гарантия уменьшит ее авторитет и нарушит ее политическую самостоятельность; мысль об английском посредничестве, в котором она усматривала скрытый протекторат, пугала ее. Впрочем, ввиду возражений России, вопрос этот ни разу не мог быть поставлен на конгрессе. Официально царь всегда устранял его, ставя все тот же предварительный вопрос. Александр требовал, чтобы одновременно с гарантией, предоставляемой султану относительно его владений, державы гарантировали и испанскому королю обладание колониями, прекрасно понимая, что Англия ни в коем случае не согласится с подобным предложением. Царь предоставлял Каподистрии вести пропаганду в пользу греческого дела и принял от Александра Стурдзы записку, составленную в благоприятном для греческой нации духе; грекам же он дружески рекомендовал «потерпеть». Царь принял также прошение от сулиотов, которые обращались к нему как к «отцу греческого народа». Одним словом, Австрия и Англия ничего не могли с ним поделать. Когда в июне 1815 года конгресс закончился и Наполеон на время снова овладел французским престолом, державы нашли, что это неблагоприятный момент для ссоры с Россией. Интересы греков не были приняты во внимание дипломатами; та же участь постигла и интересы турок. Заключительный акт Венского конгресса был составлен так, как будто Оттоманской империи вовсе не было на свете. Европа отложила на время решение Восточного вопроса, рассчитывал пока выпутаться из затруднительного положения молчанием.
Новые угрозы со стороны России. Бессилие конгресса подняло дух Александра. После поражения Наполеона при Ватерлоо этот монарх задумал пресловутый трактат Священного союза (26 сентября 1815 г.), который под своей мистической и туманной фразеологией плохо скрывал заднюю мысль, грозную для Турецкой империи. Разве за аффектацией, с которой он в этом странном документе говорил о «христианской нации» и о солидарности, существующей между всеми ее членами, не скрывалась смутная мечта о крестовом походе против турок или, по меньшей мере, намерение этими самыми заявлениями поставить оттоманский мир вне общего публичного права? Именно так склонны были думать Австрия и Англия. Порта, со своей стороны, не могла скрыть своего беспокойства, когда русский император в феврале 1816 года опубликовал этот договор. Она потребовала объяснений от венского и лондонского дворов, которые могли успокоить ее лишь наполовину. Порта потребовала также объяснений у царя; но мирные уверения, которые она получила, были не в состоянии скрыть от нее угрожавшей опасности.
В самом деле, как могла Турция поверить, что Александр не питает по отношению к ней никаких недоброжелательных замыслов, когда он, под предлогом обуздания морских разбоев берберийских пиратов, предложил (в декабре 1816 года) всем европейским государствам принять сообща меры не только к тому, чтобы наказать мусульманских корсаров, но и чтобы разрушить все естественные и искусственные источники их силы? Это предложение явно обнаруживало его намерение оккупировать некоторые господствующие пункты на Средиземном море. В марте 1817 года стало известно, что царю удалось путем тайных переговоров добиться от Испании обещания уступить ему Порт-Магон. С другой стороны, Александру очень хотелось бы провести свой военный флот через Босфор и Дарданельский пролив. Но Англия, Австрия и даже Пруссия заняли по отношению к этому вопросу такую позицию, что, не желая рисковать расторжением Священного союза, Александр дезавуировал сам себя и отказался от своих проектов. Правительство Великобритании открыто выступило в роли защитника Турции на Средиземном море. Благодаря содействию Австрии англичанам уже удалось (по трактату 5 ноября 1814 года) добиться протектората над Ионическими островами, которые России очень хотелось бы отнять в свою пользу. Правда, Англии нелегко было получить на этот трактат согласие Порты. Но в конце концов Махмуд, по совету венского двора, смирился и признал законным водворение англичан на Корфу, так как не мог не понимать, что это соседство очень выгодно для Турции (1817)[68]. Таким образом, Ионические острова превратились в британский форпост, с которого англичане, следя за русскими происками, наблюдая и сдерживая Грецию, могли в несколько дней достигнуть берегов Дарданел и Константинополя.
