континентальной Франции 34 «якобинца», в том числе Дестрем, Арена и Феликс Лепелетье, а 19 других интернированы в Ла Рошели, между прочими Врио, Антоне ль, Тало, Дель-брель и др. Но это постановление было отменено 4 фримера (25 ноября) того же года; ограничились тем, что первые 34 были только временно отданы под надзор полиции, и, невидимому, до введения конституции VIII года ни одной действительной проскрипции не было произведено. Из 61 депутатов, исключенных 19 брюмера, некоторые примкнули к новому режиму. Генерал Журдан обменялся с Бонапартом вежливыми письмами. Один из уцелевших монтаньяров II года, Барер, особым письмом заявил о своем присоединении к новому порядку; это письмо было напечатано в Монитере (Мопйеиг) и наделало много шума. Даже бывшие республиканские депутаты, не признавшие нового правительства, как Дельбрель, Тало, Дестрем и Врио, понимая, что свобода погибла, воздержались от всяких оппозиционных действий. В общем можно сказать, что большинство республиканцев либо признало переворот, либо примирилось с ним. Консулы командировали в департаменты 24 делегата, в том числе трех бывших членов Конвента: Жар-Панвилье, Малларме и Пеньера, и эти новые эмиссары искусно «агитировали в пользу нового режима, успев окончательно успокоить республиканцев. Новая власть отрекалась от всякой солидарности с роялистами и делала вид, что поддерживает и возвеличивает республиканские формы. Министр внутренних дел Лаплас циркуляром 30 брюмера VIII года (21 ноября 1799 г.) предлагал департаментским властям «с величайшей точностью» соблюдать республиканский календарь и заявлял, «что реформы, произведенные 18 брюмера, так же мало пойдут на пользу суеверию, как и роялизму». Министр полиции Фуше в циркуляре 6 фримера того же года предал проклятию эмигрантов, которых отечество «навеки извергает из своего лона». Хотя террористические законы о заложниках и принудительном займе были теперь отменены, но республиканцы видели в этом не какое-либо проявление реакции, а естественное последствие дебатов, происходивших по этому поводу в обоих Советах еще до 18 брюмера.
Подготовление конституции VIII года. Возможно, что в это время Бонапарт одно мгновение мечтал о славе Вашингтона, возможно, что эта политика, на вид столь либеральная и примирительная, была с его стороны вполне искреннею. Но в тот самый момент, когда эта политика произвела действие, когда Бонапарт увидел, что республиканцы успокоились или покорились, когда он убедился, что ему ни с какой стороны не грозит сопротивление, несмотря на то, что печать пользовалась теперь свободою, какой она не знала и при Директории, в нем вновь проснулось личное честолюбие, и он воспользовался тем всеобщим доверием, которое внушила народу умеренность временного Консульства, чтобы добиться введения новой конституции, сделавшей его повелителем Франции.
19 брюмера, в день переворота, одновременно с учреждением временного Копсульства был издан декрет, в силу которого сессия Законодательного корпуса прерывалась и каждая из его двух палат (Совет старейшин и Совет пятисот) должна была избрать комиссию из 25 своих членов для выработки плана изменений, которые предполагалось внести в конституцию III года (1795). С этой целью каждая комиссия выделила из себя «секцию». В секцию Совета пятисот вошли: Шазаль, Люсьен Бонапарт, Дону, Мари- Жозеф Шенье, Вулэ (от деп. Мергы), Кабанис и Шабо; в секцию Совета старейшин вошли: Гара, Лосса, Лемерсье, Ленуар-Ларош и Ренье. Вначале эти секции решили, повидимому, принять за основание проект Сийеса; но этот проект еще не был окончательно составлен, и от знаменитого мыслителя ничего нельзя было добиться, кроме разговоров и черновых набросков. Насколько можно было судить, он хотел примирить монархическую идею с демократической. Признавая верховную власть принадлежащей народу, Сийес полагал, что народ не должен непосредственно осуществлять свой суверенитет, так как он недостаточно просвещен для этого. Необходимо, чтобы он «делегировал» (передал) осуществление его в другие руки. «Доверие» должно итти снизу, а «власть» — сверху. Понуждаемый высказаться яснее, Сийес в конце концов представил два запутанных наброска своей системы. В первом из них народ составляет списки именитых людей (нотаблей — notabilities), из числа которых так называемый провозглашателъ-избиратель (прокламатор-электор — proclamateur-electeur) выбирает должностных лиц. Правительственная власть вручается Государственному совету из пятидесяти членов. Народ избирает Законодательное собрание. Кроме того, учреждаются Трибунат, Конституционное жюри и Охранительный сенат, нечто вроде кассационной палаты по политическим делам. Этот Сенат и назначает упомянутого выше прокламатора- электора и «поглощает» его (т. е. лишает должности и превращает в простого сенатора), если он становится чрезмерно честолюбивым, как «поглощает» и слишком популярных трибунов. Эта система, говоря образно, представляла собою пирамиду, где основанием являлся народ, а вершиною — прокламаторэлекгпор. Бонапарт в этом проекте не нашел никакого места для удовлетворения своего честолюбия и острил над про-кламатором-электором, называя его свиньей, откармливаемой наубой. Сийес выработал второй проект, по которому исполнительная власть вверялась уже не Государственному совету, а двум консулам — консулу мира и консулу войны. Этим обеспечивалось место для Бонапарта; но и во втором проекте, как и в первом, Сийес обставил свободу всяческими гарантиями и устанавливал ряд предосторожностей против честолюбия Бонапарта. Секции склонялись к принятию второго проекта. Бонапарт искусно помешал его обсуждению и образовал у себя небольшой комитет из Сийеса, Редерера и Булэ (от деп. Мёрты). Он попробовал запугать «философа» и впервые заговорил как власть иму^ций. Сийес смолк, и о его проекте больше не было речи. Тогда обе секции выработали проект конституции, в основу которой был положен имущественный ценз (т. е. условия, обеспечивающие господство буржуазии), причем исполнительная власть была все же организована совершенно так же, как и в проекте Сийеса. Газеты встретили этот план холодно. Бонапарт пригрозил, что поручит первому встречйому создать конституцию и сам представит ее на утверждение народу. Тогда Дону составил проект, в котором под наименованиями Консульства, Сената и Трибуната воспроизводилась конституция III года, но демократизированная благодаря отмене ценза. Бонапарт отверг этот проект, грозивший разрушить его честолюбивые планы. Он решил сам продиктовать собиравшемуся у него на дому небольшому комитету тот проект конституции, который превратился затем в конституцию VIII года. Этот проект, выработанный в салоне Бонапарта, не был даже представлен на голосование Законодательных секций, члены которых подписали его поодиночке (22 фримера — 13 декабря). Он был властно навязан стране Бонапартом, и это был новый государственный переворот, притом несравненно более важный, чем переворот 18 и 19 брюмера, потому что прямым его результатом явилось установление единоличной власти.
Конституция VIII года. Эта конституция, представляющая собою подлинную карикатуру идей Сийеса и Дону, состояла из 95 статей, расположенных без всякого систематического порядка. Декларация прав в ней даже не упомянута, ни слова не сказано о свободе печати, и либеральный характер носили лишь статьи, гарантирующие личную безопасность (ст. 76–82). Самым существенным в этой конституции было то, что, признавая народ носителем суверенной власти, она тем не менее лишала его права выбирать депутатов и через их посредство издавать законы и устанавливать государственные доходы и расходы. Все французы в возрасте от 21 года, не находящиеся в личном услужении и живущие на одном и том же месте не менее года, признаются гражданами. Все граждане каждого «коммунального» округа сами выделяют из своего состава одну десятую часть; эта десятая часть составляет коммунальный или окружной список, из которого выбираются все должностные лица окружной администрации. Затем окружные списки каждого департамента также сокращаются в десять раз, и таким образом получается департаментский список, из которого избираются должностные лица департаментской администрации. Но конституция не дает ясных указаний, кто именно выбирает по этим спискам чиновников окружного и департаментского управлений. Правда, в статье 41, в длинном перечне полномочий первого консула, сказано, между прочим, что он назначает «чинов местного управления»; но это упомянуто лишь мимоходом, глухо и без подробных указаний, и никто не мог предвидеть, что по вступлении конституции в законную силу декретом 28 плювиоза VIII года (17 февраля 1800 г.) будут назначены по всей Франции волею первого консула префекты, супрефекты, члены генеральных и муниципальных советов, и что таким образом Франция утратит последние намеки областной и коммунальной свободы, существовавшие даже при старом порядке. Все департаментские списки должны были опять-таки тем же путем (т. е. внесенными в них лицами) быть сокращены до одной десятой: это и был национальный список тех, кто имел право быть избранным «на национальные государственные должности», т. е. в депутаты, трибуны и пр. Эти различные списки кандидатов составлялись раз навсегда; что касается вакантных мест, которые могли бы образоваться в силу смерти отдельных лиц, то они должны были замещаться лишь раз в три года. Наконец, составление списка кандидатов на государственные должности было отсрочено до IX года, а потому при первоначальном замещении различных общественных должностей выборщики не должны были принимать и действительно
