Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Неведомы       ни море, ни река.
Чирикает на крыше       воробей,—
Ему ль постичь       дорогу лебедей?
А муж ученый       в суть проник давно:
Ничто       благодеянью не равно!
И я взошел       на пять священных гор[492],
Потом с холма       на землю бросил взор:
Людишки       суетятся подо мной,
Одна корысть       владеет их душой.
Я благородных дум       не в силах скрыть,
Хочу всю землю        умиротворить.
Сжимаю меч —       он верный друг громам —
И в бой готов,       отважен и упрям.
Иные зря       свои проводят дни,
Отважных духом       не поймут они.

* * *

Где-то в южной стране       эта девушка скромно живет,
И лицо у нее       схоже с персиком нежным и сливой.
Утром бродит она       у Чанцзяна[493] стремительных вод,
А у берега Сян[494]       выбирает ночлег сиротливый.
Только люди вокруг       равнодушны к ее красоте.
Для кого же тогда       улыбаться открыто и ясно?
А короткая жизнь       приближается к горькой черте.
Увядает краса —       и она разрушенью подвластна.

Путник

Путник усталый       дальней бредет стороной;
Из дому вышел —       тысячи ли за спиной.
Думает путник:       «Что же мне делать теперь?
Может, вернуться?       Но где отворится дверь?»
Солнце сокрыто       в непроницаемой мгле,
Ветер печали       рядом с людьми на земле.

Песня

Лак да клей       крепки, пока сухие,
А размочишь —       станут мягче ваты;
Белый шелк       любой покорен краске —
Как узнать,       что белым был когда-то?..
Я не сам       жену свою оставил —
Клевета       в разлуке виновата.

Посвящаю Дин И[495]

Ранняя осень,       пора холодов осенних,
Никнут деревья,       роняют листву устало.
Иней застывший       лежит на белых ступенях,
Мечется ветер       за окнами светлого зала.
Черные тучи       никак не уйдут за кряжи.
Долгие ливни —       на них я взираю с болью.
Просо ложится —       воды непомерна тяжесть!
Нынче крестьянам       не снять урожая в поле.
Знатный сановник       бедных людей сторонится,
Редкое чудо —       милость богатого мужа;
Ходит зимою       в шубе на белой лисице —
Где уж тут вспомнить       тех, кто дрожит от стужи.
Думаю часто       о благородном Яне[496],—
Меч драгоценный       отдал он без сожаленья.
Будь же спокоен       в горестный час испытанья;
Мне незнакомо       дружеских чувств забвенье!

Посвящаю Ван Цаню

Я сижу, цепенея,       и нерадостна дума моя.
Вдруг накинул одежду       и — на запад, в иные края.
Там, на дереве стройном,       распустился весенний цветок,
И струится-струится       бесконечный и быстрый поток.
Одинокая утка[497]       в середине потока, грустна,
Слышу крики и стоны, —       видно, селезня ищет она.
До мятущейся птицы       поскорей дотянуться бы мне.
Где ты, быстрая лодка       на веселой прозрачной волне?
Я желаю вернуться,       но дорогу найду я едва ль;
Я вокруг озираюсь,       и на душу ложится печаль,
И тоскующий ветер       провожает в дорогу меня,
И Си-хэ исчезает,       колесницу на запад гоня.[498]
Все живущее в мире       увлажнили водой облака,
Не забыли травинки,       напоили и листья цветка.
Если милость и благо       ожидают тебя впереди,
Отчего же, поведай,       сто печалей теснятся в груди?[499]

Вновь посвящаю Дин И

Дорогие друзья, —         нам нечасто встречаться дано.—