Ее порошком насыщали душистым и пряным.
Чтоб вышел напиток пахучим, игристым и пьяным.
Цветами увенчанные золотые сосуды,
Кристальные кубки узрел Хануман крепкогрудый
И чаши, где в золоте чудно блестят изумруды.
Початы, вина дорогого кувшины стояли,
Другие - осушены до половины стояли;
Иные сосуды и чаши совсем опустели.
Неслышно скользил Хануман, озирая постели.
Он видел обнявшихся дев, соразмерно сложенных,
Вином опьяненных и в сладостный сон погруженных.
Касаясь венков и одежд, ветерка дуновенье
В разлад не вступало со зрелищем отдохновенья.
Дыханье цветочное веяло в воздухе сонном.
Сандалом, куреньями пахло, вином благовонным.
И ветер, насыщенный благоухающей смесью,
Носился над Пушпакой дивной, стремясь к поднебесью.
Блистали красавицы светлой и черною кожей,
И смуглою кожей, с расплавленным золотом схожей.
В обители ракшасов, грозной стеной окруженной,
Уснули, пресытясь утехами, Раваны жены.
Тела их расслаблены были питьями хмельными.
Их лица, как лотосы ночи, в сравненье с дневными
Поблекли... И не было Ситы прекрасной меж ними!
...Неожиданно внимание Ханумана привлекла цветущая ашоковая роща, охраняемая грозными ракшасами. Обманув их бдительность, он прокрался к высокой стене, окружавшей это священное место.
[ХАНУМАН ВХОДИТ В РОЩУ] (Часть 14)
Всем телом своим ощущая восторг и отраду,
Вожак обезьяний проворно вскочил на ограду.
Он видел тенистые купы ашоки и шала,
Чампака, обильно цветущая, пряно дышала.
Слегка обдуваемое ветерком тиховейным,
Змеиное древо цвело по соседству с кофейным,
Которому имя дано «обезьяньего зева».
Уддалака благоухала и справа и слева,
И амры стояли, опутаны сетью чудесной
Цветущих лиан, в глубине этой чащи древесной.
Туда Хануман устремился с ограды отвесной.
Над золотом и серебром отливавшей листвою
Пронесся стрелой, разлученной с тугой тетивою!
Блистая, как солнца восход, красотой и величьем,
Была эта роща наполнена щебетом птичьим.
Пернатые пели, носились олени стадами,
Зеленые ветви пестрели цветами, плодами.
Прекрасна была эта роща, где сердце ликует,
Где кокиль, объятый любовным томленьем, кукует,
Деревья цветущие рой облепляет пчелиный,
И резко кричат опьяненные страстью павлины.
Храбрец Хануман, по деревьям снуя без помехи,
Искал дивнобедрую царскую дочь из Видехи.
Но птиц мириады, блаженно дремавшие в гнездах,
Внезапно разбужены, прянули стаями в воздух.
И вихрь обезьяну осыпал дождем разноцветным, -
Душистых цветов и соцветий богатством несметным.
И Маруты отпрыск отважный, исполненный мощи,
Цветочным холмом красовался в ашоковой роще!
Живые созданья, безмолвно дивясь Хануману,
Считали проворным весны божеством обезьяну.
Металась она, сотрясая зеленые кущи,
Срывая покров обольстительный с рощи цветущей.
Деревья стояли, под стать проигравшим одежду
Нагим игрокам, заодно потерявшим надежду.
