Ульдиссиан почувствовал, что дракон удаляется. Он больше не требовался для того, что предстояло человеку.
Сын Диомеда использовал свои силы, чтобы в последний раз взглянуть на тех, кто был дорог ему, — на Мендельна, Ахилия и Серентию. Перед тем, как продолжить, он должен был сделать две вещи. С тем, чем он мог свободно повелевать, Ульдиссиан мог исправить положение для своих друзей и брата.
Покончив с этим, Ульдиссиан посмотрел вверх, но глядел он не на небо. Он воззрился далеко за его пределы — в место и время, которые открыл ему дракон.
Ярость, которую он удерживал в себе, пыталась освободиться.
Настало время. Ульдиссиан улыбнулся ещё раз — и начал испускать. Свет осенил луга, джунгли — весь Санктуарий. Однако он не причинял вреда, а наоборот, заживлял. Он коснулся всех живых существ и вылечил всё от вреда, вызванного пришествием эдиремов и почти полным разрушением мира.
Затем Ульдиссиан снова собрал его вместе и выплеснул за пределы, где он рассеялся во всех направлениях. Он почувствовал, что давление вновь нарастает — теперь в последний раз, — приготовил к этому мир и приготовился сам.
И когда это пришло, оно сопровождалось взрывом беспримесной энергии, которая встряхнула Санктуарий до его основания. Ульдиссиан заревел — не из-за боли, но полнейшего экстаза от своей трансформации. Теперь он был не простым человеком, но чем-то, непостижимым даже для ангелов и демонов. На один миг он
Затем, завершая то, что должно было быть осуществлено, что он желал осуществить, Ульдиссиан уль-Диомед дал себе разметаться
Повлекло оно и изменение Санктуария, знал об этом кто-нибудь или нет.
Мендельн первым понял, что что-то не так. Вообще-то, для него это было так очевидно, что он удивился тому, что никто не закричал.
Луга были полностью восстановлены. Коричневые и зелёные стебли мягко колыхались под дуновением лёгкого ветерка. Мендельн осторожно повёл вокруг кинжалом и не нашёл в растениях никакой угрозы.
Но он обнаружил кое-что другое — причину молчания эдиремов. Они все замерли, словно статуи.
Хотя нет, не все. К нему шли два человека, которых ему было одновременно радостно и странно видеть.
Ахилий и Серентия — причём оба вполне себе из мира живых.
Они глядели на него с таким же изумлением, явно не представляя, что произошло не только со всем вокруг, но и с ними самими. Мендельн был уверен как минимум в причине последнего.
— Ульдиссиан, — сказал он им дрожащим голосом. — Ульдиссиан сделал это.
— Но как такое может быть? — спросил лучник, не в силах сдержать улыбку. Это был Ахилий, которого они все знали так хорошо, — даже дыра в его горле исчезла. — Как?
— Это вопрос, который даже они горячо обсуждают, — раздался голос Ратмы.
Они повернулись и увидели Древнего; тот осунулся и выглядел более соответственно своему возрасту. В его волосах имелись проседи, и морщины прочертили его некогда молодое лицо. В отличие от трио, Ратма отнюдь не выглядел радостным.
И когда их взгляд проследовал за его указывающим пальцем, они поняли, почему.
Пять крылатых фигур возвышались над миром, и такую силу они излучали, что всё прилетевшее войско в сравнении с ними казалось детьми.
— Совет Ангирис, — выдохнул сын Инария. — Ошибки быть не может. Отец говорил о них. Совет прибыл в наш мир.
Мендельн задрожал от такого зрелища:
— Но зачем?
Древний пристально взглянул на новоприбывших:
— Поскольку мы единственные незамороженные, нам и надлежит выяснить.
Он повёл их к ангелам, которые стояли полукругом. Когда четвёрка приблизилась, Мендельн начал слышать — и чувствовать — голоса.
Ещё более изумительным было то, что местность внезапно преобразилась. Она стала огромной залой из сверкающих кристаллов и алмазов, выдолбленной с совершенством, какое не под силу воссоздать ни одному смертному ремесленнику. Гигантские статуи других крылатых чемпионов нависали над внутренним убранством. Пол был составлен из самых замысловатых мраморных мозаик, узоры которых не имели смысла для Мендельна, но были бесконечно прекрасны и приковывали взор.
Но не менее прекрасны — и пугающи — были сами пятеро.
Ангел-женщина отвергла этот аргумент. Она была наиболее оживлённой из пяти, и пока говорила, поворачивала голову к четырём остальным:
— Где мы? — вдруг прошептала Серентия.
Ратма сначала зна?ком приказал ей замолчать, но потом тихо ответил:
— Мы одновременно в тех самых лугах, где были, и, если верить известным мне легендам, должно быть, в центральной зале собраний Совета в само?м легендарном Серебряном граде! Совет судит наш мир, и я боюсь, что вердикт всё ещё может быть не в нашу пользу.
— После всего, что сделал Ульдиссиан, результат ещё под вопросом? — опешил Мендельн. Не успев осознать, что делает, он зашагал к ангелам. — Да какое вы имеете право? Какая наглость! Мы не паразиты какие, чтобы нас убивать!
Империй с негодованием воззрился на него:
Мендельна отбросила назад невидимая сила. Он мог налететь на остальных, но Ауриэль взглянула на него, и он мягко опустился на землю.
Империй не ответил, но если бы у него было лицо, был уверен Мендельн, оно бы приняло негодующее выражение.
Ратма следующим вышел вперёд:
— Вы должны дать человечеству шанс. Они способны на множество чудесных вещей, только дайте им выжить! Они могут стать настоящей частью Баланса…