Ирма была миловидна, что и сыграло решающую роль на приемных экзаменах, как раскрыли позже тайну наши педагоги. На Ирму для актерских этюдов была даже очередь. Андрей терпеливо ждал, когда Рауш освободится и начнет репетицию в его сцене. Работали подолгу, часто дотемна. С этих репетиций и началась Андреева влюбленность.
Почти ежедневно Андрей провожал Ирму домой, возвращался поздно. Однокурсники замечали, что он сильно похудел, стал взъерошеннее, глаза западали от бессонницы, сильно нервничал. Его отношения с Ирмой были непростыми, потому что у миловидной студентки было немало симпатичных поклонников. Андрей переживал, страдал, метался. То решал порвать с Ирмой окончательно и бесповоротно, то как бездомный пес юлил вокруг нее с надеждой: а может, пригреет, а может, приласкает? Этот маятник качался до третьего курса.
Вспоминает А. Гордон:
Вдруг – неожиданный звонок, слышу его голос: «Завтра встретимся у известного вагона в известное время». При встрече вместо привета – вымученная улыбка. Едем в институт. Встали у дверей, где написано «Не прислоняться!». Замкнулся в себе, молчит, я тоже молчу. Едем, как две собаки – все понимаем, сказать ничего не можем. Каждую минуту Андрей вглядывается в свое отражение в дверном стекле, поправляет прическу, потом шарф, потом снова прическу, и все это повторяется бесконечное количество раз. Меня словно не замечает – весь в себе…
После занятий говорит:
– Побудь со мной, посиди рядом.
Сидим во дворе института на поваленном телеграфном столбе. Зимний вечер. Он, подняв голову, смотрит на освещенное окно, где идет Ее репетиция (Ее с большой буквы, как у Блока). Сидим, ждем конца репетиции, наверное, не конца же света. Иногда Андрей бормочет что-то отрывистое, неразборчивое, то слова отдельные, а то и целые монологи! Все они обращены внутрь себя и к Ней. Забрало его сильно – его рыцарская влюбленность отвергалась. Иной раз Ирма даже подсмеивалась над его экзальтированной любовью. А он мучился, потому что не мог получить ясного ответа на свои чувства…
Друзья, товарищи по курсу видели, как непросто приходится Андрею. Многие просто не могли понять, как может любовь довести до такого состояния. И снова приведем свидетельство А. Гордона:
– Что так побледнел, Андрюха? – хитровато спрашивает Вася Шукшин в перерыве между занятиями. Андрей не отвечает.
– Чё происходит-то?! Сань, чё это с ним? – Василий отводит меня в сторону. – Пойдем покурим.
Вышли на лестничную площадку. Вася закуривает, тяжело вздыхает.
– Что за сучка-то, знаешь?
– Вась, не придуривайся, сам знаешь, и все знают… И сучка – это не то.
– Ну извини, ладно, – он мягко и раздумчиво хохотнул. – Это беда! – Помолчал, покачал головой. – У меня тоже беда!.. Тоже попал в передрягу…
Напряжение в отношениях Ирмы и Андрея достигло высшей точки. Гордон, видя, как мучается Андрей, и переживая за друга, предложил ему помощь, которая с современной точки зрения может показаться странной, но тогда, в 50-е годы, воспринималась вполне естественно. Речь шла о том, чтобы обсудить любовную драму Андрея публично, на собрании курса. Тарковский после раздумий согласился. Гордон договорился с педагогом по режиссуре Ириной Жигалко, которая была в курсе дела, что она проведет это собрание. И вот однажды вечером после занятий в аудитории осталась часть курса, полтора десятка человек, включая Андрея и Ирму. Жигалко, опытный педагог, попыталась, чтобы «выяснение отношений» прошло максимально мягко, деликатно. Но в какойто момент обнаружилось, что в аудиторию затесался «третий лишний», парень, считавший, что Ирма должна быть с ним, а не с Андреем. Этот человек стал громко спорить, что-то доказывать. Ирма отвечала ему на повышенных тонах. И в этот момент Андрей поступил решительно – подошел к Ирме, взял ее за руку и увел прочь.
В скором времени состоялась их свадьба, затем молодожены уехали на Одесскую киностудию проходить студенческую практику.
