— Если вы сочтете правильным, я попытаюсь прорваться в Шварценау!
Немного помедлив, я согласился. Я не приказывал. Он тоже оставил шлем и карабин. Без ремня он побежал вниз по склону. Я приказал пулеметчику занять позицию.
Наш человек добрался до противоположного склона. Он не бежал. Он шел и падал через каждые 20 метров или когда по нему стреляли. Наши взгляды были прикованы к нему. Русские усилили огонь. Стреляли по нашим позициям и по нашему посыльному. Снова начала стрелять противотанковая пушка.
Я приказал пулеметчику вести огонь по левому флангу русских. В Петерстале наши штурмовые орудия вели неравный бой с «Т-34».
Наш посыльный опять двинулся вперед. Мои руки, державшие бинокль, дрожали.
Снова выстрелила противотанковая пушка. Посыльный залег. Мы ждем пять минут, десять минут, пятнадцать минут — не шевелится. Мои ладони стали влажными. Мои люди смотрели на меня, я смотрел в пустоту.
— Он поднялся! Он бежит! — крикнул кто-то рядом со мной.
Я закричал пулеметчикам громче, чем это было обычным для меня:
— Ну стреляйте же, стреляйте!
Пулемет молотил по русским позициям вдоль дороги.
Я снова взялся за бинокль. Посыльный бежал, падал, залегал, вскакивал и снова бежал, пока не скрылся в лощине. Он добрался до Шварценау. Мы молча смотрели друг на друга. Ефрейтор рядом со мной сказал:
— Во дает парень! Во дает! — и отвернулся.
Я снял шлем и промокнул пот со лба.
В тот момент мне вдруг стало ясно, насколько фатальным может оказаться принятие незнакомой роты во время боевых действий, когда нет никакой возможности познакомиться с людьми своего подразделения. Я же почти не знал ни одного своего солдата по фамилии. Некоторых только сейчас увидел впервые.
Кто такой командир их роты, солдаты тоже не знали. Но вот что удивительно: лейтенант есть лейтенант. И совершенно все равно, как его зовут и откуда он взялся. У него есть приказ, у него есть ответственность за выполнение задачи и за жизнь своих людей.
И я находился под впечатлением того, какое доверие проявили молодые солдаты по отношению ко мне, чужому лейтенанту.
Отношения между офицером и солдатом развивались в Пруссии более 200 лет. Даже проигранная Первая мировая война не смогла внести в них раскол. Это феномен или часто упоминаемый и высмеиваемый прусский дух, который, как оказывается, распространен не только в Пруссии?
Что заставило двух посыльных добровольно отправиться в тяжелый и полный опасностей путь в Шварценау?
Над Шварценау взлетела первая белая ракета, потом вторая, потом — третья. Теперь у меня есть свобода действий. Мы можем отходить в Шварценау.
Я вызвал посыльного:
— Идите по склону, пока не подойдете к людям там, внизу в укрытиях, на расстояние слышимости голоса. Из укрытия крикните им, что мы упорядоченно, с рубежа на рубеж, отходим к Шварценау. Первый рубеж — русло ручья там внизу. Мы прикрываем отход. Потом отходим мы. Им будет видно. Передать по цепочке!
Посыльный взял свой карабин, прополз под «Пантерой» и пошел вниз по склону. Без особого труда он подошел на расстояние голоса к правому флангу роты.
Я наблюдал за ним в бинокль и убедился, что все всё поняли. Солдаты, пролежавшие словно мертвые несколько часов на открытой местности, начали осторожно шевелиться.
Посыльный возвратился:
— Ваше приказание выполнено!
Без посыльного в бою ничего не выйдет! Это знает каждый. Я поблагодарил и спросил:
— У вас есть впечатление, что товарищи там, внизу, поняли замысел?
— Думаю, да, господин лейтенант.
