снимая полотенце с волос. — Можешь сказать мне что-нибудь еще, теперь, когда ты позвонил?
— Сначала приму душ, — сказал он, хватаясь за возможность еще немного оттянуть неизбежное, и поднялся на ноги.
Он стоял под горячей водой, пока напряженные мускулы не начали расслабляться, позволяя потоку воды прочистить и разум, и через четверть часа вышел, чувствуя себя почти человеком. Ночное приключение оставило новые синяки, но, исключая стойкую боль в левой лодыжке и возобновившуюся боль в плече, он легко отделался. Ксимена сидела на постели, приклонившись к подушке, и смотрела телевизор, но нажала кнопку выключения, как только открылась дверь ванной и похлопала по кровати рядом с собой жестом, не допускающим отказа.
— О'кей, я тут подумала, — сказала она, обезоруживая его прямым взглядом, когда он осторожно присел рядом. — Ты явно не хочешь говорить о том, что произошло сегодня вечером, да и я, пожалуй, не хочу слышать об этом. Но сегодня мы оба едва не погибли — и это было жутко. Так что я бы просто хотела, чтобы ты обнимал меня, пока я не перестану дрожать и уверю себя, что смогу жить с этим знанием, если намерена проводить с тобой много времени. А потом я хочу заняться с тобой любовью — из-за твоего образа жизни, боюсь, у меня может не оказаться другого случая.
Ее самообладание дало трещину, и через мгновение он уже целовал слезы, которые она старалась удержать, — ошеломленный, польщенный и только немного недоверчивый, что для нее это так много значит. Позже, когда он плыл на волне удовлетворения между полным сознанием и сном, он задумался, куда это приведет, — и решил, что, что бы ни произошло, она не пострадает от этой связи.
Когда он наконец уснул, то спал без сновидений, а разбудил его утром шум воды в душе и аромат чашки чая у постели. Через час он с большой неохотой проводил ее на утренний рейс в Эдинбург.
— Я позвоню тебе, как только все это уладится, — пообещал он, когда они прощались в аэропорту. — А пока ты ничего об этом не знаешь.
Она явно ничего не поняла, но, очевидно, доверяла ему достаточно, чтобы не устраивать сцену. Посмотрев, как улетает ее самолет, он подошел к телефону-автомату и набрал рабочий телефон Маклеода. Поговорив ночью с Филиппой, он придумал способ предупредить своего заместителя… если Маклеод уловит неясный намек, который Адам осмелился передать по полицейской линии.
— Инспектора Маклеода, пожалуйста, — сказал он, когда полицейский телефонист снял трубку.
— Маклеод слушает, — произнес через несколько секунд знакомый голос.
— Не реагируйте, — сказал Адам, стараясь вложить в приказ как можно больше силы. — Вы по- прежнему Заместитель.
С этими словами он тихо повесил трубку. Если линию не прослушивают постоянно, этого больше никто не слышал… а если прослушивают, то не поймут, что это означает. Он надеялся, что Маклеод понял. Отодвинув эту проблему на задворки разума, ибо от беспокойства никакого толку не будет, он в ожидании рейса на Глазго занялся просмотром утренних газет, высматривая упоминания о происшествии в Мелроузе накануне вечером.
Тем временем Маклеод положил трубку своего телефона в некоторой растерянности. Голос был определенно Адама, но вот загадочные слова…
— Доброе утро, инспектор, — сказал Кохрейн, осторожно заглядывая в открытую дверь кабинета. — Слыхали о бомбе в машине и пожаре вчера вечером на дороге из Мелроуза?
Маклеод безучастно поднял голову.
— Что там, Дональд?
— Это в рапортах о происшествиях за ночь. — Он передал Маклеоду пачку факсов. — Наверное, случилось, когда я уехал. Полиция Мелроуза говорит, что это был настоящий взрыв. Они не знают, кто был за рулем, но не похоже, что он выбрался. Антитеррористическая бригада привезла остатки для исследования.
Похолодев, Маклеод пробежал глазами рапорт и, поправив авиационные очки, потрясение уставился на описание белой «тойоты-лендкруизера».
— Иисусе Христе, эту машину я арендовал для Адама! — прошептал он.
И, произнеся эти слова, он понял, что означал таинственный телефонный звонок. Адам не погиб во взорванной «тойоте», но хотел, чтобы его считали погибшим. Сняв очки, Маклеод закрыл лицо руками, чтобы спрятать облегчение, вознося беззвучную благодарственную молитву, что Кохрейн понял как внезапный шок от потери.
— Это была машина сэра Адама? — отважился молодой констебль.
— Угу, — дрожащим голосом прошептал Маклеод, по-прежнему не смея поднять глаза из опасения выдать себя. — Дай мне несколько минут, ладно, Дональд? И посмотри, что еще сможешь узнать: куда отвезли машину и так далее.
Через двадцать минут, когда Маклеод сочинил подходящую историю и в душе настроился на роль, которую теперь должен был играть, Кохрейн постучал в дверь и извиняющимся тоном доложил о том, что узнал. Крепко сжав челюсти, Маклеод взял шляпу и пальто и вышел вместе с молодым констеблем, якобы чтобы пойти на полицейскую стоянку, где была взята машина, но равно и для того, чтобы избавиться от пристальных взглядов. Видимо, в отсутствие Дональда, известие распространилось, и по дороге к лифтам Маклеод ощущал, как его провожают взгляды сочувствия и жалости. Они уже подходили к главному входу главного управления полиции, когда он увидел, как у тротуара останавливается темно-синий «бентли» и из него выходит Хэмфри, чтобы открыть пассажирскую дверь.
— О Боже, это мать Адама, — пробормотал он. — Дональд, иди-ка за машиной, ладно?
Когда молодой констебль ушел, явно испытывая облегчение, что избавлен от встречи, которая сейчас произойдет, из «бентли» вышла одетая в черное Филиппа. Позади нее, в тени заднего сиденья Маклеод разглядел осоловелого Перегрина Ловэта, одетого в мрачный темный костюм. По выражениям их лиц он не мог судить, знают ли они, что он знает… или даже знают ли они. Неужели они считают, что Адам действительно погиб?
Пока он обдумывал, как подойти к этому деликатному вопросу, учитывая вероятные назойливые взгляды, Филиппа бросилась в его неловкие объятия и, прижавшись лицом к его плечу, пробормотала:
— Не смейте реагировать, Ноэль Маклеод, но он жив и невредим. Он звонил мне вчера ночью из Ньюкасла. Ну, давайте изобразите, что плачете, пока не задохнулись.
Огромное облегчение заставило Маклеода так и сделать, и он на несколько минут сел вместе с ней и Перегрином на заднее сиденье «бентли», чтобы прийти в себя и рассказать им о своем таинственном звонке, пока мрачный Хэмфри закрыл дверь и стоял на страже.
— Так что он хочет, чтобы все было тихо и чтобы вы присмотрели за этими приготовлениями, — сказала Филиппа, объяснив план Адама. — Сможете устроить это?
— Ага, потребуется кое-что сделать, но… ага, все можно устроить.
Когда они проработали оставшиеся подробности, Маклеод вылез из машины, следом за ним вышел Перегрин.
— Нам надо будет поддерживать эту шараду даже перед Дональдом, — сказал он художнику, когда они направлялись к полицейской машине, где ждал Кохрейн. — Я ему полностью доверяю, и со временем он все равно узнает, но, думаю, пока Адам не вернется, чем меньше людей об этом знают, тем лучше. Что означает, что нам еще надо выдержать осмотр машины. Постараемся поддержать официальную версию с бомбой… что, в известном смысле, и было, если Рысь шарахнула по ней молнией.
Обгоревший корпус на стоянке облегчил поддержание домысла о смерти Адама, ибо, конечно, никто не смог бы выжить в этом аду. Страшный жар изогнул боковые панели, закоптил стекло и даже скрутил тяжелую раму. Внутри все было уничтожено и все еще гнетуще воняло паленой пластмассой и, еще хуже, сожженной животной кожей, даже после ночи под снегом и купания в химикатах, сбивающих пламя… но это явно было не от человеческой плоти, а от сожженных остатков когда-то красивого полушубка и кожаной куртки, едва заметных на том, что осталось от заднего сиденья.
Снаружи машины нашлась еще одна интересная улика. Рассматривая скрученный капот, Маклеод нашел расплавленные остатки медальона Рыси, настолько почерневшего и перекрученного, что оказалось невозможным сдвинуть его и почти невозможным разобрать, что это такое.
— Знаете, — сказал Кохрейн, подозрительно тыкая в закопченное пятно, — это очень похоже на то,
