непрерывно следовали одно за другим и из которых каждое заключало в себе от 80 до 100 тысяч человек; наконец, желая извлечь из их похода выгоду для империи и с этой целью приноровляясь к их феодальным принципам и предрассудкам, он потребовал от вождей клятвы в том, что они будут считать себя его вассалами за те земли, которые им удастся покорить, потому что мусульманское завоевание не могло устранить права империи на принадлежавшие ей некогда страны.
Мануил по отношению ко второму крестовому походу следовал почти той же политике, что и его отец. Первыми прошли немцы под начальством его шурина, императора 1 Конрада III. Проходя через европейские провинции, они разграбили Софию и под стенами Константинополя напали на отряд греческой армии. Конрад обнаруживал величайшую заносчивость по отношению к Мануилу. Последний, естественно, не открыл ему ворот столицы. В Азии немцы продолжали грабить; неудивительно, что множество из них погибли от голода в той бедной стране. Известие о том, будто Мануил предупредил турок об опасности, требует подтверждения. Немецкое войско было достаточно недисциплинированно и незнакомо со способом ведения войн в Азии, чтобы турки и климат могли истребить его без помощи базилевса. Французская армия, предводительствуемая Людовиком VII и почти столь же многочисленная, как немецкая, прошла через империю, не совершив никаких бесчинств; Людовик VII согласился принять проводников, присланных ему Мануилом; он не придирался к формальностям, не отказался сесть на трон ниже того, на каком сидел император. За это благоразумие он был вознагражден сносным успехом.
Отношения Мануила к латинским государствам, образовавшимся в Палестине, были отношениями сюзерена к его вассалам. Когда Раймонд Антиохийский сделал попытку освободиться от своих феодальных обязательств, Мануил напал на него с суши и моря, заставил его просить прощения, но вернул ему его княжество, удовольствовавшись лишь новой присягой на верность (1144). Точно так же поступил он и с преемником Раймонда, Рено, который оказал ему неповиновение, а затем явился принести ему вассальную клятву в монашеской одежде, босой, с веревкой на шее, непокрытой головой и голыми руками. Император торжественно вступил в Антиохию, причем Рено шел рядом, держа его стремя, а Балдуин III Иерусалимский сопровождал его верхом, но без королевских инсигний. Однако Мануил снова отдал Антиохию в лен Рено (1156). Когда Жоселен, граф Эдессы, был взят в плен турками и умер от голода в темнице, его вдова поспешила обратиться к заступничеству Греческого императора, теперь, правда, уже запоздалому (1151). Балдуин III Иерусалимский женился на племяннице Мануила, Феодоре (1157), Мануил — на Марии Антиохийской (1161). В 1156 г. он заставил страшного Нуреддина отпустить на волю 6 тысяч пленных французов и немцев, участников второго крестового похода. В 1169 г. Мануил вместе с Амори Иерусалимским, женатым на принцессе из дома Комнинов, совершил крестовый поход против Египта.
Третий крестовый поход был для Исаака Ангела тяжелым испытанием. Предвидя эту страшную опасность, бази-левс отправил в Нюренберг торжественное посольство, обещая помогать Фридриху Барбароссе, снабжать его армию плодами, овощами, лесом и фуражом под тем условием, чтобы немцы платили за все остальное и мирно прошли через империю. Когда они вступили на греческую территорию, императорский комиссар Кантакузен, по-видимому, плохо исполнил свою обязанность, и немецкая армия страдала от голода. Затем, когда Барбаросса вступил в переговоры с сербским и болгарским королями, недоброжелательство Исаака обнаружилось более резко. Он отрезал крестоносцам доступ к съестным припасам, послал против них великого доместика Запада, задержал послов Фридриха и потребовал, чтобы ему был дан в заложники наследник германского престола. Тогда и Фридрих потребовал заложников. Кроме того, он потребовал, чтобы византийцы, для которых он был только гех, признали за ним императорский титул. Немецкая армия, беспрестанно подвергаясь нападениям императорских солдат, славянских и валахских разбойников, проходила через византийские области, точно по неприятельской стране. В одной церкви они застали представление Страшного Суда, причем, как им показалось, греки ездили верхом на немцах; они сожгли этот город. Они силой вошли в Бероэ, нашли Адрианополь безлюдным, оставили гарнизон в Филиппополе и штурмом взяли Дидимотй'кон. Опустошая все на пути, они неудержимо двигались к Константинополю. Историк Никита Хониат с содроганием рассказывает о той опасности, которой подверглась империя вследствие легкомыслия Исаака. Наконец, Исаак понял свою ошибку и предложил Фридриху заложников с тем, чтобы немцы тотчас переправились в Азию. Барбаросса был честный крестоносец: он уступил. Все эти столкновения и породили ту ненависть, которую, как мы видели, питал к грекам Генрих VI.
