— Иду. — Техник-океанограф снял тяжелые наушники, потер натруженные уши и поднялся в комнату дежурного.
— Нью-Лондон высылает усовершенствованную подлодку, — объяснил дежурный офицер. — Они повесили на нее какие-то новые уши и теперь ищут, на ком бы их испытать. У тебя есть для них что-нибудь хорошенькое?
В Нью-Лондоне находилась база отряда подводных лодок двенадцатой эскадры. Именно здесь появлялись на свет все изощренные акустические приборы, компьютеры, датчики и процессоры. Их испытывали на какой-нибудь новой лодке, затем, если они оправдывали себя, внедряли во всем флоте. Или отказывались от них. Никогда нельзя было угадать результаты испытаний. Подводники жили в своем мире, отгороженном стеной секретности даже от остального флота.
— У наших берегов две русские “Дельты”, — пояснил оператор. — Одну “Янки” они отправляют домой, другая спешит ей на смену. Она только что прошла через мой сектор.
— Она уже плывет в одиночку?
— Только что разошлась с “Ярославлем”. Какую лодку посылает Нью-Лондон?
— “Аугуста”.
— Август Цезарь? — фыркнул оператор. — Буду рад поймать его в свои сети.
Все командиры торпедных подлодок были ковбоями, но капитан “Аугусты”, ядерной подводной лодки новейшего класса “Лос-Анджелес”, был настоящим “одиноким ковбоем” и имел очень высокое мнение о себе и своей лодке.
— Нельзя ли проследить за ним? Быть может, начальство вышлет на него “Орион”? Держу пари, это будет захватывающий матч.
— Считается, что мы не можем проследить за “Аугустой”. Он уверен, что может обмануть SOSUS.
— Русские тоже так думают. Дежурный офицер улыбнулся.
— Я сообщу в Нью-Лондон о двух “Дельтах” и “Янки”. Какую “Янки” они послали?
— К-219, сэр. Это “Янки-1”.
— Эту посудину? — дежурный офицер покачал головой. — Должно быть, у них не все дома.
К-219, центральная часть Атлантического океана, 15 сентября, день двенадцатый
Подлодка шла над обширной горной цепью Средне-Атлантического хребта. На поверхности земли покорение вершин — дело трудное. Но здесь, в этом скрытом подводном мире, самая высокая, вершина находилась в трех тысячах метров от поверхности и лишь отмечала путь, пройденный Британовым.
Понемногу экипаж втянулся в размеренный ритм подводной жизни. Страх новичков, впервые ушедших под воду, постепенно исчез, убаюканный привычными действиями. Вахта, еда, сон и снова вахта, и так день за днем. Владимиров, новый старпом, стал держаться свободнее и увереннее, да и не так болезненно воспринимал постоянное поддразнивание деда Красильникова. Даже штурман Азнабаев повеселел. Он снова начал рассказывать свои анекдоты, и, хотя каждый знал их наизусть, это было хорошим признаком.
Коки на камбузе готовили прекрасно. Баня была любимым местом отдыха, где кожа избавлялась от пота, накопленного за день. Не была забыта ни одна из маленьких радостей. Допотопный кинопроектор “Украина” использовали на всю катушку.
Пока что их единственным противником была тоска по дому. Никаких следов американских подлодок или других кораблей. Ни погода, ни морские волны не доходили сюда, чтобы напомнить им, где они находятся.
В целях экономии энергоресурсов и уменьшения шумности они вывели из действия ядерный реактор левого борта. Одной ГЭУ вполне хватало для обеспечения перехода в заданный район боевого патрулирования. Британову не нужно было заглядывать через плечо Азнабаева в его карты, чтобы знать, что скоро, может быть очень скоро, спокойной жизни придет конец.
Центральная Атлантика была слишком обширна, чтобы американцы могли ее прослушивать. Слишком много каньонов и подводных хребтов, среди которых можно укрыться. Но они приближались к берегам Америки, где ситуация менялась. Скоро они окажутся во дворе у врага, вдали от дома, от поддержки и смогут полагаться только на собственные силы и мастерство.
