
Через некоторое время мокрые ноги зашлепали по полу, и Ирка, благоухая французскими дезодорантами, обвила его волосатую шею сзади своими длинными и тонкими руками.
— Володечка, — шептала она, целуя его в шею. — Ну прости, Вова… — капали приятные слезы и скатывались ему на грудь. — Я тебя так люблю… я очень виновата…
Закулисный сидел в кресле, подергивал плечами, пытаясь смахнуть ее руки, и многозначительно молчал.
— Володя, ну прости… любимый мой…
— Ладно, — как-то нерешительно, после глубокого раздумья, произнес он, уже с вожделением поглядывая на ее голое влажное тело. — Иди… сейчас приду…
Ирка попыталась поцеловать его в губы, но он ей не ответил.
— Я сказал… иди… — чуть мягче произнес он.
Ирка прошмыгнула в спальню. Закулисный погладил пупок и сладко улыбнулся.
— Левшин, — поинтересовался я, когда мы зашли в номер. — У тебя так не бывало, чтобы ты сразу билеты в классе продавал?
— Парень! — включил свой мегафон Витюшка. — Ты, я вижу, при башлях! На сколько продал?
Нужно было выкручиваться, поэтому без Левшина здесь не обойтись…
— Тридцать пять рублей! — орал он. — Мы живем! Быстрее в кабак, там сегодня такие крошки!
— Ты что! — возмутился я. — Осталось уже двадцать рублей, к тому же мне эти деньги отдавать надо!
— Да брось ты об этом думать! Когда придет время, тогда и будем соображать! — мазался Витюшка моим одеколоном и чистил свои крупные белые зубы моей же пастой. — Один раз живем! — вопил он из ванной. — Если не сейчас, то когда же?
— Можешь идти куда угодно, а я никуда не пойду, это не мои деньги.
— У тебя их, как и у меня, никогда не будет! — выскочил с зубной щеткой во рту Левшин. — Все, что нужно и можно взять из этой проклятой жизни, надо брать без сожаления и немедленно! Хватит тебе умничать! Может быть, именно сейчас мою крошку снимают, а я тут тебя, дурака, учу. Давай переодевайся быстрее!
— Никуда не пойду, — улегся я на кровать. — Это ты можешь жить без денег, а мне постоянно хочется жрать, да клянчить — стыдно.
У Витюшки от таких слов выпала изо рта зубная щетка.
— Что ты сказал?! — заорал он. — Ну-ка, повтори!
— Могу повторить, — со злостью сказал я, подходя к нему.
— О, господи! — ужаснулся Левшин, скрываясь в ванной. — С кем приходится работать! Лучше б я с Колей жил в номере, чем с тобой! Тот жлоб, но ты… у меня просто слов нет! Можешь не ходить, тебя никто не заставляет, займи до завтра чирик, а с суточных я тебе отдам.
Зашли Коля и Петя, без стука и почему-то без привычной ругани.
— Левшин, ты куда? — заглянул Видов в ванную.
— Мне с тобой в противоположную сторону, послышался ответ. — Старушки, правда, уехали?
— Правда, рано утром.
— Вот и езжай их догоняй.
— Далеко этот придурок собрался? — спросил меня Петя, будто не знал, как и Коля, то единственное место, куда может пойти Витюшка.
— Мне думается… в ресторан, — произнес я глубокомысленно.
— Кухня отвратительная в этом кабаке, — присаживаясь на стул, проговорил Петя скучающим тоном. — Думаю сегодня пойти поужинать в «Чулпан».
Чувствовалось, что Горе попал на «Клондайк»… уселся на довольствие прочно.
— Привет, — кивнул Левшин Пете, выходя из ванной. — Потолок цел? Ногами не повыбивали?
— Ты на что намекаешь? — снисходительно улыбнулся Горе. — Ну как крошка, Евгеша?
— Класс, — ответил я, с большим трудом вспоминая его подружку.
— Такая секс-бомба, — начал гундосить Горе, но скривившийся недоверчиво от его слов Левшин выскочил в коридор, знаком показывая мне, чтобы я тоже вышел.
«Придется занять, — вздохнул я. — Ничего не поделаешь».
Я отсчитал ему в коридоре червонец, и Витюшка галопом понесся в свой единственный и любимый бордель.
Петя все— таки нудно и пошло рассказал и о том, что было ночью, и о том, как девчонка влюбилась в него с первого взгляда, и о том, сколько у нее за душой… и что сейчас он подумывает на ней жениться… Еще Горе долго гундосил о том, что презирает Левшина, у которого нет никакого смысла жизни. Внезапно вбежал возбужденный Витюшка.
— Где твоя повязка? — заорал он с порога.
— Не понял? — удивился я.
— Чего ты не понял, дурак! Там полкабака сейчас в марлевых бинтах сидит, последний скрип! Без марлевки просто делать нечего, никого не снимешь! Что ж ты вчера в кабаке был и не предупредил меня… еще друг называется.
Я понял, что невольно занес моду в богом забытый Чертоозерск.
Левшин вытащил марлю из мусорного ведра, куда я ее забросил утром, и посмотрел на меня.
