— Это ключ к исцелению Джиллиан. Наброски, которые я делал, помогут распознать маски ее прежних инкарнаций. Если я сумею нарисовать их на каком-то прозрачном материале, мы сможем использовать их как матрицы, чтобы рассортировать осколки различных личностей. Потом мы наложим их, чтобы восстановить единство ее духа.
— Понимаю, — кивнул Адам.
— Есть у вас что-то, что я мог бы использовать? — Перегрин сдал руку Адама. — Стекло или, может быть, калька…
— Даже кое-что получше, — ответил Адам. — У меня в столе есть немного чистого ацетата, прозрачной пленки для проектора. Подождете, пока я схожу за ним?
Перегрин твердо кивнул.
— Смогу, — пробормотал он, задыхаясь. — Только не слишком долго, ладно?
— Конечно, — пообещал Адам; — Ноэль останется с вами. Он поможет, если понадобится.
Филиппа уже стирала знак над дверью. Как только путь был свободен, Адам проскочил мимо нее и помчался вниз по лестнице в библиотеку. Быстро покопавшись в столе, он нашел листы ацетата. Захлопнув ящик, он схватил со стола пригоршню ручек и поспешно вернулся в комнату Джиллиан.
Больше часа Перегрин лихорадочно рисовал, пока остальные оказывали молчаливую, сильную поддержку. Когда он, наконец закончил, были сделаны семь набросков, представляющие предыдущие инкарнации души, в том числе портреты Майкла Скотта и самой Джиллиан. Перегрин был бледен и дрожал от изнеможения, дыхание вырывалось тихими всхлипами.
— Спокойно, — тихо сказал Адам. — Вы блестяще работаете. Теперь отдохните немного, а мы с Ноэлем возьмем на себя следующую часть работы.
Он осторожно выложил семь набросков в два ряда — три и четыре — в изножье кровати. Потом, встав перед ними, он и Маклеод переместили фокус на астральный уровень и начали разбирать море психических осколков, прикладывая отдельные кусочки к портретам, как дети собирают деревянные головоломки, пользуясь очертаниями законченного портрета как ориентиром, показывающим, как и куда подходят фрагменты.
По мере создания индивидуальных портретов носящихся свободно осколков становилось все меньше. Все время, пока они работали, у Перегрина было ощущение, что тонкие шелковые нити, похожие на сахарные волоконца, тянутся от неподвижного тела Джиллиан к рисункам. Тело освобождалось, но в отличие от другого раза, когда душу Джиллиан вырвали из тела, чтобы воскресить Майкла Скотта в Мелроузе, теперь все грани этой души закреплены поблизости и скоро будут восстановлены. Пока они работали, Филиппа подошла к постели и следила, чтобы тело продолжало функционировать, пока хозяйка отсутствует.
Наконец все осколки были разобраны и все портреты завершены. Они мерцали живой энергией — уже не просто физические образы личностей, но рельефные маски, какие носят души во время инкарнации. Переведя дыхание, Адам повернулся к Перегрину. Художник немного оправился, пока Адам и Маклеод работали, и ответил на невысказанный вопрос Адама внимательным взглядом.
— Готово, — тихо сказал Адам. — В каком порядке?
Слегка нахмурившись, сосредоточенный Перегрин встал и мгновение рассматривал разложенные наброски, потом начал выкладывать их в стопку, закончив портретом самой Джиллиан. Адам отодвинул кресло, в котором сидел Перегрин; художник положил стопку портретов на пол в изножье кровати и отступил.
Серьезный Адам встал в изножье постели, глядя в лицо Джиллиан; у его ног лежала стопка рисунков, слева стоял Маклеод, а справа Перегрин. На миг склонив голову и молитвенно сложив руки, он собрался с силами, чтобы вызвать свою власть целителя.
Перегрину внезапно показалось, что Адам стал на несколько дюймов выше. Приподняв обе руки, решительно подняв подбородок, он словно принял тот аспект более ранней маски своих инкарнаций, который Перегрин уже как-то видел и рисовал: складки полосатого полотна обрамляли худое ястребиное лицо, увенчанное двойной короной Верхнего и Нижнего Египта с солнечным диском между двух страусиных перьев — украшение египетского царя-жреца.
— Властью Осириса Воскресшего, — нараспев произнес Адам неуловимо изменившимся голосом, начертив в воздухе над портретами знак власти. — Да станут многие одним, чья целостность может быть восстановлена.
Когда он простер обе ладони над стопкой набросков, темно-фиолетовый свет заиграл над верхним. Через мгновение сам рисунок, казалось, растаял в свете. Перегрин наблюдал. Индиговый свет омыл второй рисунок, затем вскипел, слившись с фиолетовым, а второй рисунок растворился следом за первым. Третий набросок излучал мерцающее голубое сияние, к которому по очереди присоединялись волны цветов остального видимого спектра: зеленый и желтый, оранжевый и красный.
Перегрин зачарованно смотрел, как тают его рисунки, добавляя по нескольку пядей к возвышающейся колонне изменчивого света. Наконец, осталась лишь сверкающая семифутовая колонна чистейшего серебристо-белого света, слегка парящая над полом там, где были прозрачные листы.
Другой образ Адама растаял, когда колонна была завершена, но он по-прежнему был больше, чем просто смертный. Сложив ладони, он почтительно склонился перед колонной, потом протянул руки к неподвижной фигурке маленькой девочки на постели.
— Телесный сосуд ждет, чтобы принять тебя, — тихо, но властно сказал он. — Добро пожаловать в родной дом.
Он ожидал, что колонна света растает в обители плоти. Вместо этого, к его удивлению, она осталась на месте, мерцая и пульсируя, как живая призма: квинтэссенция чистого духа, которому для общения нужен человек-посредник.
— Ноэль, — тихо сказал Адам, — по-моему, нужны вы.
Инспектор кивнул и встал между кроватью и колонной света, сняв очки и убрав в карман.
— Я здесь, — сказал он Духу. — Ты волен говорить моим голосом.
Инспектор опустил руки и склонил голову, и колонна света двинулась вперед и заслонила его. Он вздрогнул и напрягся. Когда он поднял голову, из голубых глаз Маклеода смотрел другой разум, и когда открылись губы под ощетинившимися усами, раздался голос, который Перегрин уже слышал в Мелроузе: голос Майкла Скотта.
— Должен поблагодарить всех в этой комнате, но главным образом вас, — обратился он к Адаму и Перегрину, — не только за этот великий труд исцеления, предпринятый ради меня, но и за сохранение моего золота и книги заклинаний от осквернения руками наших общих врагов. Если я могу что-то предложить в уплату за великую службу, сослуженную мне, просите, и я охотно отплачу.
Адам задумался всего на миг, четко сознавая, что он должен спросить и что время ограниченно.
— Мы не ищем награды, брат, но только возможности довести до конца то, что начали ради тебя. Мы хотели бы разделить с тобой знания о наших общих врагах. Ты знаешь, для чего им была нужна твоя книга заклинаний?
— Не знаю, — был ответ, — но магия, призвавшая меня в Мелроуз, была воистину темной — чужая магия, та же, что вызвала физическую смерть моей предыдущей инкарнации более полувека назад…
Голос на мгновение замер, словно вспоминая старую боль. Когда он заговорил снова, тон его был тверд:
— Повелителем Теней в те дни был некто по имени Гитлер. Он причинил великий урон пологу Света. Если бы он преуспел в своих намерениях, то призвал бы всю ярость темных стихий…
При упоминании Гитлера Адама охватил леденящий ужас.
— Это магия Гитлера призвала тебя? — спросил он.
— Не знаю, — раздалось в ответ, — но клянусь всем, что почитаю, что сила, призвавшая меня, была из того же источника. И у Повелителя Теней была книга заклинаний…
— У Гитлера была книга заклинаний? — спросил Адам; его мысли неслись вскачь.
— Да, — произнес голос Скотта, — но я не знаю, что с ней сталось. Больше я ничего не могу тебе сказать. Желаю тебе доброй охоты, Повелитель Охоты. А теперь, чтобы мое отсутствие не погубило приложенных вами усилий, прошу разрешить вернуться в мою нынешнюю инкарнацию, дабы принять жизнь, которую, благодаря вашему заступничеству, я теперь волен продолжать.