В браке с Ирмой родился первый сын Андрея, названный в честь деда Арсением. Брак, впрочем, оказался недолговечным. Свою роль в этом сыграло и то, что Тарковский влюблялся почти во всех актрис, игравших в его фильмах главные роли. Первой в этой череде была волоокая 19-летняя красавица Валентина Малявина, в «Ивановом детстве» сыгравшая медсестру Машу. Малявина уже была замужем за актером Александром Збруевым, но это не помешало ее бурному роману с Тарковским.
В дневнике 1961 года она записала:
Сегодня случился туман. Наверное, от него в группе так тихо. Андрей взял меня за руку и повел к Лебединому пруду.[74] Лебеди отдыхали у своего домика. Андрей оставил меня на берегу. Отошел. Сложил из ладоней кадрик и медленно стал приближаться ко мне, глядя сквозь перламутровый туман на дремлющих лебедей, на пруд, на меня. Подошел совсем близко…
– Как во сне… в красивом сне… И поцеловал меня…
В другой записи того же года Малявина сообщает, что Тарковский предложил ей поехать со съемочной группой «Иванова детства» в Канев. Но она не могла, потому что муж звонил каждый день и просил приехать к нему на съемки в Таллин. Восторженный Олег Даль вырывал у Збруева трубку и кричал по телефону:
– Твой муж будет мировой звездой! Збруев за «Младшего брата» получит «Оскара»!
«Оскара» Збруев не получил, наступила осень, начались занятия в Школе-студии МХАТ. Малявина боялась признаться, что утверждена на роль Маши, потому что ректор В. А. Радомысленский, которого студенты боготворили, категорически запрещал им сниматься в кино, считая, что это не только помешает учебному процессу, но и испортит их как театральных актеров. Андрей, узнав о переживаниях Валентины, пообещал снимать эпизоды фильма с ее участием, когда она будет свободна от учебы.
Вернувшись из Канева, Тарковский нередко захаживал в кафе «Артистическое» в Камергерском переулке, что напротив МХАТа (ныне МХТ имени А. П. Чехова). Там за чашкой кофе и бутербродами он ожидал Малявину после окончания ее занятий в Школе-студии.
Вспоминает В. Малявина:
Я приходила, мы пили крепкий кофе и говорили… Андрей рассказывал:
– Когда была война, я много страдал… и я знаю, как снимать «Иваново детство». А после войны был белый-белый день… и отец шел по тропинке… мама поодаль… сестра Марина рядом… хотел бежать к отцу – не смог. Я тебя обязательно познакомлю с отцом, и ты в него влюбишься. Да-да, все женщины в него влюбляются. Вдруг спрашивал:
– Ты любишь цыган?
– Да.
– А тебе Филипп Малявин нравится? Каковы «Бабы»? А?
– О да!
– Нет, ты больше похожа на суриковских женщин.
Вот здесь Андрей ошибался. Валентина не имела ничего общего ни с боярыней Морозовой, ни с другими женскими персонажами знаменитого мастера жанровых полотен на исторические темы. Если брать в качестве системы координат живопись, то Малявину скорее можно представить героиней импрессионистов: она жила, как дышала, и дышала, как жила – сегодняшним днем. Вот почему ее любови и привязанности были достаточно скоротечными.
Часто менявшая мужей (после Збруева были Павел Арсенов, Александр Кайдановский, Стас Жданько), Валентина время от времени возобновляла роман с Андреем. Это были очень непростые, запутанные отношения – с постоянными ссорами, выяснениями отношений, примирениями, и все же это был счастливый период. Во время триумфа «Иванова детства» в Италии, куда они ездили вместе, Андрей как-то сказал Валентине:
– Мы счастливы. Ты знаешь об этом?
Андрей Кончаловский вспоминает, что на Венецианском фестивале Тарковский впервые в жизни отнесся к нему с неприязнью.
Тогда я не подозревал, что случилось это из-за Вали Малявиной. Только сейчас, прочитав ее воспоминания о Тарковском, я открыл для себя кое-что новое в своих взаимоотношениях с ним. Помню, в одну ночь, где-то часа в два или в три, я постучался в дверь к Андрею:
