бить по всем пунктам, что, конечно, он, Петр Великий, вернул бы Россию на ее исторический государственно-российский путь, если бы не его преждевременная кончина (Отравление Прим. Стол.).
Что касается нашей «широкой» натуры, то вся наша историческая жизнь доказывает это. Мы, побывавшие теперь по всему свету рассеяния, на себе испытали всю разницу приема «эмиграции»: у нас в старое дорогое время и заграницей. Кто не помнит Крылова, Грибоедова, Островского и других, высмеивавших наше отношение к разным эмиграциям, влитым в наше старое общество? Мы читали их мудрые произведения, учили их наизусть, но… ничему не научились!
К глубокому сожалению приходится подчеркнуть наше исключительно поверхностное отношение к тем предупреждениям, которые делали нам эти мудрые люди. А народная поговорка оказалась умнее нас, слепорожденных политически: чрезмерная доброта граничит с глупостью. Так оно и произошло.
Что касается мнения о нашем христианском всепрощении, то оно также имеет под собою серьезное основание. Читатель, если вспомнит, то согласится со мною в том смысле, что когда мы неоднократно слышали от старших или друзей: «Да что ты, оставь, прости его Христа ради!» — и мы прощали. Так принимали мы и прощали иностранцев, подчас бывших далеко ниже нас по своему развитию и даже больше того, — мы по привычке прощать «Христа ради», — ставили себя в подчинение им. Так было на гражданской службе, так оно имело место в армии и в университетах и школах, а о финансовом мире и говорить не приходится, — там первую скрипку в нашем монетном концерте всегда вел иностранец (Криптоевреи под вывеской «Француза», «англичанина», «немца», «итальянца» и т.д. Прим.Стол.).
Наша интеллигенция в буквальном смысле слова — преклонялась перед Западом. Тут не было никакого ограничения — это был какой-то психоз.
Молодежь набивала себе головы западной социалистической брехней. Женщины, — почти поголовно, — спали и видели на себе заграничные моды и материи. Они лепетали на всех европейских языках, а своей русской грамматики не знали, считая ее «мелким шрифтом» в цикле проходимых наук. Если принц Уэльский придумывал какие-нибудь сверхъестественные воротнички или стал застегивать сюртук на левую сторону, то немедленно все наши обезьяны оказывались за тем же занятием, а того, что тот же принц изучал теорию Гладстона о ненависти к русским, — то этого наши щеголи не понимали.
Если принц Монакский обирал наших российских простачков на изобретенной им рулетке, то ежегодные поездки туда наших «простачков» или просто «дураков», считались шиком. Они тоже не понимали того, что рулетка, оставляя себе десять процентов от всех ставок, была всегда в выигрыше, не говоря уже о том, что наше русское золото лилось туда рекой во все отели, рестораны, модные магазины и одевало голых заграничных дам. А разные «Контрексвили», «Виши», «Давосы» и пр. только и существовали на наши деньги, а в это время наши исключительные по своей целебности воды на Кавказских группах, влачили жалкое существование. Они не имели возможности не только улучшить снабжение широких слоев населения этой водой по дешевке, а ни даже построить отель на каких-нибудь 400—500 человек.
Если мы покупали «Кениговский» сахар по 15 коп. за фунт, а Германия покупала у нас тот же сахар по 13 коп. и кормила им своих свиней, то за это мы получали оттуда прекрасную литературу гг. Гегелей, Энгельсов, Марксов и прочих авторитетов Ленинских, Кусковых и Ко, то это считалось «передовой» работой на «благо народа». Вот, потом мы и наглотались свинского «блага» так, что и до сих пор сыты, даже с отрыжкой у всего народа-богоносца.
Работа наших друзей-иностранцев столь яркая, что и сейчас еще греет русский народ в «раю» и настолько определенно-последовательная, что не оставляет без своего внимания даже и тех, кто «счастливо» расстался с этим «раем». Эта вакханалия «внимания» к нам иностранцев перебросилась вслед за нами и заграницу «рая».
Наши «друзья» прекрасно учитывают, что массовый исход русских заграницу может представить из себя некоторую опасность для «райских» держиморд по своей компактности, по своему знанию и пониманию «раскушенных» властодержателей, то ими и принимаются все меры к нашему ослаблению, расчленению, дискредитации.
Бросаются деньги, жадно подхватываемые как иностранцами, так и нашими национальными изменниками, чтобы доканать ту группу, которая, повидав все заграничные и родные порядки, начинает понимать «сердобольность», а также и «благотворительность» иностранцев.
Наше славянофильское движение не имело такого успеха, как западничество и далее в больших кругах интеллигенции считалось «чудачеством». Зато познание нами передовых идей и прививка западной культуры, от которой мы переняли во многом одну внешность, стоила нам потери нашего отечества.
Пусть читатель не заподозрит меня в сугубой отсталости и в желании держать наш народ в «темноте», это было бы не так понятно, как оно мне представляется. Я же понимаю так, что нам надо было, да и теперь также, брать то, что нам необходимо для государственного строительства вообще, но сохранить нашу государственную самобытность с ее исконным православием, с ее бытовым укладом, строившемся на уважении и почитании старших и старых, с крепкой семьей, со стремлением видеть нашу родину сильной в военном отношении для отражения всех возможных посягательств со стороны наших завистливых соседей, — с неизменным желанием с нашей стороны и возможностью идти на помощь нашим братьям по вере и помочь доброму соседу в его беде всякого рода, — сохранить нашу отечественную литературу с нашим родным языком, который настолько богат, что не нуждается в наносном варваризме, — с образованием и просвещением нашего умного от природы крестьянина, в нашем чисто русском духе; с улучшением положения нашего рабочего, дав ему пристойную жизнь и не социальное «страхование», а спокойствие в работе с уверенностью, что при болезнях, увечьях, в старости не только он, но и семья его не будет нуждаться.
Может быть некоторые читатели подумают обо мне, как предлагающем какой-то самобытный (домострой) строй, резко расходящийся при таком внутреннем укладе жизни с теми достижениями, кои мы видели и видим сейчас на Западе и в Америке? Да, конечно, нечто иное, но ведь то, что хорошо для Запада, не всегда может быть применимо на нашей родине».
Что автор может сказать о только что процитированной статье: «Ошибки прошлого» с подзаголовком «Плоды увлечения Западом»? Автор статьи П. Н. Чижов.
Статья выдающаяся, однако, слог и стиль писания журналиста тяжелы, тягучи и фразы не имеют той чеканности, коя присуща обоим авторам этой книги. (Себя не похвалишь – никто не похвалит. Проф. Стол.)
36. ИСТОКИ АНТИСЕМИТИЗМА
Многие предварительные критики, читавшие настоящую книгу в рукописи, искренно удивлялись тому, что автор, будучи человеком крайне правых убеждений, осмеливается цитировать газетные статьи и заметки из очень левой газеты «Новое Русское Слово».
(Газета Новое «Русское» Слово всегда была органом русскоязычных евреев. Так что «очень левая газета» - это весьма дипломатическое определение. Прим. Столешникова).
Для авторов важно было всегда, чтобы затрагиваемая тема была интересной и животрепещущей. Ниже приводится полемика между сотрудником газеты «НРС» Г. Аронсоном и сотрудником парижского журнала «Возрождение» П. Ельфимовым. Г. Аронсон озаглавил свою длинную, предлинную статью «Легенда или печальная действительность». Начинается статья так: «В октябрьской тетради парижского «Возрождения» напечатана статья П. Ельфимова «Творимая Легенда», в своей значительной части посвященная вопросу об ответственности старого режима за еврейские погромы в дореволюционной России». Абзацем ниже Г. Аронсон пишет: «Одним из оснований, вызывающих у Г. Ельфимова убеждение в легендарном характере этого обвинения по адресу старого режима является тот бесспорный, по его мнению, факт, что за время большевистской революции «циркуляры», распоряжения и рапорты об еврейских погромах не были найдены и не преподнесены всему миру, как бесспорное доказательство ужасного и варварского царского режима». Между тем, — пишет Г. Ельфимов, — «мы видели на советской арене, особенно в первые пятнадцать лет, десятки министров, сотни дипломатов, тысячи ответственных комиссаров, сотни тысяч администраторов и чиновников еврейского происхождения». Неужели после того,