Такие же столкновения произошли и с англичанами: Ричард Львиное Сердце отнял Кипр у узурпатора Исаака (1191).
Сопоставляя все эти обстоятельства — вражду к грекам римского папы, стремление Венеции вернуть себе торговую монополию или разрушить империю, честолюбивые замыслы норманнов, унаследованные немцами, происки крестоносцев, убежденных в коварстве греков, — мы поймем, как удалось «отклонить» четвертый крестовый поход от Иерусалима на Константинополь.
Уже в эпоху первого похода Боэмунд писал Готфриду Бульонскому, что прежде всего надо покончить с греками; во время второго похода такие же советы давал Рожер Сицилийский Конраду III и епископ Лангрский, у самых стен Константинополя, — Людовику VII; во время третьего крестового похода Барбароссу склоняли к тому же сербский краль и болгарский царь. Должен был наступить такой момент, когда к этим планам отнеслись бы с большим вниманием. Можно только удивляться тому, что первые три похода, в которых участвовали сотни тысяч западных воинов, прошли по империи, не причинив ей вреда, и что она пала перед гораздо менее многочисленным войском, которое могло подступить к ней только с моря. Дело в том, что участники первого крестового похода были в общем искренно верующими людьми, стремившимися исключительно к освобождению Гроба Господня, и что в то время ни Венеция, ни папство еще не имели определенных планов насчет Византии.
Крестоносцы в Византийской империи. Четвертый крестовый поход навсегда уничтожил блеск Константинополя: три пожара (во время обеих осад и в промежутке между ними) истребили целые кварталы, из которых каждый по величине равнялся нескольким городам Запада; дома греков были разорены, женщины опозорены, святилища осквернены, религиозные обряды обращены в посмешище; из церквей были унесены все реликвии; городские площади, spinа ипподрома лишены своих украшений; из бронзовых статуй Лизимаха и Праксителя крестоносцы начеканили грубых монет. Однако уже и раньше бывали случаи, когда завоеватели, водворившиеся силой меча и огня, умели все-таки примирять побежденных со своим владычеством и, слившись с ними, образовать единую нацию и могущественное государство. Примером такого слияния являлась в то время Великобритания, завоеванная норманнами. Но чтобы такое предприятие имело успех, надо уметь считаться с условиями времени; а для латинских завоевателей эти условия не были благоприятны. В своих отношениях к побежденным они допустили целый ряд бестактностей, которые должны были рано или поздно погубить их дело. Они покорили не нацию, еще плохо организованную, какой были галло-римляне при появлении франков, а старую нацию, гордую своим прошлым, своим языком, своей религией, своими учреждениями, своим искусством и литературой. С другой стороны, они не были настоящими варварами, с неустановившимся мировоззрением, которые могли бы усвоить мировоззрение побежденных: их собственная цивилизация была уже слишком развита, они имели свои традиции, свои давно выработанные языки, установившуюся религию, литературу и искусство. Таким образом, здесь встретились две цивилизации, равно оригинальные, два общества, равно, но не одинаково дифференцированные, две церкви, давно боровшиеся между собой. Одна раса могла подчинить себе другую, но слиться они не могли. Западный феодализм и византийская бюрократия были так же несоединимы, как католицизм и православие.
Однако эти несоединимые элементы могли бы уживаться друг с другом целые века, как целые века