Британов поднялся и встал возле своего кресла посреди центрального поста, автоматически поправив красный, похожий на термос ПДУ на поясе. Слишком гладко проходит плавание. За все время — ни одной аварийной тревоги! С одной стороны, это хорошо, но с другой — сильно расхолаживает экипаж.
И хотя индивидуальные учения по борьбе за живучесть проходят ежедневно, настал момент проверить, как подготовлены все вместе.
Самое время немного встряхнуться.
Главное в борьбе за живучесть — это суметь в считанные секунды локализовать аварию и одновременно защитить самого себя. Именно для этого предназначены индивидуальные средства защиты, начиная от маленького ПДУ. Каждый знает, где лежит его штатный ИП-46 или ИДА-59. Конечно, это не лучшее достижение советской техники, но других нет. Цифры на маркировке аппаратов, очевидно, обозначают год их изобретения — и в этой шутке подводников была известная доля правды.
Тяжелые и неудобные, но они спасли жизнь не одному подводнику. Надо только уметь ими пользоваться — и не просто уметь, а делать это автоматически, в любой обстановке.
Алгоритм действий по аварийной тревоге прост: доклад в центральный, маску на морду лица, задраить отсек и тушить пожар, заделывать пробоину или что там еще. И лучше всё это делать одновременно.
Главный закон при аварии — никто не имеет права без команды покинуть аварийный отсек. Сколько безвестных подводников заживо замуровывали себя в объятых пламенем или захлебывающихся водой отсеках. Все они твердо знали, что ценой своей жизни они спасают остальных. Не дай Бог вам слышать, как стучат по переборке гибнущие друзья в горящем отсеке, не дай Бог, навалившись всем телом, держать намертво задраенную кремальеру переборочной двери, когда обезумевшие, задыхающиеся товарищи рвутся из ада! Но открыть ее означало тут же погубить не только себя, но и остальных.
Советские лодки могли отставать в электронике, в чем-то еще, но только не в живучести. Главный критерий — запас плавучести, всегда был не менее двадцати пяти процентов. Это означало, что лодка могла всплыть и держаться на плаву с любым полностью затопленным отсеком. Американцы, видимо, не придавали этому большого значения, запас плавучести их лодок всегда был не более семи — восьми процентов. Наверное, в этом кроется главная причина мгновенной гибели под водой их атомных вполне современных лодок “Трешер” и “Скорпион”.
Но почему, обеспечив глобальную живучесть подлодки, проектировщики не предусмотрели элементарного удобства использования средств защиты? Почему на этом всегда экономили? Такие мысли не раз возникали у опытных подводников. Особенно у тех, кто побывал в переделках.
“Потому, — подумал Британов, — что проектировщики не были подводниками”.
Почему ни его, ни деда Красильникова, ни Капитульского никогда не приглашали в конструкторское бюро и не спросили: “Как вам там живется на придуманной нами лодке?” Почему горы вполне толковых рационализаторских предложений от молодого матроса или опытного офицера интересовали только политотдел как показатель социалистического соревнования?
Британов всегда радостно удивлялся, видя очередное, порой бесхитростное, самодельное техническое новшество на боевом посту.
— Почему так?
— Просто удобнее… — краснея и смущаясь, отвечал народный умелец.
— Покажи механику, он оценит, — резюмировал в таких случаях командир.
Если матрос думает, то это уже хорошо.
Командир вытащил из кармана своего темно-синего комбинезона секундомер. В следующую минуту он поймал напряженный взгляд Карпачёва. Вахтенный офицер знал, что они давно просрочили проведение учебной тревоги, и секундомер в руках Британова не оставлял сомнений в том, что за этим последует.
Но Британов был хитрой бестией. Он пристально смотрел на корабельные часы и чего-то ждал.
Как только стрелки сошлись на 13.00, тишину центрального буквально пронзил поросячий визг вызова “Каштана”.
— Учебно-аварийная тревога! Пожар в пятом отсеке! Горит электропреобразователь АТТ номер