А я в Андрея была влюблена, когда мне было семнадцать лет. Мы даже хотели пожениться, но когда я сказала об этом дома, отец меня ударил, впервые в жизни, а мать за это надела отцу на голову горшок с кашей. Вот так-то.
Залечивать любовные раны Андрея отправили в подмосковную деревню Редькино (станция Востряково по Павелецкой железной дороге), где Мария Ивановна сняла на лето дачу.
Отметим важный момент. В период «безумной» влюбленности в Тату Андрей все же нашел в себе силы и смелость написать письмо отцу, который в то время жил в Латвии, в Доме творчества писателей на Рижском побережье. Он ждал от отца не просто советов, но своего рода «путеводителя по жизни». Ответное письмо Арсения было многослойным, оно касалось не только любви, но и важных бытийных тем. Здесь мы процитируем то, что относилось к любовным страданиям Андрея.
А теперь – о твоей влюбленности. То, что я тебе напишу, – безусловно верно, если допустить, что мы с тобой устроены одинаково, а это так во многом, мы ведь очень похожи по душевному строю. У нас (у меня, я предполагаю, что и у тебя) есть склонность бросаться стремглав в любую пропасть, если она чуть потянет и если она задрапирована хоть немного чем-нибудь, что нас привлекает. Мы перестаем думать о чем-нибудь другом, и наше поле зрения суживается настолько, что мы больше ничего, кроме колодца, в который нам хочется броситься, не видим. Это очень плохо, и может оказаться губительным.
Ради Бога, не пытайся жениться. Сначала немножко хоть перебесись, потому что начнешь снова беситься через 3–5 лет после женитьбы, если она окажется слишком ранней, и жизнь для обоих (ты + она = семья) превратится в ад, из которого один выход: развод, – мука для себя, для жены и – если будут, что возможно, для детей. Это я пишу тебе, оснащенный опытом – и иначе не бывает и не может быть. Поговори с мамой, она скажет тебе то же самое.
Не надо, чтобы любовь тебя делала тряпкой и еще более слабым листком, уж совсем неспособным к сопротивлению. Любовь великая сила и великий организатор юношеских сил; не надо превращать любовь в страсть, в бешенство, в самозабвение, я буду счастлив, если твоя влюбленность окажется любовью, а не чумой, опустошающей душу. Пусть она будет хорошей и чистой девушкой: я так и представляю себе ту, кого ты полюбил, потому что я очень тебя люблю и очень хочу, чтобы ты был счастлив, а быть счастливым – значит не быть раздвоенным, мечущимся; значит – любить свое жизненное дело, работать для него и жить им, самоутверждаться в пределах жизненной задачи. Настоящая любовь помогает совершить свой подвиг, пусть она и тебе поможет совершить его.
Это письмо – нравоучительное, к сожалению, но мы с тобой оба застенчивы, и писать легче, чем говорить друг с другом, вот я и пишу, а ты не сердись за то, что я хочу, чтобы мой опыт таким способом передался тебе, а ты бы им воспользовался.
Я умоляю тебя взять себя в руки, дисциплинировать себя, и учиться, и думать (ты пишешь: я скажу – выброси из головы и проч., – нет), думать о любви, и пусть она, твоя любовь, будет тебе путеводной звездой.
Скорей напиши мне: здесь мы будем числа до 20–22 июля, напиши мне откровенно (я твой друг и помогу тебе советом), кто та, кого ты любишь – очень подробно, напиши, что ты намерен делать дальше (школа, учебное заведение далее) и еще – что у тебя делается в душе, в сердце, в голове.
Крепко целую тебя, мой дорогой хороший мальчик, я очень, очень тебя люблю, ты можешь мне целиком довериться. Крепко целую тебя, твой папа.
Может быть, сыграло роль это письмо, а может быть, горшок, надетый на голову отца девушки, но от любви Андрей излечился довольно быстро. (Прав классик: «В одну телегу впрячь не можно // коня и трепетную лань…») И – тут же ринулся в другой «колодец с маятником». Влюбленностей у типичного пассионария Андрея Тарковского было много, но первая по-настоящему «взрослая» любовь случилась спустя три года, летом 1953-го, когда он работал в геологической экспедиции в районе реки Курейка.
Ольга Ганчина была намного старше и опытнее Андрея. Между тем, в экспедиции была еще одна девушка – симпатичная кокетливая блондинка Валентина. Начальница экспедиции Анастасия Александровна боялась, как бы не случился роман между Андреем и Валентиной. По этой причине стала отправлять в самостоятельные маршруты в тайгу Тарковского с Ольгой, считая, что Ганчина любовным чарам, так сказать, неподвластна. Это оказалось заблуждением. Через месяц вспыхнул «таежный роман», продолжавшийся до конца экспедиции.