Итак, со стороны моря у царя были связаны руки. Но на суше он мог свободно производить свои угрожающие демонстрации. В то время как остальные державы насколько возможно сокращали контингент своих армий, Александр в конце 1816 года держал еще под ружьем 640 000 солдат, готовых двинуться в поход. Вместе с тем он не только отказывался выполнить те пункты Бухарестского договора, которые были для него обременительны, например, эвакуировать некоторые крепости, незаконно удерживаемые с 1812 года на берегах Черного моря, — но даже жаловался на то, что Порта не выполнила всех взятых на себя обязательств, говорил о военной дороге, которую ему следовало получить в южной части Кавказа, и требовал для сербов всех обещанных им вольностей. Русский посланник в Константинополе Строганов начал новые переговоры по поводу различных спорных пунктов и при этом держал себя так высокомерно по отношению к дивану, что вряд ли его поведение способно было содействовать смягчению разногласий. Махмуда нелегко было запугать требовательным тоном, и спорящие стороны никак не могли столковаться. В 1820 году переговоры ни на шаг не подвинулись вперед. Ни одна из сторон не хотела ни уступить, ни взять на себя ответственность за полный разрыв. В ожидании удобного момента, чтобы начать действовать, царь нарочно оставлял спор со своим противником открытым.
Гетерия и ее успехи с 1814 по 1820 год. Опасения турецкого правительства еще усиливались из-за успехов и возраставшей смелости Гетерии. Александр делал вид, что не знает о существовании этого общества; оно, между тем, имело членов даже среди его приближенных. На самом же деле царь прекрасно знал об обществе и покровительствовал ему настолько, что в конце 1816 года Скуфас мог без всякой помехи избрать Москву местом своих операций. В это же время в Санкт-Петербурге находился великий сербский изгнанник Кара-Георгий. Оказанные ему там почести и встреченная им поддержка немало содействовали его сближению с Гетерией, которая скоро доставила ему возможность вернуться на родину. Но как только Кара-Георгий явился в Сербию, соперник его Милош, не желавший уступить ему свое место, не остановился перед преступлением, лишь бы отделаться от соперника. Кара- Георгий в июне 1817 года был убит Воницей, давшим ему приют, а голова его в виде трофея была отправлена в Константинополь.
Это неудачное начало ничуть не обескуражило членов Гетерии. Спустя некоторое время они попытались склонить на свою сторону самого Милоша. Но этот эгоистический и осторожный вождь весьма холодно отнесся к их предложениям (1817–1818). Общество тем не менее продолжало расти. В 1818 году оно осмелилось перенести свое главное местопребывание в Константинополь, где ему удалось ускользнуть от бдительности турецкой полиции, благодаря соучастию фанариотов и всех более или менее видных греков, живших в этой столице. После смерти Скуфаса (в декабре 1818 года) во главе общества был поставлен комитет из восьми человек, из которых только один жил в Константинополе, а остальные разъехались по другим турецким городам и за границу, чтобы там создать вокруг себя новые очаги пропаганды. Один из них был отправлен в Петербург, а другой в Бухарест (1819). С этого момента Гетерия развернула широкую деятельность в Молдавии и Валахии, и вскоре ей удалось приобрести видных сторонников даже среди приближенных обоих господарей.
С особенным успехом Гетерия распространяла свои революционные идеи среди греческого населения. Перребос, Анагностарас, Фармакис и множество других эмиссаров разъехались от ее имени по островам, по континентальной Греции и особенно по Морее с целью заблаговременно подготовить христианско- национальное восстание, которое, как они утверждали, непременно будет поддержано русским императором. Клефты и арматолы тайно обещали свое содействие. Теодор Колокотронис, живший изгнанником на Корфу, объявил о своем предстоящем возвращении. Прелаты и священники массами вступали в ряды общества. Могущественный бей Майны Петр Мавромихалис был без труда привлечен на сторону повстанцев. С другой стороны, из различных областей Греции были посланы агенты в Петербург, для того чтобы сообщить русскому правительству о состоянии умов и разузнать, на какую помощь с его стороны могут рассчитывать греческие патриоты.
В это время, правда, настроение царя и политические его симпатии были уже не совсем такие, как в 1815 году. Александр теперь испытывал меньше любви к свободе, но зато гораздо больше боялся революции. На Ахенском конгрессе (в ноябре 1818 года) царь снова частично подпал под влияние Меттерниха и реакционной политики. Несколько позднее либеральная агитация в Германии (1819) и восстания в Испании, Португалии и Италии (1820) произвели на его колеблющуюся натуру такое сильное впечатление, что, не переставая желать освобождения христиан из-под турецкого ига, он уже не смел подстрекать их к освободительной борьбе. Теперь царь рекомендовал грекам терпение. Ясно было, что он боится показаться изменником монархическому делу. Но, с другой стороны, все понимали, что, несмотря ни
