Во время его отсутствия Англией мудро управляли Ричард де Люси и Роберт, граф Лейстера, высшие судьи королевства. Королевские доходы, упавшие с 60 тысяч до 20 тысяч ливров, снова возросли. К старым налогам прибавился новый — щитовая подать или денежный выкуп за военную службу, которой повинен был каждый свободный землевладелец, получавший не менее 20 ливров годового дохода; именно этот налог дал возможность Генриху II покрыть цержки войны с Тулузой. Общественный мир охранялся бдительной администрацией, душой которой был канцлер Бекет.
Фома Бекет родился в Лондоне в 1117 г. Сын Гильберта Бекета из Руана и Матильды из Кана (один летописец называет ее Розой), он был чистый нормандец по происхождению, и только позднее возникла легенда, будто в его жилах текла наполовину сарацинская кровь. Сначала он воспитывался по-дворянски в доме Ричарда де Лэгля в Певенси, но когда его отец, богатый купец в Сити, потерял свое состояние, Фома сделался клириком и вступил в канцелярию своего родственника Осберна Huti-Deneiers, затем в канцелярию канцлера и кентерберийского архиепископа Тибо. Ему было тогда 22 года; он был худ и бледен, с черными волосами, длинным носом и строгими чертами лица; его скромные манеры и обаятельная речь могли ввести в заблуждение относительно настоящих свойств его натуры: это был чрезвычайно страстный человек. Что бы он ни делал, он весь отдавался своему делу; он служил нескольким господам, но каждый раз лишь одному: сначала архиепископу, потом королю и, наконец, Богу.
Тибо привлекал к себе все, что было лучшего в духовенстве; его секретарем был знаменитый Иоанн Салисберийский, будущий епископ Шартрский и биограф Фомы Бекета; он ввел в Англии изучение канонического права и поручил преподавание его в Оксфорде Вакарию, древнейшему из известных нам профессоров знаменитого университета. Молодой клирик отдался этой науке со всей страстностью своей натуры; он отправился даже в Болонью слушать Грациана, который в то время издавал свой «Декрет». Фома усвоил только политическую часть этого учения, потому что он никогда не был ни глубоким канонистом, ни искусным писателем; он вооружился для деятельности. По окончании курса он стал одним из любимцев архиепископа; в 1152 г. он был послан и Рим просить папу, чтобы тот помешал Стефану коронован, своего сына Евстахия; он исполнил это поручение с успехом, и этим, с одной стороны, обеспечил корону за Генрихом Плантагенетом, с другой — подготовил свое собственное возвышение. Он был назначен кентерберийским архидьяконом и беверлейским прево; по вступлении на престол Генри ха II он стал канцлером Англии. В этой видной должности он отличился как судья, финансист и дипломат, защищая права короля даже против церкви: когда Генрих II обложил щитовой податью земли духовенства (1158), архиепископ Тибо протестовал против этой меры, но канцлер одобрил ее. Осыпанный королевскими милостями, Бекет стал высокомерен и горд, «свиреп, как волк, поймавший ягненка»; он жил в роскоши, окруженный блестящей свитой рыцарей, которых содержал при себе на доходы со своих многочисленных бенефиций. Он любил охоту и войну; один из его биографов, поэт Готье, не раз видел его в Нормандии «скачущим против французов». Итак, Фома Бекет был именно таким министром, каких искал Генрих II; поэтому король пожелал поставить его во главе духовенства, то есть того сословия, которое снабжало администрацию наиболее образованными и наиболее честными чиновниками — притом чиновниками наименее опасными, потому что они не могли ни носить оружия, ни делать свои должности наследственными. Он надеялся найти в нем второго Ланфранка. Но времена изменились. Среди наиболее строгих членов духовенства возобладало мнение, что церковь, чтобы жить благопристойно, должна воздерживаться от светских дел и не поставлять более государству министров и судей. Фома познакомился с этими взглядами еще у своих учителей в Болонье и Кентербери; до сих пор он обращал на них мало внимания, потому что его связывали с духовенством только его обширные поместья; но пост примаса, предложенный ему Генрихом, налагал на него другие обязанности. Он предвидел, что его дружба с королем кончится здесь. «Кентерберийский архиепископ, — говорит он, — должен грешить или перед Богом, или перед королем». Генрих II отказывался верить этому; несмотря на советы своей матери, на протесты вельмож и жалобы церкви, он заставил избирателей избрать своего кандидата. Фома, который ранее принял лишь малое посвящение, был поставлен в священники 2 июня 1162 г., на другой день посвящен в архиепископы, а два месяца спустя облачен паллией. Видя, с каким упорством король настаивал на избрании своего министра и как быстро Бекет согласился принять это избрание, кто мог бы поверить, что между ними тотчас же вспыхнет непримиримая вражда?