Прошло пять минут. Я обратился к главному фельдфебелю:
— Пора! Сейчас все спрыгиваем вниз, в русло ручья. Встаем — и пошли!
Одной перебежкой я оказался на обратном склоне. Люди шли сразу за мной. В русле ручья мы укрылись и стали ждать. Я смотрел в северном направлении. Из лощины показались первые головы. Их становилось все больше. Вот, кажется, собрались все. Я подождал еще несколько минут и спросил унтер- офицера:
— Как вы думаете, здесь рота в полном составе или, может быть, кто-то не заметил, что мы отходим?
— Это исключено. Люди, оставшиеся на позициях, мертвы!
В русле ручья вокруг меня залегли остатки 2-й роты. Я сосчитал: 26 человек!
— Слушайте все! Отходим в Шварценау. Один за другим, дистанция 20 метров. Как только выйдем из укрытия, каждый действует самостоятельно. Вперед!
Первые подошли к полевой дороге, ведущей в Шварценау. У Дакена и Петерсталя слышался шум боя. Мы растянулись по склону, который хорошо виден русским от имперской дороги. И тут опять началось. Винтовочный огонь усилился. По отходящим одновременно ударили несколько пулеметов. Шедший во главе, в 100 метрах впереди меня, залег. Я крикнул:
— Не лежать! Дальше!
Цепочка людей впереди меня снова пришла в движение. Огонь усилился. Я начал задыхаться. Мое ранение в легкие, полученное 13 месяцев назад, снова давало о себе знать. Сил больше не было. Я залег. Но здесь оставаться было нельзя. Я вскочил и поспешил дальше.
Открыла огонь противотанковая пушка. Русские стреляли по стволам фруктовых деревьев, росших вдоль дороги. Осколки свистели в воздухе.
Я прошел еще 100 метров. Силы быстро уходили. Мне снова надо было залечь. Передо мной лежал кто-то из наших. Я подполз к нему и позвал. Ответа не было. Я осторожно толкнул: он был мертв.
Я снова вскочил и с кругами в глазах проковылял последние 50 метров. Наконец-то я добрался до обратного склона. За мной пришли еще четверо. Мы подошли к первым домам Шварценау. Ко мне подошел капитан Тойзен. Я доложил. На какой-то момент я закрыл глаза. Я так устал, что вынужден был опереться о стену дома.
Командир разъяснил мне обстановку и дал новый боевой приказ:
— Наступление на Роминте после начального успеха восточнее Петерсталя потерпело неудачу на всем участке. Вам с ротой оборонять Шварценау, а с наступлением темноты отойти на прежние позиции к юго-востоку отсюда. Когда стемнеет, подвезут боеприпасы и продовольствие. Еще вопросы?
Вопросов у меня не было. О пополнении я даже не спрашивал, потому что на него можно было и не рассчитывать.
В роте осталось 24 человека. Двое погибли при отходе. Я спросил:
— Кто ранен?
Одиннадцать подняли руки.
— Кто считает, что из-за ранения должен покинуть роту?
Все опустили руки, кроме одного. Я посмотрел на рану. Головка снаряда перебила плечо. Кровь еще не остановилась. Я отправил раненого на перевязочный пункт.
— Всем слушать меня! Сейчас занимаем восточную окраину Шварценау фронтом на восток и на север. Как стемнеет, пойдем обратно в наши старые окопы. Я каждому укажу место. Оба пулемета сначала прикрывают северное направление. Обстановка между Шварценау и Петерсталем не ясная. Кто не будет стоять в дозоре — ложится и спит. Я буду в подвале того дома. Разойдись!
Люди устало поплелись на позиции. Больше здесь уже говорить было нечего. Каждый знал, что надо делать. С управлением роты я спустился в подвал. Сутки назад здесь я принял командование ротой от лейтенанта фон Майера. Неужели прошло только 24 часа?
Вернувшись с проверки позиции в подвал, я взял в руки дневник и в тусклом свете «летучей мыши»
