— Еще друг называется! — процедил он. — Я же мог сегодня пролететь! Ну-ка, завяжи на бантик.
Я завязал ему на затылке бантик, и Витюшка с низкого старта рванулся в свое логово.
— А я сегодня несколько человек в городе видел в бинтах, — протянул недоуменно Видов. — Смотрю, и вроде голова целая, а в бинтах и с бантиком. Один так в красном бинте шел, наверно, покрасил.
Чертоозерск, окончательно завернулся, если даже Горе пошел ужинать со своей баскетболисткой с перевязанной головой. Когда я увидел его, мне стало страшно. Куда там монстрам из фильмов ужасов до него…
Видов предложил мне спуститься в ресторан. После недолгого колебания я согласился. Левшин сидел с перебинтованным черепом в центре зала в окружении трех восхищенных девчушек и что-то возбужденно им рассказывал. В нашу сторону он даже не взглянул.
— Пошли отсюда, — сконфузился Видов. — Над нами уже смеются.
Коля побежал искать бинт, чтобы подсесть к Левшину, я забился в угол ресторана.
Витюшка, как всегда, был в центре внимания. С ним спешили познакомиться соседние столики, он громко смеялся, рассказывал анекдоты, случаи из актерской жизни… Когда зазвучал сверкающий рок-н- ролл, все старались быть поближе к нему и перенимали его движения, которые он тут же придумывал, импровизировал и прекрасно их исполнял. Левшин, как бездомный костер, притягивал к себе порочных мотыльков, заражал их своим неиссякаемым оптимизмом, весельем, и с ним было всем легко и просто.
«Один раз живем! — выкручивал Витюшка немыслимые па. — Я ненавижу завтра! Только сегодня и только сейчас!»
Перед глазами мелькал восторженный Левшин, из глубины танцующих слышался его заразительный, зазывающий смех, и кто-то шептал мне в самое ухо:
— Приятель, ты чего, умнее всех? А ну-ка, беги за бинтом и быстрее возвращайся сюда, пока еще Витюшкиных крошек не разобрали.
И я побежал, полетел, в надежде найти хоть маленький кусочек марли, чтобы прилепить себе на лоб, стать как все и ничем не отличаться от других.
Бригада артистов «Мойдодыра» завтракала в кафе на четвертом этаже гостиницы «У озера». Клан Закулисных сидел за отдельным столиком, остальные пристроились рядом. Закулисный здесь уже навел шорох, и поэтому официантки знали, что он любит только натуральное и минеральную. Его не обсчитывали и не заставляли долго ждать. Пухарчук был здесь лучшим другом, а Коля с Петей каждое утро безуспешно заигрывали с официантками.
— Рассасывает, — кивнул Видов на Закулисного, который допивал вторую бутылку минеральной.
— Скоро сорвется, — поморщился Горе. — Когда ему вшили, не помнишь?
— Черт его знает, — пожал Коля плечами. — Пухарчук все знает. Женек, — обратился к нему Видов. — Когда пупок сорвется?
— А он и не собирается, — буркнул Пухарчук, заглатывая огромную отбивную. — У него как ампула рассосется, он поедет в Киев гипнотизироваться.
— Такого не будет, — покачал недоверчиво головой Коля. — Чтобы он да не попьянствовал перед гипнозом… нет, все равно сорвется. Кстати, Женек, это твоя работа, что Закулисный узнал про старушек?
Пухарчук молчал, сосредоточившись на отбивной.
Ты меня слышишь или нет? — понизил голос Видов, заметив, что Закулисный прислушивается к разговору.
— А чего я сказал… ничего… — вскочил Женек и побежал к официанткам.
— Ты что, не знаешь, что он нас закладывает? — прошипел Петя. — Ирка мне хоть и двоюродная сестра, а тоже начинает: «Петя, как ты себя ведешь… ты же на гастролях!» Выговаривает мне за то, чего даже знать не могла. И кто выговаривает? Я за нее заступаюсь, когда Закулисный срывается, а она денег не занимает!
— Лилипут — ее первый доносчик, он чувствует, куда ветер дует.
— И куда же он дует? — внимательно посмотрел на него Горе.
Прибежал Женек и довольно рассмеялся.
— Я им загадку загадал! — воскликнул он. — Если до завтра не отгадают, они будут должны литр сметаны. Ого! Целый литр!
Петя с Колей одновременно взглянули на Пухарчука и молча закончили завтрак. Через час должен был начаться первый спектакль.
Закулисный поставил стол перед зрительным залом, Елена Дмитриевна поднялась к директору. Подошла пожилая женщина.
— Стаканников сказал, что вам нужен контролер, — обратилась она к Закулисному. — Вы руководитель?
— Директор, — важно поправил ее Закулисный, вцепившись взглядом в ее лицо. — Сколько будем платить, знаете?
— Да, Эдуард Иванович говорил. Два пятьдесят с концерта.
— Правильно, — кивнул Закулисный, — сегодня четыре спектакля, так что получите десять рублей. Не помешает?
— Ну что вы! — воскликнула женщина. — Что вы!
— Мне кажется, что еще лишние десять рублей вам не помешают? — посмотрел на нее пристально Закулисный. — Если все пройдет, как надо, — нажал он на последнее слово.
— Конечно-конечно, — смутилась женщина, зарплата всего ничего…
— Вот и хорошо, — расцвел Закулисный. — Уже и детские садики идут.
Он уселся за стол и достал тетрадь с записями. Подходил первый детский садик к Дворцу культуры «Граций». Возле входа воспитатели остановили детей и показали им на афишу.
— Дети, посмотрите, как красиво, а вот и грязнуля с «Мойдодыром»!
В центре щита были расклеены две наших рекламы с убегающим от крокодила Гены грязнулей и разухабистым умывальником, грозящим обоим огромной зубной щеткой. Над рекламой художник написал гигантскими буквами:
— Мойдодыр, Мойдодыр! — кричали счастливые дети, а сзади них тянулся еще один детский садик.
Заведующие детских садиков расплачивались с Закулисным, и каждая говорила:
— Ну что ж так дорого, никак нельзя подешевле?
На что Закулисный отвечал:
— Не мы расценки устанавливаем, проходим тарификацию, а комиссия устанавливает цену. Мы бы сами рады были б подешевле билеты продавать, нам же легче работать…
— Да, да, — сочувствовали заведующие. — Ох уж эти комиссии, они и нас достали.
Потом воспитатели рассаживали детей и ждали обещанного чуда.
К Закулисному подошла Елена Дмитриевна.
— Володя… ты разговаривал с контролером? — спросила она, понизив голос.
Закулисный молча кивнул. Больше на эту тему не говорили.
Дети уже аплодировали в зале и то и дело выкрикивали:
— Лилипутик, лилипутик!
Когда потух свет, воспитатели бросились наводить порядок с криками:
— Тише, тише, а то лилипутик рассердится!
Занавес открыли, и из-за ширмы вприпрыжку в белых шортиках, в белой футболочке, в белых носочках