Бекет сразу изменил свой образ жизни; роскошь была изгнана из его дома; он оделся в платье монахов своего ордена и подавал им пример строгой жизни; он окружил себя духовными, которые прославились своей ученостью, особенно в области права, и все свое время посвящал наукам, молитве и благочестивым делам. Мало того, он оставил пост канцлера, позаботившись, однако, получить от юстициария квитанцию в принятии всех сумм, которые находились в его зуках во время его службы (без сомнения, в Англии существовал такой обычай); но Генрих II не для того осыпал почестями своего слугу, чтобы потерять его, и он принял его прошение об отставке, как личное оскорбление. Еще более обострились отношения, когда на торжественном съезде в Удстоке (1 июля 1163 г.) примас отказался утвердить сбор датской подати с церковных земель; это был первый случай со времени завоевания, когда королю отказывали в подати. Неизвестно, как поступил Генрих II, но с этих пор более не было речи о датской подати.
Бекет и Кларендонские постановления. Три месяца спустя, в Вестминстере (1 октября), король жаловался на снисходительность церковных судов, на их вымогательства, и указывал на то, что они облегчают уголовным преступникам возможность уклоняться от наказания. Действительно, достаточно было называться клириком, и можно было не принимать даже малого посвящения, чтобы быть изъятым из ведения светского суда. Генрих потребовал, чтобы клирики, виновные в воровстве или убийстве и наказанные по законам своего сословия, передавались затем в руки светских судей и наказывались согласно с обычаями королевства. Фома не согласился. «Было бы несправедливо, — говорил он не без основания, — подвергать человека двойному наказанию за один и тот же проступок». Король тщетно ссылался на обычное право королевства; закон церкви имел в глазах примаса больше силы, чем светский закон, и Фома соглашался признавать последний лишь постольку, поскольку он не идет вразрез с первым. Спор был неразрешим. Обычаи королевства не были еще ни записаны, ни точно определены; будь они установлены, церковь не покорилась бы им добровольно, потому что она апеллировала к справедливости против права; притом, не следует забывать, что церковное судопроизводство было в то время менее обременительно и церковные наказания — менее жестоки, чем светские. Таким образом, защищая привилегии своего сословия, Бекет, может быть сам того не сознавая, отстаивал интересы человеческого достоинства против Генриха II, который, ссылаясь на пример своего деда, выражал намерение править деспотически. Король внезапно прекратил совещание и в бешенстве покинул Лондон, сопровождаемый дрожащей толпой прелатов, боявшихся потерять свои кафедры. Фома остался почти один при своем мнении.
Вскоре после Рождества двор собрался в Кларендоне, уединенной деревушке, где находился охотничий замок короля. Здесь, введенный в обман епископами, напуганный перспективой смерти, которой грозили ему, Фома уступил: он обещал соблюдать «обычаи королевства». Советники короля (Фома утверждал позднее, что это были только юсти-циарий Ричард де Люси и один французский легист Жоселен де Байлейль) тотчас удалились в соседнюю комнату, чтобы изложить письменно текст этих обычаев. Так явились «шестнадцать кларендонских статей», которые, по словам этой конституции, были утверждены епископами и вельможами королевства (30 января 1164 г.). Они постановляли, что духовные лица, обвиненные в каком-либо проступке, должны быть судимы как королевским судом, так и церковным; если они уличены или сознаются в своем проступке, церковь более не защищает их (статья 3). В церковных делах апелляция идет от архидьякона к епископу, от последнего — к архиепископу, но не далее (статья 8). Архиепископы и епископы, как все прямые вассалы короля, обязаны повиноваться королевским чиновникам, исполнять все обязанности, лежащие на их феодах, присутствовать при судоговорении королевского суда, кроме тех случаев, когда имеются в виду смертная казнь или изувечение (статья 11); они не имеют права покидать королевство без согласия короля и без присяги, что не сделают ничего, что могло бы повредить королю или королевству (статья 4). Остальные статьи касаются права короля на доходы с вакантных кафедр, права опеки и назначения на церковные должности, отлучений, судопроизводства и т. д.
Если таковы были обычаи королевства во времена Генриха I, что не вполне достоверно, то эти статьи определяли феодальные и политические обязанности духовенства с такой точностью, которая несомненно была стеснительна в настоящем и опасна для будущего. Как во времена Вильгельма Завоевателя,