В своих довольно откровенных воспоминаниях Ольга Ганчина пишет:
Наша с Андреем любовь была очень короткой, очень нежной и очень несчастливой. Мы оба боролись со своим чувством. Андрей был гордый парень, а мой, выражаясь современным языком, рейтинг, был очень высоким. Ну, как же, серьезная девушка, умница-отличница, по тайге топает лихо. Анастасия Александровна, стремясь отвлечь Андрея от Вали, хвалила меня весьма неумеренно. Да и сам Андрей наделял меня всевозможными достоинствами, чаще всего несуществующими. Говорил в отряде, что не встречал человека умнее и порядочнее. Он сказал мне однажды:
– Я понимаю, такого, как я, ты полюбить не можешь. Но ты увидишь, я еще стану человеком.
– Ты и теперь вполне человек, – ответила я.
Но дело было не только в этом. Андрей и сам знал, что был вполне «человек». Беда была во мне.
Кроме заикания, у меня было множество всяких комплексов, мне в детстве не очень повезло с мамой. Один из комплексов заключался в том, что я не могла вслух сказать то, что хотела, у меня как будто отнималась речь. То же самое случалось и с поступками, я не могла сделать то, что хотела, или, наоборот, делала то, что не хотела, и понимала это четко. Как будто какая-то сила управляла мной, и справиться с этой силой я не могла. Вот эта беда и сыграла роковую роль в наших отношениях. Андрей говорил о своей любви, а я тяжко молчала, с ужасом сознавая, как обидно и оскорбительно для него мое молчание. Я помнила, что Андрей намного моложе, умнее и красивее меня, знала свой тайный недостаток, считала себя «порченой». И в глубине души боялась, что Андрей опомнится, увидит меня такой, какая я есть, и разлюбит меня. И этого я не переживу.
Каким-то присущим ему чутьем Андрей угадывал мою ущербность и незащищенность и стремился взять меня под свое крыло. Меня, которая в маршрутах всегда шла впереди него, первой лезла в болота, на скалы, первой переходила вброд речки. Но стоило мне что-то сказать о темноте, Андрей встрепенется: «Не бойся, я с тобой!»
Из экспедиции Ольга вернулась первой, Андрей прилетел на несколько недель позднее. В ожидании Ольга несколько раз звонила его сестре и маме. Однажды трубку взял сам Андрей.
Мы никак не могли наговориться, у телефонной будки возле Красносельского метро образовалась очередь, стучали в стекло, грозились позвать милицию, а я только отмахивалась. Как на крыльях летела я домой.
Ольге не терпелось снова увидеть любимого, обожаемого человека. Вечером она позвонила Андрею из общежития, трубку взяла Мария Ивановна и попросила перезвонить позже, поскольку Андрей вышел купить продукты.
Я повесила трубку и вдруг почувствовала, что на меня «нашло» и что я не позвоню…
Больше мы никогда не встречались. Помню, что я не плакала, не рыдала, как случалось со мною раньше, только на душе стало пусто и холодно. Я не сразу поняла, что не смогу разлюбить Андрея. Я надеялась, что время излечит. Но шли годы, и я никуда не могла уйти от этой любви. Так я и прожила жизнь с Андреем в душе и сердце. Чувство неосознанной вины перед ним сопровождало меня всю жизнь, и даже сознание того, что он, по-видимому, быстро разлюбил меня, не освободило меня от этого чувства.
Ольга не перезвонила, а Андрей и не подумал ее разыскивать. Ну, да, переспал в одной палатке с симпатичной и умной женщиной. Но ведь это еще не повод для устроения общей судьбы!
Так, взрослея, Андрей утрачивал юношеский романтизм по отношению к «женскому полу». Этапов «утраты» было несколько: от «прекрасной незнакомки» в стиле Крамского и Блока к обытовленной пушкинской Татьяне («и буду век ему верна» – идеал всех распутных мужей) и, наконец, к утилитарному желанию «переспать» с понравившейся женщиной без мыслей о последствиях, надеясь, что она сама позаботится насчет предохранения от беременности.
В период первый, романтический, Андрей влюблялся в старшеклассниц, сестер друзей, девушек из соседних домов, в однокурсниц. Самым долгим и самоотверженным было ухаживание за сокурсницей Ирмой Рауш, закончившееся женитьбой.
Говорит Александр Гордон:
